Полина Федорова - Прекрасная шантажистка

• Название: Прекрасная шантажистка
• Автор: Полина Федорова
• Жанр: Исторические любовные романы

Оставшаяся без средств к существованию с младшей сестрой на руках, дочь беспутного отца Полина Сеславина решается на отчаянный шаг — шантаж. Но можно ли безнаказанно шантажировать такого демонического мужчину как князь Сергей Всеволожский? Особенно, когда страсть диктует свои условия. А тут еще начинается настоящая охота на саму шантажистку. Сумеет ли любовь преодолеть чужие козни и собственные страхи? Любовь и ненависть, благородство и коварство, дружба и предательство — все это переплелось в романе «Прекрасная шантажистка». Неожиданные повороты событий, продуманный сюжет, эмоциональный накал и романтическое очарование эпохи XIX века подарят читателю незабываемое впечатление от прочтения книги

---

Проснулась Лиза в тот день от буханья коло-коленного. Как-то необычно звонили, не слаженно, тревожно. Потом вроде треск послышался, словно огромный медведь связки хвороста топчет. Встала, глянула в окно — темень кромешная. То ли дым, то ли туман черный. Потом кто-то закричал дико, будто зверь раненый. А развеялся дым-туман, увидела, что за окном — море огненное.

— Господи! — прошептала Лиза и бросилась в комнату сестры. — Вставай! — дернула она с Полины одеяло. — Пожар!

— Что?!

Как были в рубашках ночных, бросились к тетке.

— Тетушка, горим! Горим!

Ввалился в спальню Терентий Панкратыч. Рот открыт, борода опалена, рубаха огнем дырявлена:

— Пожар!!!

Клеопатра Семеновна даром что сумасбродна да капризна — враз сообразила, что неладное творится.

— Давай выводи барышень! — гаркнула она на Терентия. — Головой за них отвечаешь. Я — следом.

Кинулась растрепанная в будуар свой, к шкатулке заветной. Знала Полина, что в ней — какие-то бумаги важные. Впрямую о том Клеопатра Семеновна с ней не говорила, а намеками — было. Как-то раз, пребывая в благостном настроении, даже показала, что внутри этой шкатулки. Глянула Поля, а там один-разъединственный лист, вчетверо сложенный.

— Вот, — тетка тогда сказала, — видишь, бумага лежит?

— Вижу, — ответила Полина.

— Так вот, запомни, коли со мной что случится... молчи, — не дала она возразить племяннице и продолжала: — Ежели со мной что случится и придется вам так туго, что хоть волком вой, сие письмецо вам очень кстати будет. Семейство князей Всеволожских долгонько на коротком поводке им держать можно.

...По крыше будто застучало крупными градинами.

— Быстрее, — сказала сама себе секунд-майорша, но треклятый секретер не желал открываться. — Черт! — рванула она ручку ящичка, но тот не сдвинулся с места.

Накинув на себя попавшуюся под руку одежду, Полина и Лизанька выскочили во двор.

— Идемте, барышни, идемте, — торопил Панкратыч, опасливо поглядывая на дом.

Крыша уже занялась. Шапка огня над ней быстро росла и становилась все ярче.

— Ну что же тетушка-то не идет? — тревожилась Поля. Подалась было к дому, но Панкратыч весьма неучтиво схватил ее за руку.

— Нельзя туда, — произнес он строго.

Огонь был таким, что даже на этом, казалось бы, безопасном расстоянии его жар был нестерпимым.

И вдруг в окне второго этажа показалась Клеопатра Семеновна. Рубашка на ней горела.

— Тетя!!! — дико закричала Полина, увидев как огонь охватил фигуру Клеопатры Семеновны. Не в силах оторвать взгляда от окна, девушка в рыданиях билась в руках Панкратыча. В ужасе смотрела она, как огонь набрасывался на свою жертва, как обреченная тетушка из последних сил вскинула руку, державшую какой-то темный предмет, и... тут крыша дома просела и обрушилась внутрь, подняв сноп искр, и гигантский столб огня с ревом взметнулся в небо.

...Последнее, что видела Поля, теряя сознание, это вылетевшую из пламени шкатулку, к которой бросился конюх...

— На Арское поле! Все следуйте на Арское поле! — раздалось где-то совсем рядом, и Полипа открыла глаза.

— Очнулась! — услышала она голос Лизы. — Терентий, она очнулась!

— Вот и слава Богу, — послышался откуда-то сбоку голос Панкратыча.

Полина приподнялась на локтях и огляделась. Они с Лизой ехали на тряских дрогах — длинной телеге, на которой возят покойников на погост. Панкратыч шел сбоку, рядом с возницей, в потной сермяге. А вокруг тем временем творилось невообразимое! Улицы были переполнены экипажами, верховыми и пешим людом. Вся эта лавина, двигавшаяся вверх по Рыбнорядской, походила на бушующую реку, в которую из ближайших улиц вливались все новые и новые потоки.

Арское поле напоминало то ли огромный цыганский табор, то ли бивуак отступающей армии. Брички, кареты, коляски, телеги со скарбом и без, цветастые татарские шатры и походные палатки занимали все поле от Варваринской церкви до конца Куртинского погоста. И даже сюда долетал пепел выгоревшего на семь верст в окружности города.

