Фред Стюарт - Остров Эллис

• Название: Остров Эллис
• Автор: Фред Стюарт
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87322-303-3

Для тысяч иммигрантов в Америку остров Эллис на стыке веков был вратами в мечту, убежищем для обездоленных и укрытием для гонимых. В романе «Остров Эллис» пятеро молодых людей полные надежд прибывают в Америку. На одном корабле пятеро мужчин и женщин ожидают очереди осуществления своей мечты.

---

«Красивый парень, — подумал агент. — Или мог бы быть красивым, если бы сбрил эту тощую еврейскую бородку и чуточку поправился».

— В конторе через улицу сказали, что пятнадцать долларов, — возразил Яков.

Выражение лица агента стало ледяным.

— Компания «Северогерманские сообщения» предлагает самые плохие условия на линии Гамбург — Америка.

Яков пожал плечами.

— Я еду дешевым.

Он отошел от конторки, и толстая баварка прижалась к стойке. На самом деле у Якова вообще не было денег, но он хотел позондировать почву в обеих гамбургских пароходных компаниях, прежде чем начать искать работу, чтобы знать, сколько ему потребуется денег.

— Подождите, — окликнул его агент.

Яков обернулся и подошел снова. Баварка посмотрела на него.

— Ну, хорошо, — начал агент, понижая голос. — Пятнадцать долларов.

Яков был доволен. Теперь он знал, что ему нужно пятнадцать долларов для любой пароходной компании.

— По правде говоря, — заметил он, — у меня нет денег.

— Kein geld?[3]

Лицо агента сделалось красным:

— Тогда зачем отнимаете у меня время?

— Я отработаю мою дорогу туда. Я играю на пианино…

— У нас есть пианисты! Десятки пианистов! Уходите отсюда! Vächst bitte![4]

— Пожалуйста! Я должен попасть в Америку! Я буду обслуживать столики…

— Убирайтесь!

Яков отошел от окошка. Он казался совершенно убитым.

Он не ел три дня.

Но молодой человек благодарил Господа за то, что отец заставлял его учить английский, французский и итальянский. Работа Ильи с оперной компанией принесла ему легкость во владении иностранными языками, и он желал того же сыну. Французский у Якова был достаточно сносным, а вот английский и итальянский — в ужасном состоянии. Но даже самые незначительные познания в английском давали ему преимущества перед другими эмигрантами, большинство из которых совершенно не говорили по-английски. Вырвавшись из России, Яков чувствовал себя уже на полпути к Америке. Он мечтал во что бы то ни стало стать «янки», то есть настоящим американцем — каково бы ни было значение этого понятия — и, естественно, частью этого процесса считал изучение английского языка.

У него был хорошо развит интеллект, и он полагал, что врожденная музыкальность поможет ему быстро овладеть языком. И он решил, что первые заработанные деньги потратит на учебник английского языка.

Но сначала он купит билет на пароход.

Пока же у него ничего не было.

И он был голоден.

Вульгарно нарумяненная женщина в витрине зевала, глядя на грязного молодого человека в обтрепанном пальто, который стоял на утонувшей в тумане улице и глазел на нее. На женщине был изъеденный молью костюм «маркизы восемнадцатого века», который не столько приоткрывал грудь, сколько почти целиком обнажал ее.

У Якова полезли глаза на лоб. Было одиннадцать вечера, когда он попал на Рееперсбанд, известный район красных фонарей, недалеко от гамбургских доков. Улица была почти пуста, изредка какой-нибудь пьяный матрос проходил мимо витрины домов, в которых проститутки, в большинстве своем уставшие от своего ремесла, как и та, которую рассматривал Яков, демонстрировали свои видавшие виды прелести.

Теперь она повернулась спиной, и у него перехватило дыхание. Сзади ее костюм не прикрывал почти ничего — его взору предстали обнаженные розовые ягодицы и толстые ноги. Яков не мог рассмотреть ничего через стекло, но проститутка определенно выпустила в него газы. И тут же, посмеиваясь, уселась на красную оттоманку допивать пиво.

Яков продолжал свой путь по мокрой улице. Туман и сырость окутали город. И хотя его преследовали эротические сны, от которых он просыпался и обнаруживал, что испачкал ночную пижаму, на самом деле он все еще оставался девственником. В Городне было много девушек на выданье, но, к несчастью, большинство из них были слишком простоваты и бесхитростны, а Яков считал себя человеком возвышенным и утонченным. Женщины влекли его. И проститутки в витринах возбуждали и наполняли его тело желанием, почти таким же нестерпимым, как и голод, который он испытывал. Через три витрины после «маркизы» сидела толстая блондинка в грязном нижнем белье, которая, завидев его, принялась тереть свою промежность. Вульгарный жест женщины ошеломил Якова не меньше ягодиц «маркизы». Он даже испытал какую-то неловкость.

