Марина Ахмедова - Другая другая Россия

• Название: Другая другая Россия
• Автор: Марина Ахмедова
• Жанр: Публицистика

Сборник репортажей и интервью известной журналистки Марины Ахмедовой, публиковавшихся в журнале «Русский репортёр».

---

— Если они дают мне повод — я сам не считаю себя вправе, я ведь только учитель литературы. Как правило, они дают. Хотя формально мы говорим о живых людях на примерах литературных героев. Зачем мне мучить конкретного человека, когда он может с моей помощью увидеть себя в придуманном сто пятьдесят лет назад персонаже?

— А как вы к подонкам относитесь?

— Как человек и гражданин или как учитель? Тут есть одна очень хитрая штука: как учитель я часто вынужден относиться к ним не как человек и гражданин. Может, это и плюс учительской профессии — когда все нормальные люди в подонке уже ничего не видят, а ты делаешь вид, что все еще видишь, и это оставляет подонку шанс не стать подонком.

— И сколько процентов подонков в одном классе?

— Понимаете, учитель видит человека, когда все хорошее, что в нем было, еще не пропало, а вся его дрянь еще вылезет. Я ее, дрянь, могу почувствовать, но я априори вижу человека не в худшем варианте. Я отдаю себе отчет в том, что вот этот «чел» через энное количество лет может стать ого-го каким, мало не покажется. Но я пока вижу его еще на той стадии, когда это «ого-го» маячит как слабо-возможное, и на пять, семь, двадцать минут я могу освободить человека от этого его «ого-го».

— Как?

— Говорить с ним как с нормальным, пытаясь выводить его на простое, общечеловеческое.

— А как не переступить грань в общении с учениками? Дашь слабину — они тебя будут пинать, сойдешься на короткой ноге — ни во что не будут ставить, перегнешь палку — будут ненавидеть и бояться.

— Ты пришел в класс поиграть в учителя или тебе есть что сказать людям, годящимся тебе в дети? Если первично просто понравиться, укрепиться, завоевать — это одно. А если есть что-то важное сказать, то, наверное, это и есть фактор привлечения внимания. Я в этой ситуации оказался случайно. Если бы не эпоха перестройки, все сложилось бы иначе. Где-то году к 87-му я вдруг понял — во вполне конкретной исторической ситуации, — что из говорения того, что ты думаешь, можно сделать профессию.

— Почему это было так важно для вас? Испытывали недостаток в слушателях?

— Это было всеобщим настроением в 80-е. Каждый день открывалось что-то новое, каждую минуту шла переоценка ценностей. Люди, которые еще недавно думали одинаково или делали вид, что думают, превратились в людей, которые думали каждый по-своему.

— Но вы же понимали, что учительство — это та полоса, с которой не взлетишь.

— Мыслей о карьере у меня не было никогда, — отвечает он. — Видите, какая штука, тут играет роль лингвистический аспект. Когда мне было двадцать, не было такого слова — «карьера». Но было слово «карьерист», которое имело негативный оттенок. Сейчас нет слова «карьерист», но есть слово «карьера». Но, видимо, я так воспитан, что для меня с юности карьера связана с нравственными потерями, компромиссами, утратой самого себя.

— Так вы же не пробовали.

— Да… Может, и не пробовал… А почему я должен?

— Ну, чтобы понять, нравится или не нравится.

— Я провокационно традиционен… Если мы посмотрим на классическую литературу XIX века, то там есть такой общецивилизационный бзик: ничего хорошего от карьеры ждать не приходится.

— Правда? Смотрите, вы приходите 1 сентября в класс, и дети рассказывают вам, как отдыхали на Багамах, а вы им… как солили огурцы на даче.

Андрей Владимирович негромко смеется.

— Я бы так сказал, — начинает он, — если у меня и появляются какие-то уколы зависти…

— Все же появляются? — перебиваю его.

— Да, но достаточно легкие. Ко мне давно прицепилась фразочка: «Порадуемся же за него!».

— А за себя что мешает порадоваться?

— За себя… Жизнь еще не прошла…

— Но вы же провокационно традиционны! Так что, считай, прошла…

— Если я учитель литературы, а не черт знает что, то я должен говорить с детьми о многообразии выбора. Детишки-то, к сожалению, ищут в одних и тех же местах и находят одно и то же.

— Но вы ведь тоже…

— Да… Но я… Нет! Я ищу в других местах, где ищет меньшее количество людей!

— Вы вообще не имеете права говорить о многообразии выбора, потому что знаете о нем только понаслышке, из литературы, — произношу я, думая: «Ну, давай, возмутись! Осади меня, поставь на место, потому что я не имею права так с тобой разговаривать…»

— Литература — это уже достаточно многообразно, — отвечает Андрей Владимирович.

— Литература — это не ваш опыт.

