Вальтер Скотт - Песнь последнего менестреля

• Название: Песнь последнего менестреля
• Автор: Вальтер Скотт
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1965

Последний менестрель Шотландии поет для собравших в замке дам и кавалеров балладу об англо-шотландских распрях XVI века, любви, рыцарских поединках, грешном колдовстве и искуплении.

---

Песнь вторая

1

Кто хочет Мелроз увидеть, тот
Пусть в лунную ночь к нему подойдет.
Днем солнечный свет, веселый и ясный,
Развалины эти ласкает напрасно,
А в темной ночи величаво черны
И арки окон и проломы стены,
И в лунном холодном, неверном сиянье
Разрушенной башни страшны очертанья.
Чернеют контрфорсы, и в нишах их
Белеют резные фигуры святых:
Они еще поучают живых
Обуздывать пламя страстей своих.
А Твид вдалеке рокочет уныло,
И ухает филин над чьей-то могилой.
Пойди в этот час, и пойди один
Взглянуть на громады прежних руин
И скажешь, что в жизни не видел своей
Картины прекраснее и грустней.

2

Но красотой угрюмых стен
Не любовался Делорен.
Ворота накрепко закрыты
Стучит он долго, стучит сердито,
Привратник к воротам спешит:
«Кто в поздний час так громко стучит?»
«Из Брэнксома я!» — Делорен отвечает,
И сразу монах ему отворяет:
Ведь лорды Брэнксома в трудные дни
Прекрасный Мелроз спасали в битвах
И земли аббатству дарили они,
Чтоб души их поминали в молитвах.

3

Всего два слова гонец сказал,
И молча факел привратник взял,
И вот уже покорно вперед
Стопой неслышною он идет,
А шаг Делорена громко звенит
По гулким камням монастырских плит.
Вот рыцарь пернатый шлем наклонил
В тихую келью смиренно вступил,
Где мирно дни доживает святые
Монах, служитель девы Марии.

4

«Велела леди Брэнксом сказать
Он молвил, подняв забрало,
Что из могилы сокровище взять
Сегодня пора настала…»
С убогого ложа поднялся монах,
Согбенную спину расправил,
В густой бороде его и кудрях
Снег проседи возраст оставил.

5

Глаза на рыцаря он обратил
Как небо они голубое:
«Не трусом отец твой тебя взрастил,
Коль дерзнул ты на дело такое!
Уж семьдесят лет я прощенья прошу
За проступок, давно свершенный,
Власяницу ношу и вериги ношу,
По ночам отбиваю поклоны;
Но еще не искуплен великий грех
Познанья того, что скрыто от всех.
Настанет, настанет и твой черед
Терзаться тайной виною.
Страшись расплаты: она придет!
Ну что же, следуй за мною…»

6

«Проклятья, отец мой, я не боюсь.
Я ведь и богу-то редко молюсь
Мессу выстаивать не люблю я
И призываю деву святую,
Лишь собираясь в битву лихую…
Скорей, монах, выполняй приказ.
Ты видишь — времени мало у нас».

7

На воина снова старик посмотрел,
Вздохнул в глубокой печали
И он ведь когда-то был молод и смел,
Сражался в знойной Италии.
О днях минувших задумался он,
Когда был строен, красив и силен;
И тихой походкой, усталый и хилый,
Сошел он в сад монастырский унылый,
Где камни надгробий и вечный покой,
Где кости усопших лежат под землей.

8

Цветы и травы в такие часы
Сверкают в каплях ночной росы,
А на могилах блестят изваянья
Немой белизной при лунном сиянье.
В раздумье монах любовался луной,
Потом оглядел небосклон ночной,
Где в танце искристом
На севере мглистом
Играли сполохи над землей.
И вспомнил он, как в прекрасной Кастилии
Надменные юноши на конях
Богатством нарядов глаза слепили,
Гарцуя врагам на страх…
Он знал: если сполохи в небе играют
Бесплотные духи над миром витают,

9

Открыли боковую дверь,
Вошли в алтарь… Как мрачен он!
Высокий свод как ночь гнетет,
Стройны, величавы ряды колонн.
На каменных сводах изваяны были
Кресты трилистников, чаши лилий,
Зловеще навис тяжелый карниз,
Из тьмы выступал причудливый фриз,
И чаща колонн во мраке белела,
Как в тесном колчане упругие стрелы.