Почувствовав головокружение и тошноту от подступающего голода, он прислонился к мокрому фонарному столбу. Проститутка начала хихикать.

И тут до молодого человека долетели звуки рояля.

Это было что-то, совершенно не похожее на ту музыку, которую он слышал раньше. Это было что-то звенящее, мелодичное, наполненное радостью. Эта музыка обволакивала, как туманом, заставляя его испытывать наслаждение. Музыка лилась из дома, расположенного на этой улице. Прекрасные звуки, будто запахи изысканной пищи, манили Якова, и он устремился вверх по улице.

На дверях стоял номер 19. Яков подергал звонок и стал ждать. Через некоторое время открылось маленькое деревянное окошечко и из него выглянула ярко накрашенная женщина. Затем окошечко захлопнулось и открылась дверь. Пышно разодетая женщина смотрела на Якова и что-то говорила по-немецки.

— Музыка, — произнес Яков по-немецки, указывая пальцем в направлении, откуда доносилась музыка.

Он повторил это слово по-французски, и по-английски.

Затем указал на свое ухо. Женщина, похоже, не видела никакого проку в обтрепанном молодом человеке, но, пожимая плечами, позволила ему войти. Они очутились в маленькой прихожей со свисающим с растрескавшегося потолка фонариком из синего стекла. Женщина подняла занавеску, и Яков, чуть пригнувшись, вошел в большую комнату, поразившую его бросавшейся в глаза чрезмерной пышностью. Бахрома была повсюду — на оттоманках, на бархатных диванах, окаймляла шелковые абажуры. На стенах с дешевыми обоями в розах были развешаны фотографии полногрудых девиц, выставивших напоказ свою грудь, в различных обнаженных позах. На полу лежал ковер, в нескольких местах залитый вином; на другом его конце с собакой произошел «несчастный случай», и это так и не выветрилось. Целый ряд закрытых дверей указывал на «рабочие» комнаты, а коридор вел в другие комнаты с кроватями. Несколько проституток расположились в гостиной, слушая пианиста. Он сидел за пианино, с сигарой во рту, наигрывая рэгтайм. На нем были рубашка в красную полоску с синей повязкой на рукавах, плотно облегающие брюки, котелок на голове, а каблуками ботинок он отбивал в такт музыке.

Пианист был первым темнокожим, которого Яков увидел в своей жизни.

Но его влекла музыка. Он приблизился к пианино и, как завороженный, стал следить за быстро бегавшими черными пальцами.

Когда пианист заметил промокшего человека, он перестал играть.

— Кто вы такой, черт возьми? — спросил Роско Хайнес, вынув изо рта сигару.

Он повторил свой вопрос, обратившись к мадам по-немецки. Она пожала плечами.

— Эта музыка… какая-то другая, — проговорил Яков. — Она… красивая.

— Ах-ха! Это называется рэгтайм. В нем вся ярость, накопившаяся за время моей жизни в Нью-Йорке.

— В Нью-Йорке? Вы из Нью-Йорка?

— Совершенно верно. Меня зовут Роско Хайнес. Вы можете назвать это имя на Западной Сто десятой улице, но, пожалуйста, не говорите, где вы меня встретили.

Он усмехнулся и подмигнул. Яков подумал, что ему около тридцати.

— А тебя как зовут? — продолжил он. — Могу с уверенностью сказать, что ты не капуста.

— Меня зовут Яков Рубинштейн. Я из России и еду в Нью-Йорк.

— Ну и ну! Это же грандиозно! Настоящий живой эмигрант. Держу пари, ты считаешь, что там улицы вымощены золотом. Послушай, Яков Рубинштейн, поверь человеку, который там был. Единственное, чем покрыты улицы Нью-Йорка, — это собачьим дерьмом.

Но эти слова были уже за пределами знания Яковом английского языка, да он особенно их и не слушал. Он жадно вглядывался в клавиатуру.

— Я могу играть на пианино, — сказал он. — Я хорошо играю. Я играл обычно на органе в синагоге.

Роско рассмеялся, поднимаясь со стула.

— Ну, здесь, конечно, не синагога, но ты можешь чувствовать себя спокойно. Этим проституткам я ужасно надоел. Может, ты сможешь подкинуть им огоньку? Я играл в лучших публичных домах Парижа и Амстердама, так что могу сказать тебе, эта дыра определенно ступенькой пониже. Хочешь сэндвич? А то ты выглядишь так, будто у тебя остался один нос.

Яков быстро кивнул и сел на стул у пианино.

— Эй, Грета, — крикнул Роско одной из сидевших без дела проституток. — Подними свой зад и принеси сэндвич, толстушечка, mit Fleich für der Junqe. Und ein Bier[5].

Грета поднялась и вышла из комнаты, а Яков, облокотившись о пианино, стоял, сложа перед собой руки. Если даже ничего он больше не получит, то, по крайней мере, здесь было тепло.