Марина Ахмедова - Другая другая Россия

• Название: Другая другая Россия
• Автор: Марина Ахмедова
• Жанр: Публицистика

Сборник репортажей и интервью известной журналистки Марины Ахмедовой, публиковавшихся в журнале «Русский репортёр».

---

— Ты хотела бы быть похожей на Есфирь? — спрашиваю я ее.

— Я-то? — выпрямляется она. — Я не могу. Она ж народ свой спасла…

— А ты могла бы кого-нибудь спасти?

— Я и мужа-то своего спасти не смогла. — Не глядя, она всаживает иглу, и «крокодил» вползает в ногу.

В кухне варят вторую порцию. Света измельчает скалкой таблетки, положив их между двух бумажных листов. На табуретке у окна незнакомая женщина. Ей сильно за сорок. Пальцем она зажимает вену на сгибе руки. Вена надувается. Уколовшись, женщина запрокидывает голову.

— Старая с работы убежала, чтоб вмазаться, — говорит Яга. — Она штукатур.

Старая представляется Мариной, и теперь нас на кухне три Марины — я, она и Яга. Присев перед Аней на колени, Старая рабочими пальцами защипывает язву на ее ноге и давит.

— Видишь, че выходит? — сопит она.

— У меня потом нога болеть будет, — ноет Аня. — Я никуда не дойду.

— Смотри, смотри, как пошло… Тебе надо цифран пить.

— У меня и так печенка больная! — возражает Аня и обращается ко мне. — Это знаешь почему так? Безалаберность. Утром встаешь, быстрее уколоться надо, ищешь вену, ищешь, потом надуваешь, куда попало.

— Может парализовать, если не в вену, — говорит Света, опускаясь на табурет и показывая мне желтое пятно на футболке. — И ткань сжигает, если на нее капнуть.

— Что ты чувствуешь, после того как уколешься «крокодилом»?

— Я чувствую себя как ты, — отвечает она.

— Что это значит?

— У меня ничего не болит. А кайфа давно нет. Через час все снова начинает болеть, крутить. С места встать невозможно. Я колюсь, чтобы быть как ты.

— Все сидят, всем по х…! — взрывается Яга. — Света, ты че там расселась?! Через час мама придет! Аня, встань у окна! Следи за калиткой.

Аня вскакивает и встает у окна. Света в ответ огрызается, но тоже встает, подходит к шкафу и достает с полки атласную ленту. Сонно разглядывает ее.

— В прошлом году я зейеную йенточку на ябйоню завязайа и жейание загадайа, — говорит она, вдруг сильно заедая на всех «л», хотя до укола ее речь была чистой. — Я ее садийя, я ее йюбйю.

— А какое желание? — спрашиваю ее.

— Чтоб мужчину встретить, чтоб он меня йюбий. Чтоб с таким же диагнозом бый.

— И ты его встретила?

— Да, Ойега. Но когда поняйа, что нас бойше ничего не связывает, я ее развязайя и сожгйа. Я новую купийа. Буду завязывать.

— Что ты загадаешь?

— Не знаю, чего я хочу.

— А я что у бога ни прошу, он мне все дает, — говорит Яга. — Я в церковь ходила, просила дать мне работу. Сказала ему: «Ты помоги, а я потом приеду, рассчитаюсь». Потом приехала в ту же церковь и положила деньги в ящичек. Надо встать под купол, под центральную точку, оттуда богу лучше слышно. Так меня бабушка учила. Только взамен надо обязательно что-нибудь отдать.

— Я тоже в церковь хожу, — говорит Света. — Денег у меня нет, и я обещайа боженьке, что от карт откажусь. Я отказайась, он мне дай Ойега. А теперь мне бойше нечем с ним распйатиться. У меня бойше ничего нет.

— У тебя есть «крокодил», — говорю я.

— Я откажусь, тойко когда у меня появится жених.

— Что разболтались?! Через час мама придет! — снова прикрикивает Яга, и Миша начинает громче стучать бутылкой, а Света сматывает ленту в клубок. Со звонка матери прошел уже час и пятнадцать минут, но кажется, в этой кухне и время живет по своим законам.

— Сейчас всем х…в натолкаю, — с угрозой произносит Яга, и кухня пустеет. За столом остаюсь только я. — Ты-то, Маринка, хоть меня не боишься? Я ж добрая. В другом притоне ты б уже охренела, у тебя б сумку украли и телефон.

У меня на плече маленькая сумка. В ней телефон и деньги. Сними я сумку, Яга б ее украла. Я это знаю, как и то, что у меня на этом «варочном квадрате» есть серьезная гарантия безопасности. Звонит мой телефон — приятель приглашает в театр. Яга прислушивается к нашему разговору.

