Марина Ахмедова - Другая другая Россия

• Название: Другая другая Россия
• Автор: Марина Ахмедова
• Жанр: Публицистика

Сборник репортажей и интервью известной журналистки Марины Ахмедовой, публиковавшихся в журнале «Русский репортёр».

---

15.30

— Вы воду отстаиваете? — спрашиваю Андрея.

Он сидит на корточках ко мне спиной и разбирает сумки. Пакеты равномерно шуршат, когда он закладывает их на полку.

— А это… — нехотя поворачивает он ко мне раскрасневшийся профиль, — это на случай, если воду отключат.

— А что, отключают?

— Нет, на всякий случай. По принципу — береженого бог бережет.

Роюсь в сумке. Я забыла ручку и блокнот. Оглядываюсь в поисках бумажки. Просить у Андрея не хочется. Вынимаю из сумки ноутбук, хотя понимаю, что делать этого не стоит. Но я боюсь забыть детали обстановки — их лучше записывать сразу.

— Вы знаете, — произносит Андрей, уже не оборачиваясь, — я поневоле выделяю корни из слов. Слово — «беспорядок»… А как называют черта? Бес. Слово «беспорядок» — бесовской порядок. Противоречие всему честному и хорошему. Порядок на наоборот. Вы извините меня, Марина, но я пойду помою руки.

На пороге он сталкивается с пожилой женщиной в ситцевом халате. Она вносит в кухню толстое, разбухшее, как от водянки, тело. У нее серые волосы. Очки вытягивают наружу ее голубые глаза.

— Садись, мамуль, — говорит Андрей, и она садится по другую сторону стола.

Я начинаю описывать ее. На столе лежит купленная мной колбаса, багет и торт.

— А это как называется у вас? — спрашивает она еле слышно, подталкивая каждое слово отдышкой.

— Это ноутбук, — говорю я.

— А нам это все ни к чему. Нам не с кем общаться. Мы по городскому телефону звоним, — шелестит она, а я почему-то представляю ее в молодости, как на фотографии за моим плечом, укладывающей в магазине сумки и повторяющей те же слова своему маленькому сыну.

— Да, нам это ни к чему, — спохватывается из коридора Андрей. — Это слишком дорогостоящие вещи для нас. Я и мобильным никогда не научусь пользоваться.

— Это очень легко, — говорю я. — И потом, есть очень дешевые мобильные телефоны.

— Ну, за сколько? — с интересом спрашивает Андрей.

— Это совершенно никчемушная вещь, — перебивает меня мать. — Нам не к кому звонить. Только врача вызвать. Нам все это не нужно.

— Вы, наверное, Марина, думаете, что я такой молодой, — говорит Андрей из коридора, — но мне уже сорок восемь.

Он входит в кухню, переодевшись в розовой рубашечке в мелкую белую клетку и спортивные штаны. Становится посередине кухни в метре от меня. Выставляет ногу. На стуле рядом с ним, распластавшись, лежат две куриные туши, покрытые пупырышками.

— Вы знаете, Марина, у меня порок сердца, причем настолько сильный, что я могу в любой момент умереть. Вы не читали «Этюды в багровых тонах»? Напрасно-напрасно. Советую почитать… — начинает он совсем другим голосом. Я отрываюсь от клавиш ноутбука, потому что не могу описать этот его новый тон. Достоевский смог бы, Гоголь смог бы, Чехов — только этим и занимался. А я — не могу. Тон Андрея — не язвительный, нет. И не обиженный. И если в нем есть презрение ко мне, то всего чуть. Он растягивает слова, картавит, выпуливает из себя согласные, как будто иначе я не пойму. И все его слова получаются сальными, склизкими, как запах, который вьется вокруг меня, заставляя делать только короткие вдохи.

— Аневризма аорты, вы слыхали такое? — продолжает он. — Я не знаю, аневризма у меня или нет, но если я перестану каждый день принимать лекарство — лошад-диную доз-зу, то в первый же день, к вечеру, да еще если у меня будет сильный стрес-с… — он меняет ногу, занимая позу поудобнее и, видимо, собираясь так долго стоять надо мной. — Так вот… Если меня бросят в узилище, как я с горькой иронией называю подвалы ФСБ, где мной займутся кост-т-оломы Путина, — фамилию президента он произносит, как будто с удивлением, схватив из воздуха первый слог, на втором — распробовав всю мерзость схваченного и на третьем — плюясь от омерзения.

— Кому надо вас куда-то бросать? — спрашиваю я.

— Они еще не успеют заняться мною — кост-т-оломы Путина. Аналогию улавливаете? Помните подвалы Мюллера? Сейчас у нас гестапо — ФСБ. Там был фюрер бесноватый, здесь — Путин беспутный.

— Но вы-то им зачем нужны, вы не объяснили?

— Смерти я не боюсь, — продолжает Андрей, не обращая внимания на мои вопросы, — я уже ничего не хочу! И на земле не надеюсь ни на что хорошее! Земля не годится для того, чтобы на ней кто-то хорошо жил. Даже такие, как Прохоров, они не имеют ничего! Потому что они никогда не испытывают морального удовлетворения! Им всегда не хватает чего-то еще. Дай человеку миллиарды, ему захочется еще больше! Дай ему еще больше, ему захочется власти над всем миром! Дай ему власть над всем миром, и ему захочется физического бессмертия!