10

Ветра ночного прикосновенье
Складки знамен привело в движенье.
Сомкнувшись, их шелковый строй
Мерцал гербами у ограды,
Где тускло светятся лампады,
Где с Дугласом отважным рядом
Спит Лиддсдейл — сумрачный герой.
Так блекнут мертвых имена
И гордость в прах превращена.

11

В окно восточное луна
Светила холодно-бледна.
Белели, как стволы, колонны,
И мнилось, некий чародей
Сплел капители из ветвей
И сделал каменными кроны
Густых тополей и печальных ив,
В недвижный фриз листву превратив.
Витраж причудливо-цветной
Был мягко освещен луной.
Там со щитом, закован в латы,
Среди пророков и святых
Стоял с мечом архистратиг,
Поправ гордыню супостата,
И на каменный пол от цветного окна
Кровавые пятна бросала луна,

12

Вот сели они на одну из плит,
Под которой владыка Шотландии спит,
И спокойно монах Делорену сказал:
«Не всегда был я тем, чем я нынче стал.
Под Белым Крестом сражался и я[6]
В далекой знойной стране,
А ныне и шлем и кольчуга твоя
Лишь странными кажутся мне.

13

В тех дальних краях привело меня что-то
Под кровлю кудесника Майкла Скотта,
Известного всем мудрецам:
Когда в Саламанке, магистр чернокнижья,
Он жезл поднимал — дрожали в Париже
Все колокола Нотр-Дам.
Его заклинаний великая сила
Холм Элдонский натрое раскроила
И Твида теченье остановила.
Меня заклинаньям он научил.
Но я опасаюсь кары господней
За то, что о них еще и сегодня
Я, грешник седой, не забыл.

14

Но старый кудесник на смертном ложе
О боге и совести вспомнил все же,
Греховных своих ужаснулся дел
И видеть немедля меня захотел.
В Испании утром об этом узнал я,
А вечером у изголовья стоял я.
И страшный старик мне слова прохрипел,
Которых бы я повторить не посмел:
Священные стены их страшная сила
Могла бы обрушить на эти могилы!

15

Поклялся я страшную книгу зарыть,
Чтоб смертный ее не посмел открыть,
Лишь Брэнксома грозному господину
Дано разрешенье в злую годину
Книгу из вечного мрака достать
И вечному мраку вернуть опять.
В Михайлову ночь я ее схоронил.
Светила луна, и колокол бил.
На каменный пол сквозь стекла цветные
Ложились, казалось, следы кровяные,
И видели только ночь и луна,
Как я предавал земле колдуна.
Но знал я — сияющий крест Михаила
Отгонит бесов от страшной могилы.

16

Да, ночь была черна и страшна,
Когда я земле предавал колдуна.
Тревожные звуки во тьме возникали,
Знамена качались и поникали…»
Но тут внезапно монах замолчал.
Тяжелый удар в ночи прозвучал
Час полночи… Дрогнули темные стены,
И дрогнуло сердце у Делорена.

17

«Ты видишь: крест пылает огнем
На страшном камне его гробовом,
И свет этот дивный имеет силу
Всех духов тьмы отгонять от могилы.
Никто не властен его погасить:
До судного дня он будет светить».
Монах над широкой плитой наклонился,
Кровавый крест на камне светился,
И воину схимник иссохшей рукой
Дал знак, приблизясь к могиле той,
Железным ломом, собрав все силы,
Открыть тяжелую дверь могилы.

18

И воин могучий легко и умело,
С бьющимся сердцем взялся за дело.
Работал он долго и тяжко дышал,
И пот, как роса, на лбу выступал.
Но вот, напрягая последние силы,
Он сдвинул огромную дверь могилы.
О, если бы кто-нибудь видеть мог,
Как вырвался яркого света поток
Под самые своды часовни вдруг
И все озарил — вдали и вокруг!
Но нет, не земное то было пламя,
Сияло оно и за облаками,
И рядом, во мраке ночном,
Монаха лик освещало смиренный,
Играя на панцире Делорена
И шлем целуя на нем.