Панкратыч неизвестно куда пропал и вернулся только к вечеру, раздобыв где-то узкогорлый кувшин молока и ломоть ржаного хлеба.

Поужинав, Поля с Лизанькой стали устраиваться на ночь, и тут Панкратыч передал Полине шкатулку.

— Возьмите, барышня, — сказал он и, вздохнув, полез под дроги, где на охапке сена уже храпел возница.

Когда Лизанька тоже уснула, кое-как пристроившись меж узлов и тюков, а Поля открыла шкатулку. В ней, действительно, было письмо. Поначалу она не нашла в его содержании ничего примечательного. Ну разве что насторожила фраза: «Смерть самодержавному уроду!». Поняла потом, прочитав еще раз, что письмо сие напрямую касаемо заговора, приведшего к гибели несчастного императора Павла и воцарению сына его Александра Благословенного. Отложив шкатулку, она долго лежала, глядя на темнеющее небо, пока мысли не унесли ее прочь от всего происходящего.

Всю свою жизнь недолгую год за годом перебрала Полина. Словно драгоценный свет хранила она в памяти то время, когда жива была матушка. Те восемь счастливых, радостных лет, слившихся в один благодатный летний день. И уютное тепло матушкиных рук, когда, бывало, уткнешься с разбегу в ее колени, спрячешь лицо в складках пышного платья и смеешься чему-то непонятному, но очень веселому. А ласковые мягкие ладони гладят по растрепанным косицам, и небесной музыкой звучит родной голос: «Ах ты, шалунья, чего опять напроказила?»

Далее как черный провал зияло страшное и непонятное: зашторенные окна, тяжелый запах, шаркающие по дому шаги незнакомых людей и над всем этим бледное, истонченное лицо матери, последнее прикосновение ко лбу почти невесомых ее пальцев. После смерти матери девочки потеряли и отца. Он не умер, нет, но будто отгородился от дочерей, от всей прошлой жизни высокой стеной, проводя целые дни в кутежах или за карточным столом. Лишь иногда Полина замечала, что при взгляде на нее на его красивом лице появлялась гримаса боли и скорби. Но потом он беспечно встряхивал кудрями цвета гречишного меда, улыбался, целовал небрежно в макушку, и опять куда-то исчезал. А однажды исчез из жизни сестер навсегда.

Обузой стали девочки для небогатой Сеславинской родни, покуда не подобрала их отцова тетка Филиппузина. В ежовых рукавицах держала она не только свой дом. Из-за ее склочного характера побаивались Клеопатру Семеновну даже в титулованной Казани. То ли компаньонкой, то ли прислугой стала Полина для тетки, но надо отдать должное — за воспитанием девочек она все же следила, определив их в престижный пансион мадам Юнгвальд.

Попривыкла Клеопатра Семеновна к девчушкам, прилепилась на старости лет одиноким сердцем к этим птахам невинным. Посему, может, как пришла пора и заневестилась Полина, живо отвернула от порога тех малочисленных претендентов, что позарились на необычную красоту бесприданницы. Да и то сказать, не велики птицы — ни тебе состояния, ни чинов, так, мелочишка беспородная. Поля и рада была — очень уж не хотелось с Лизой расставаться, роднее друг друга не было у них никого на целом свете. Лишь порою в грезах ночных приходили к ней неясные сновидения, наполняли душу трепетным ожиданием чего-то чудесного, что вот-вот случиться должно, но неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, а все оставалось по-прежнему. До сегодняшнего дня.

Сердце Полины, как обручем, сжал страх. Что им теперь делать, где жить? Опять мыкаться по чужим домам, терпеть пренебрежение и чужие причуды? И тут в голову пришла мысль, напугавшая ее. Сомнения мучили ее всю ночь. Лишь под утро, когда уже стали меркнуть звезды, Поля приняла решение. Пусть простит ее Бог, но это был тот самый случай, когда было до того худо, что хоть волком вой...

3

Молодой человек двадцати восьми лет стоял в кабинете на втором этаже собственного особняка на Покровской и мрачно смотрел на свое отражение в трюмо на мраморном столике, заваленном всякими галантерейными безделками. Звали молодого человека Сергеем Михайловичем, и был он из славного рода князей Всеволожских. Мрачность князя объяснялась отнюдь не тем, что он видел в зеркале. На внешность сетовать не приходилось. Был Сергей Михайлович высок, статен, широк в плечах и узок в талии. Особую привлекательность придавали ему густые черные, как безлунная ночь, волосы, подстриженные по последней «байронической» моде, и серые, почти серебристые глаза. За этот яркий, запоминающийся облик получил он в полку прозвище Адонис. Но полковые насмешники остерегались злоупотреблять им, поскольку славился Всеволожский твердой рукой и зорким глазом, и охотников рисковать своей жизнью у барьера находилось мало.

Нынешнее мрачное настроение князя было связано с событиями последних дней. Уже был подсчитан ущерб, причиненный городу огнем: восемнадцать миллионов рублей. Стали известны и виновники пожара, точнее, виновница, словоохотливо поведавшая на дознании полицмейстеру обо всех событиях того злополучного утра третьего сентября.