— Если человек внимательно читает книги, то он видит в них не какого-то сто пятьдесят лет назад придуманного человека, а то, что происходило вчера, сегодня и будет происходить завтра. Сначала мы учимся на простой модели. Но если человек в пятнадцать лет ничего не понимает в моделях, какой смысл давать ему готовую жизнь?

— Ну вот, вы прочли книжку про Багамы, узнали, какого цвета там море и что в нем плавает. Но ведь лучше туда поехать, узнать все на собственном опыте.

— Если умеешь найти что-то на страницах книги, то и в окне увидишь, и в жизни, и в небе, которое над тобой…

— Но вы-то и в окно не выглядываете.

— У меня хороший вид из окна — на восток и на закат. И не переживайте за вопросы… Играем дальше.

Идиоты или сволочи?

— У вас есть любимчики?

— Наверное, да, но понятие «любимчик» — широкого спектра. Есть человек, который брякает какой-нибудь бред сивой кобылы, и я с чувством глубокого неудовлетворения ставлю ему тройку и забываю о его существовании. А есть такой, кого я помучаю.

— Ваши любимчики разных лет похожи?

— Их всегда было мало, а становится еще меньше. Дети не с луны сваливаются — они живут в стране, в которой происходят процессы, не всегда позитивные. Некоторые дети в силу семейных обстоятельств устояли и влиянию не поддались. А кто-то — по самые уши, и это неоперабельно. Кто-то искренне понимает, чего я от него хочу, что между «учиться» и «жульничать» есть разница. И если уж тебя на десять лет загнали в школу, то из этого можно извлечь какой-нибудь позитивный жизненный опыт.

— А еще можно стать лицемерным, двуличным конформистом…

— Лицемеры и конформисты в чистом виде встречаются так редко, что их впору заносить в Красную книгу. Мне кажется, что это не самая большая беда.

— А что самая большая?

— Неадекватность восприятия мира. Потому что лицемер и конформист по крайней мере пытается понять законы окружающего мира. Пусть он понимает их уродливо и следует им извращенно, но все-таки пытается понять.

— Что вы почувствовали, когда распался Советский Союз?

— Недоумение. Мне показалось это такой нелепостью!

— А что вы чувствуете теперь?

— Теперь я отношусь к его распаду как к некоей неизбежности, которая могла произойти в еще худшем варианте. В каком-то смысле мне печально, что какие-то вещи больше никогда не вернутся. Но история — такой процесс, в котором нет белого и черного, просто так фишка легла. К 82-му году я свою будущую жизнь представлял так: я найду нишу, в которой смогу оставаться свободным, минимально прогибаясь под систему. И, по сути, моя работа и стала чем-то вроде такой ниши. В каком-то смысле я «совок». Я и в Советском Союзе жил так же и делал то же.

— Вы воспитываете в учениках непрогибаемость? Вы сами-то научились прогибаться?

— Я стараюсь жить так, как тогда положил себе за правило: по возможности не прогибаться, а если прогибаться, то с минимальными потерями. А к ученикам я отношусь как к бедным, несчастным, которым всю жизнь обещали одну страну и очень жестко подсовывают другую. Но, в отличие от меня, они ни в той ни в другой жить не умеют. Как-то лет семь назад стою на остановке, и вдруг — тыдыж в голову — ноябрь 81-го года! Я в ноябре 81-го года! И все стало на свои места. Я вдруг почувствовал, что… нет, не все повторяется, но многое из не самого лучшего.

— А вы ничего не можете с этим поделать…

— Вы задавали вопрос о подонках — это ведь тоже вопрос личного выбора. Я могу не становиться подонком.

— Можете. Но вы маленький винтик в системе. Что вы ерепенитесь, я не понимаю!

— Как только люди говорят «я не понимаю», они оставляют винтику право ерепениться. Это уже многое. Были целые поколения, которые не имели даже этого права.

— Но дадут ли крошечные усилия маленького винтика в огромной системе какие-то плоды?

Андрей Владимирович вздыхает и как будто прислушивается к самому себе.

— Я ни дня не работал в соответствии с государственным образовательным стандартом! — начинает он другим голосом, твердым, как сталь, из которой сделан винтик. — В гробу я его видал! И про то, что это чушь, я опубликовал статью еще в 95-м и подписываюсь под каждым словом! Я не работаю ни по одной из этих программ и в гро-бу! я! их! ви-дал! И у меня на это есть не только моральное право, но и юридическое. Государственный образовательный стандарт никем не принят! Его подписал и. о. министра Филиппов — ноль без палочки. Это первая ложь. Вторая: программа, одобренная министерством, не соответствует образовательному стандарту на 100 %! Я читал стандарт. Я знаю программу. Между программой, утвержденной министерством, и учебником большая разница!