— Театр какой-то, б…! — кричит она. — Вообще, б…! Я никогда, ни разу в жизни в театре не была! Как я влипла! Наркотики — это вообще не мое! Я люблю парикмахерские! И сумки дорогие! Только этот ВИЧ, он меня… и то, что мне осталось жить-то…

— Это твой выбор, — без эмоций говорю я.

— Я крест уже на себе поставила, ты не волнуйся, — она сбавляет тон. — Мне по фиг… Жить-то неохота, Марин. Вообще неохота. Марин… — кажется, что, лишенная имени с намертво прилипшей кличкой, она получает удовольствие от произнесения моего, а по сути и своего имени.

— Че вы все разбежались? — она повышает хриплый голос. — А я ж люблю вас. Я ж все равно добрая Ягушка.

— Ты своим психом всех разогнала, — скрипуче отзывается из комнаты Старая.

— Старая, хоть ты не обижайся на меня.

— Никто на тебя не обижается.

— Может, повысила я голос два раза. Че вы? Такие ранимые…

— Да, ранимые.

— Миша, е…ный в рот. Пошел ты на х…, б…. Ни х… ничего не сделал, б…. Через час мама придет, б…. Миш-ша, Марину надо покормить, б…. Она с утра не ела, б…. Ну, вот я х…ню такую сделала. Марин, на х…, б…?

Мать приезжает через два часа. Она входит в кухню. Выражение лица никак не меняется, когда она обводит усталыми глазами бутылку, крышку, шприцы и всю компанию. Мать поворачивается и, ни слова не говоря, выходит из дома, медленно, глядя под ноги.

— Б…ь, мама приехала… — удивленно говорит Яга.

Утром мы выходим «на закуп». На Яге джинсы, куртка и резиновые шлепанцы. У меня в руках большой пластиковый пакет с бензином, содой, соляной кислотой, спичками, йодом и капроновым чулком. Яга оглядывается по сторонам. В Екатеринбурге, как теперь по всей России, запрещена продажа препаратов, содержащих кодеин. Но все наркоманы города знают аптеки, в которых таблетки можно купить нелегально, с переплатой и без упаковок. Аптекари сами прячут упаковки, чтобы «крокодильщики» не разбрасывали их по городу. У таких аптек дежурят наркоманы, отнимающие «закуп» у тех, кто слабей.

Мы поднимаемся по лестнице и осторожно открываем дверь. Заглядываем. Пусто. Входим. За прилавком, отделенная от нас стеклом, полная румяная женщина в белом халате. Она быстро пробегает по Яге узнавающим взглядом и задерживается на мне. Я выставляю вперед пакет.

— Седальгин, — тихо говорит Яга. — Десять упаковок. И еще йод. Шприцы. И тропикамид — две упаковки.

— Тысяча двести семьдесят, — тихим голосом говорит аптекарша, выкладывая таблетки, йод и шприцы на прилавок.

Я все время пытаюсь поймать ее взгляд, но она будто специально избегает смотреть мне в глаза.

— И еще леденцы с ментолом, будьте добры! — говорю тогда я.

Аптекарша наконец поднимает на меня бледно-голубые глаза. За слащавостью в них холодок. Леденцы сбивают ее с ритма, и она суетится. Я открываю упаковку с леденцами тут же, кладу один в рот и, не сводя с аптекарши глаз, говорю: «Спасибо!» Отсчитываю деньги. «Закуп» делаю я, и это гарантия моей безопасности на «квадрате». Яга быстро сгребает лекарства.

— Ты че, б…, такая любезная — «будьте добры», «спасибо»? — напускается она на меня, когда мы бежим через Екатеринбург.

— Она сама не колется, а ему и на «закуп» денег дает, и одевает, и обувает, — говорит Старая. — А он к ней относится по-хамски.

Сегодня мы варимся у Ани, пока ее родители на работе. Придя из аптеки, мы застаем Свету, Аню и Старую на чистой кухне с вытяжкой над плитой, с пластиковыми окнами и луковицами гладиолусов на подоконнике.

Яга снова «на психах»: Миша не пришел. Он варится у кого-то другого. Миша лучше всех на «квадрате» варит и находит вену. За это ему дают бесплатную дозу.

— Воспоминания нахлынули, мы же с Олегом по весне сошлись, — Света поворачивает ко мне лицо. На этой чужой кухне, заполненной чистым светом, глаза ее под тонко выщипанными бровями кажутся голыми. — Когда мы встречались с Олегом, мы не кололись, мы просто лежали рядом целыми днями. Мне хочется пойти погулять… — говорит она голосом смертельно больной.

— Он тебя бросил?

— Нет, я его. Он меня по лицу стукнул… Он просил прощения, говорил: давай начнем все с чистого листа… Нет. Уходя — уходи. Я не могу допустить, чтобы меня так унижали.

— По тебе не скажешь, — киваю на таблетки. Света моргает.

— А че, неправда? — встревает Яга. — С «крокодилом» тебе жениха не найти. Надо выходить куда-то.