19

Лежал перед ними колдун седой
С кудрявой белою бородой.
Любой, несомненно, сказать бы мог,
Что только вчера он в могилу лег.
Лежал он, широким плащом укрытый,
С испанской перевязью расшитой,
Как некий святой пилигрим.
Чудесная книга в его деснице,
А в шуйце крест Христов серебрится,
Светильник был рядом с ним.
На желтом челе, когда-то надменном,
Внушавшем ужас врагам дерзновенным,
Морщины разгладились — мнилось, он
Познал благодать и душой смирен.

20

Скача на коне по кровавым телам,
Был смел Делорен, привыкший к боям.
Ни страха, ни жалости в битве к врагам
Делорену знать не случалось.
Но ныне познал он и страх и смятенье,
Холодный пот, головокруженье,
И сердце его сжималось.
В недвижном ужасе он стоял.
Монах же молился и громко вздыхал,
Но взор отводил он от страшной могилы
Казалось, взглянуть не имел он силы
В безжизненный лик, ему некогда милый.

21

Когда молитву монах прочитал,
С тревогой он Делорену сказал:
«Спеши и делай, что ведено нам,
Не то погибнем — я слышу сам:
Незримые силы упрямо
Слетаются к пасти отверстой ямы».
И воин мертвые пальцы разжал
И дивную книгу в ужасе взял.
Застежки железные тяжкой книги
Звенели, как кованые вериги,
И воину мнилось, что в страшный миг
Нахмурил брови мертвый старик.

22

Когда спустилась плита над могилой,
Нависла ночь. В темноте унылой
Померкли звезды, исчезла луна,
И еле дорога была видна.
Монах и воин шли осторожно,
Бессильно дрожа, спотыкаясь тревожно,
И в шорохе ветра под мраком густым
Ужасные звуки мерещились им.
Под темными сводами древнего зданья
Им слышались хохот, визг и стенанья,
И был зловещ и странно дик
Нечеловеческий этот крик.
Казалось, духи тьмы веселятся,
Видя, как смертные их страшатся.
А впрочем, не видел я этого сам
Рассказы других я поведал вам.

23

Теперь иди, — старик сказал.
Грехом я душу запятнал,
Который, быть может, лишь в смертный час
Мария пречистая снимет с нас!»
И в темную келью старик удалился,
Всю ночь там каялся и молился.
Когда же к обедне сошлись монахи,
Они увидали в тревоге и страхе:
Лежал пред распятьем, как будто приник
С мольбою к кресту, бездыханный старик.

24

Всей грудью Делорен вздохнул,
Навстречу ветру плащом взмахнул,
Когда аббатства серые стены
Остались вдали за спиной Делорена.
Но страшную книгу к груди он прижал
И весь как осиновый лист дрожал.
Ужасная тяжесть его томила,
Суставы и мышцы ему сводила.
Но вспыхнуло утро над свежестью нив,
Холмы Чевиотские осветив,
И воин очнулся, как после битвы,
Шепча неумело святые молитвы.

25

Лучи осветили и склоны холмов,
Лучи осветили и горы, и долы,
И башни замка, и травы лугов.
И мир проснулся, зеленый, веселый,
И птицы запели свой гимн живой,
И краше алой розы влюбленной
Раскрылся фиалки глазок голубой.
Но, бледная после ночи бессонной,
Красавица Маргарет встала с зарей,
Нежней и прекрасней фиалки лесной,

26

Зачем же так рано она поднялась,
Оделась так осторожно?
Корсажа шнурки завязать торопясь.
Дрожат ее пальцы тревожно.
Зачем, озираясь, она бежит
По лестнице темноватой
И грозного пса потрепать спешит
По шее его косматой?
Зачем часовой у ворот не трубит?

27

Красавица утром спешит убежать.
Чтоб шагов ее не услышала мать.
Угрюмого пса она приласкала,
Чтоб дворня лая его не слыхала.
Затем часовой у ворот не трубит,
Что предан он Маргарет и молчит.
А Маргарет, утра не видя сиянья,
К барону Генри спешит на свиданье,

28

И вот сидят они вдвоем
Под деревом на мху густом,
И я скажу вам от души,
Что оба очень хороши!
Он — стройный, смелый, молодой,
В боях прославленный герой;
Она еще любовь таит,
Еще алеет и молчит,
И легкий вздох еще чуть-чуть
Вздымает молодую грудь,
Но очи синие блестят
И тайну прятать не хотят.
Пускай обыщут целый свет
Прекрасней Маргарет в мире нет!

