Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

• Название: Любовь — всего лишь слово
• Автор: Йоханнес Зиммель
• Издательство: Пресса
• Жанр: Современная проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-253-00850-0

В центре романа немецкого писателя И.М. Зиммеля «Любовь — всего лишь слово» — история трагической любви двадцатидвухлетнего Оливера Мансфельда, чьи родители, преследуемые полицией за неуплату налогов и финансовые махинации, вынуждены были бежать в Люксембург, оставив восьмилетнего сына в Германии учиться в закрытом интернате, и тридцатипятилетней, очень обеспеченной, замужней женщины Верены Лорд, имеющей внебрачного ребенка. Влюбленные преодолевают массу препятствий, идут на обман, хитрость ради долгожданных встреч — в старой башне замка, в лесу, в кафе, в море и даже на вилле мужа Верены. Их шантажируют слуга и бывшая подружка Оливера, угрожая рассказать все мужу, за ними следят.

«Любовь — всего лишь слово» — роман многоплановый. Это и мелодрама, и детектив с элементами психологизма. Роман, который читается на одном дыхании, очень популярен в Германии, по нему был поставлен фильм, имевший грандиозный успех.

---

— Всей душой.

— Ну, тогда и я скажу тебе правду: и я тебя — тоже. И я тебя.

— Вот-вот, — говорю я, — давно бы так!

Тедди Бенке сидит за рулем «мерседеса», готовый отвезти меня в аэропорт. Я прошу его заехать в клинику. Из окна своей комнаты мать наблюдает за птичками на балконе. До нее не доходит, что я приехал попрощаться.

— Погляди, какое чудо эта малиновка! Ты завтра принесешь еще орешков?

— Я попрошу Тедди, чтобы он тебе принес, мама.

— А почему — Тедди?

— Я улетаю обратно, в Германию.

— Ах, да, конечно. Но не стоит беспокоить Тедди. Я попрошу доктора Валлинга.

Этот день 8 января 1961 года великолепен: ясный, холодный, звеняще-морозный. В лучах солнца мы летим над заснеженной землей. Я достаю книгу Маккиавелли, перелистываю страницу за страницей, ощупывая каждую. И выписываю все буквы, проколотые иглой.

А. Д. М. Е. Е. К. О

Их много, этих букв. И за время полета мне не справиться с такой работой. Ну, да ничего. Господин Лорд вернется из Санкт-Морица только через шесть дней. Уж на сей раз я перепишу все послание! Когда мы приземляемся, я прошу Тедди регулярно снабжать мою мать орехами и даю ему деньги.

— Будет сделано, можете положиться, господин Оливер. Для вас все это было ужасно?

— Что значит ужасно? — спрашиваю я. — Для меня это было чудесное времечко.

Тедди молча смотрит на меня.

— Вы что, Тедди?

— Ах, — говорит он, — разве не дерьмо весь этот мир?

— Отчего же? Это наилучший из миров, читайте Лейбница!

— Мне жаль вас.

— Чепуха. So long[148], Теддичка.

— Всего хорошего, господин Оливер.

Затем он похромал в AIR WEATHER CONTROL[149], а я иду в паспортный контроль и таможню и вновь подвергаюсь шмону. На сей раз меня обыскивает не господин Коппенхофер, а другой служащий, и я стою в кабине, в которой еще никогда не был.

Пять часов.

Сейчас мама кормит зверей.

А что делает Верена?

Она вернется только через шесть дней.

Только через шесть дней.

— Пожалуйста, бутылку коньяку, — говорю я продавщице деликатесной лавки в зале аэровокзала.

6

В этот день во Франкфурте идет снег, он валит густо большими хлопьями. Не позже чем через год моя мать будет в сумасшедшем доме, если все будет идти так, как теперь, а оно так и идет. Тогда мой папаша и моя тетечка одержат окончательную победу. Все происходит быстрее, чем я думал.

На душе у меня погано.

Сев в машину и тронувшись с места, я делаю нечто такое, чего никогда не делал: левой рукой держу руль, а правой откупориваю коньячную бутылку. Затем прикладываю ее к губам и пью на ходу. Стекло горлышка бьет мне по зубам, а коньяк бежит по подбородку. Я кладу бутылку под сиденье. Мне становится все поганей и поганей. Поэтому я сворачиваю с автострады на шоссе, еду в заснеженный лес Нидервальд, вдоль Эзерштрассе в сторону улочки Брунненпфад. У меня нет ключа к «нашему» дому. Я хочу только поглядеть на него. Вот такой сентиментальный идиот я в этот день!

Окошко автомобиля с моей стороны открыто. Через него все сильней и сильней идет странный запах. Что за запах, я сказать не могу, но он не только неприятный, но и какой-то пугающий.

Пугающий?

Не знаю почему, но когда я сворачиваю на Брунненпфад, у меня вдруг деревенеют пальцы. Спустя несколько мгновений я вижу, что произошло.

«Нашего» дома больше нет. Нет и забора. Нет сарайчика для садовых инструментов. В снегу лежат обугленные головешки, осколки стекол, листы жести. Я вижу покрытую окалиной электрическую печь, останки широкого дивана, трубку душа с кухоньки — погнутую, черную, переломленную. «Наш» дом сгорел. Вонь идет от обуглившихся головешек.

Я останавливаюсь и выхожу из машины.

Людей не видно. Только каркают вороны.