Он краснеет, и мне кажется, сейчас подавится своими словами, которые хлынут из его рта вместе с кровью. Я вдруг замечаю, что все это время слушаю его, брезгливо скривив рот. Поспешно меняю лицо.

— А вы когда-нибудь работали? — спрашиваю мягко.

— Я инвалид с детства. Я не работал ни одного дня. У меня нет профессии. Я не в состоянии работать. У меня эпилепсия и больное сердце вдобавок.

— А вы хотели когда-нибудь работать?

— Разве что в книжной сфере, — спокойней отвечает он. — Я очень много прочел. Я разбираюсь в душах людей, как бы громко это не звучало. Я понимаю, что людям нужно и что они из себя представляют. Все люди очень похожи, все они стремятся к одному и тому же.

— К чему же?

— У них два инстинкта, — на его лице появляется брезгливость и сальность, — размножаться и как можно вкуснее питаться. Вот две вещи, за которыми люди будут всегда гоняться — поесть и иметь красивых партнеров по сексу. Да! Пусть это вас шокирует, но это факт! Я много раз обращался к людям за помощью. Но они мне такую чушь начинают городить: «Я тоже хотел бы ездить на новом роллс-ройсе». Или: «Это мы уже слыхали». Я пытался у аптеки просить у людей на лекарство.

— Наверное, не у всех людей есть лишние деньги, — вставляю я.

— А я ни к кому попало обращался! — кричит он. — А к людям, которые явно не бедные: «Ну, купите мне сами лекарства, если вы мне не верите, вы же знаете, что лекарства обратно не принимают!». А они! Ни слова не говоря, уходят!

— А-хи-нея… Какая ахинея, — выдыхает его мать.

Я оборачиваюсь на нее. Ее разбухшая венозная рука лежит передо мной на столе. В водянистый палец впивается тонкое обручальное кольцо. Мне кажется, что эти ее слова обращены к сыну, что он, приходя домой с неудачной охоты у аптек, заставляет ее высиживать и выслушивать эти его представления. Она сжимает бескровные рыхлые губы. Щурится куда-то, шевелит губами, как будто что-то жует. Слышно, как внутри нее что-то перемалывается и булькает. Мне становится ее жаль.

— Конечно, ахинея! — подхватывает ее сын. — В том-то и дело, что ахинея! Вы знаете, Марина, если человек подъехал на джипе, который стоит баснословных денег, и по этому человеку видно, что он — явно не шофер, а хозяин этой машины, и с таким барским видом он вылезает из машины, то по нему видно, что у него денег — куры не клюют! А он протягивает мне монету в два рубля! То я такому человеку отвечаю… — Андрей багровеет, приближается ко мне и нависает сильней. — А я по-разному могу ответить… — злым шепотом говорит он. — Я могу за себя постоять… Избить меня не так-то просто.

— Но у вас же — сердце и возраст, — тихо напоминаю я.

— А вы думаете, что я не сильный? — серьезно спрашивает Андрей. — Ну, вот руку потрогайте.

Напрягшись, он выставляет вперед руку. Я не хочу ее трогать, но трогаю. Она — без преувеличения каменная. Я никогда раньше не прикасалась к таким твердым людям. Но каменность его ощущается под моими пальцами не как сила, а как смерть еще в зародыше, который не покинул тело матери и продолжил существовать в нем, покрываясь слоями отложений и окаменевая.

— А ноги у меня еще крепче, гораздо крепче, — злорадно говорит Андрей. — Ударить меня не так-то просто. Даже если человек в сто килограмм будет нестись на скорости, он меня с ног не сшибет. А то несколько раз попадались такие гаврики.

Я поднимаю голову на мать, она, улыбаясь, смотрит на сына. И тут я понимаю, что они — заодно. Что он — тихая мышь лишь за пределами этой клетки. Но возвращаясь домой, он становится добытчиком, альфа-самцом. И не важно, каким образом добыты деньги и продукты. Главное — что они пришли в клеть. Они оба — и мать, и сын — сверкают на меня голубыми глазками из-под очков. Они оба похожи на озверевших лабораторных мышей, покрытых опухолями бедности. «А вдруг это — семейка маньяков? — спрашиваю я себя. — А вдруг они меня сейчас расчленят, и никто не узнает, где меня искать».

— Вы очень отважный человек, — раздается надо мной голос Андрея. — Не каждый мужчина может такой отвагой похвастаться.

«Зачем он мне это говорит? — испуганно спрашиваю себя я. — Может, потому что я не побоялась прийти в этот дом маньяков? А еще где-то ходит их квадратный папаша…» — с ужасом напоминаю себе я. Начинаю озираться по сторонам в поиске ножей, которыми они могли бы меня расчленить. Но натыкаюсь только на гриб, стоящий на тумбе прямо у меня за спиной. Он бухнет в трехлитровой банке, обнимая ее склизкими краями. Вот чем все это время так воняло.