29

Прекрасные леди, я вижу вниманье
И в ваших глазах и в вашем молчанье.
Алея румянцем, головки склоня,
Услышать мечтаете вы от меня
Рассказ и чувствительный и чудесный
О рыцаре смелом и деве прелестной:
О том, как прекрасный рыцарь вздыхал
В страданьях тоски сердечной,
У ног ее умереть обещал
И клялся в верности вечной;
О том, как она продолжала молчать,
Не смея заветное слово сказать,
В безбрачии жизнь провести обещала,
Кровавую распрю в слезах проклинала.
Ведь Генри Крэнстон — лишь он один
Маргарет рыцарь и господин!

30

Увы, надежды ваши тщетны:
Любовных песен дар заветный
Утрачен арфою моей.
Я сед, и сердце умирает.
Мне, старику, не подобает
Петь о любви весенних дней.

31

Под дубом паж барона странный
Угрюмый карлик-обезьяна
Держал поводья скакуна.
О нем недаром говорили,
Что близок он к нечистой силе
И сам похож на колдуна.
Однажды ехал на охоту
Барон по топкому болоту,
Вдруг слышит крик: «Пропал! Пропал!»
Барон поводья придержал.
И тут из темного затона
Как мячик вылетел прыжком
Уродец карлик, юркий гном,
И к стремени прильнул барона.
Лорд Генри Крэнстон был смущен,
И тотчас вскачь пустился он,
Но странный карлик, им спасенный,
Помчался вперед скакуна быстрей
И встретил барона у самых дверей.

32

Уродец гном у барона остался.
Особенно страшным уж он не казался.
Он мало ел, был странно тих
И сторонился слуг других.
Он только изредка вздыхал
И бормотал: «Пропал! Пропал!»
Был он хитер, ленив и зол,
Но верность в нем барон обрел
И втайне знал этой верности цену:
Не раз от смерти и страшного плена
Был этим слугою хозяин спасен.
В округе не зря толковали люди
О карлике Крэнстона как о чуде.

33

Однажды, всевышнего воле покорный,
В часовню девы Марии Озерной
Поехал барон молодой,
Лорд Крэнстон. Во исполненье обета
Он отбыл ночью в часовню эту
И карлика взял с собой.
А леди Брэнксом об этом узнала
И лучшим рыцарям приказала
Собраться у Ньюарк Ли.
По зову явился и Джон Тирлистен,
По зову явился и Делорен,
И воины с ними пришли.
Вдоль берега Йерроу их кони летели,
Их копья сверкали, их лица горели.
К часовне ночью они поспели
Часовня пуста, в часовне темно,
Барон, помолившись, уехал давно.
Сожгли часовню они с досады,
Слугу-колдуна кляня без пощады.

34

Итак, под дубом, весенним днем,
Стоит слуга с хозяйским конем.
Прядет ушами скакун барона,
Прислушавшись к звукам еще отдаленным,
И хилый карлик машет влюбленным:
«Довольно вам клясться, довольно вздыхать!
Опасность вам угрожает опять!»
Прекрасная Маргарет к дому мчится
Испуганной горлицей, белой птицей.
А карлик держит барону стремя;
Вот рыцарь в седле. Ну, мешкать не время!;
Он едет на запад сквозь лес густой,
Любуясь зеленой его красотой.

* * *

Вдруг голос старца ослабел.
Он замолчал и побледнел.
Тогда с улыбкой паж проворный,
Взяв кубок с влагой животворной,
Вина палящего бальзам
Поднес к немеющим губам,
И старец поднялся со стула,
В глазах его слеза блеснула.
«Благословляю, — молвил он,
И этот дом, где чтят закон,
И всех, кто любит песен звон!»
Украдкой девушки смотрели
Смеясь на старца менестреля.
Он выпил радостно до дна
Бокал отличного вина,
Его душа оживлена.
Он ободрился, он проснулся
И всем красоткам улыбнулся.
И вот, набравшись новых сил,
Охотно он заговорил.

Перевод Т. Гнедич

Песнь третья