Медленным шагом я вхожу на лишившийся забора участок. Что-то лопается у меня под ногами. Это останки радиоприемника. Я стою в снегу, уставясь на черную кучу головешек, бывшую когда-то домом, и хлопья снега падают на меня и пепелище. Падают, падают, падают.

— Грустно, очень грустно, не так ли, господин Мансфельд?

Я резко оборачиваюсь.

Господин Лео, лакей, стоит у меня за спиной и сочувственно качает своим узким, вытянутым черепом. На нем толстое зимнее пальто, шарф и черная жесткая шляпа.

7

— Как вы сюда попали?

— Там наверху, на автостраде, есть придорожное кафе. Я сидел там за чашкой кофе и, с вашего позволения, поджидал вас, пардон, пожалуйста.

— Откуда вы знали, что я вернусь сегодня.

— Так ведь завтра начинаются занятия в школе, не так ли?

— А если б я проехал мимо?

— Я написал вашу фамилию на одной из этих больших черных досок, что стоят между полосами. И еще написал, что вы должны заехать в кафе.

— Зачем? И откуда вы знали, куда я поеду?

Он только улыбается в ответ.

— Такой миленький, маленький домик… Какая жалость… Это произошло на праздники. Газеты писали, что взломщики сожрали все консервы и выпили все спиртное, которое нашли. Потом они то ли нечаянно, то ли нарочно — кто знает? — подожгли дом. Ужасно, правда?

— Для кого ужасно?

— Для вас, господин Мансфельд. И милостивой государыни, пардон, пожалуйста.

— Если вы скажете еще хоть одно слово…

— Подруга милостивой государыни, которой принадлежал домик и которая сейчас в Америке, богата. Для нее это не страшно. Но милостивая государыня и вы — где ж теперь вы будете встречаться?

Я бью правым кулаком. Господин Лео летит в снег. Его нос в крови. Он поднимается, прижав к лицу платок, и говорит не очень разборчиво:

— Это обойдется вам в две лишние тысячи марок.

— Что?

— За то, что вы меня ударили. Сначала я хотел потребовать только три. А сейчас я требую пять. Пять тысяч. Как и в первый раз.

— За что, скотина поганая?

Он вынимает из кармана пять фотографий и протягивает их мне. На одной я вхожу в дом. На другой Верена обнимает меня в дверях. Еще на двух изображены мы оба, выходящие из дома. На пятой мы с ней целуемся в садике у дома.

— У меня очень хорошая камера, господин Мансфельд. Обратите внимание на качество фотографий, на резкость! Я стоял за сарайчиком…

Фотографии. Фотографии…

Я разрываю снимки господина Лео на мелкие кусочки и бросаю их в обвалившийся колодец. Господин Лео лишь смотрит на меня, кротко улыбаясь.

— Какой вы еще ребенок, господин Мансфельд, пардон, пожалуйста. Неужто вы не слышали, что на свете существуют еще и негативы? С них я могу напечатать снимков, сколько душе угодно. — Он зябко потирает руки. — Ладно, давайте заканчивать. Деньги мне нужны завтра.

— У меня их нет.

— Вы можете второй раз заложить машину. Новый «ягуар» стоит двадцать пять тысяч марок. Ваш почти новый. Завтра вы поедете к «Копперу и Кє» и все оформите. Я ожидаю вас с наличными деньгами в кафе у автострады.

— У меня ваша расписка в том, что вы один раз уже получили от меня пять тысяч марок.

— Если хотите, я могу завтра дать вам еще одну расписку. Можете обе расписки показать господину Лорду. Я могу заодно показать господину Лорду и негативы, если желаете. Тогда вы сэкономите пять тысяч марок. Если вы этого не хотите, то завтра я отдам вам негативы. Приятного вечера. Я замерз, пардон, пожалуйста.

Он приподнимает свою твердую шляпу и уходит — осторожно, медленно, боясь поскользнуться. На ногах у него калоши. Я гляжу ему вслед, пока он не скрывается из виду. Снег падает на меня и тает в волосах. Я сажусь в машину и снова прикладываюсь к бутылке. Воняет мокрое обгоревшее дерево. Поджег ли домик Лео?

У моей матери есть немного денег на личном счете в банке. Она еще раз выручит меня. Остается надеяться, что она сможет это сделать…

Есть ли у господина Лео еще и другие отпечатки с негативов? Пожалуй. Даже наверняка. Наверно, у него есть еще и письма, и магнитные записи. Он будет меня шантажировать. А потом? А что он сделает потом?

8

— Если я тебе расскажу, что здесь делается, ты описаешься, — говорит Ханзи.

Я прибыл в «Родники». Привычные для этих мест шум и беготня маленьких мальчиков. Все возвращаются с каникул. Перед домом стоят машины. Хорошие родители показывают, насколько они хороши. Они безумно допекают господина Хертериха своими жалобами, просьбами, заботами, бедами. Получил ли наш Фриц кровать получше. Почему опять плохо кормят? Не возражайте! Карл-Хайнц жаловался нам! Когда будут новые ванные комнаты?

И так далее, как и каждый раз.

— Так почему я должен описаться? — спрашиваю я.

Сквозь толчею детей и родителей Ханзи тащит меня за собой в уборную и запирает дверь.

— Дай цыгарку.

Я даю ему сигарету.

— У тебя есть чувство юмора, правда? А то, что я тебе сейчас расскажу, стоит целой пачки!

Я дарю ему целую пачку.