Владимир Быков - Под Баграмом

• Название: Под Баграмом
• Автор: Владимир Быков
• Издательство: Русская правда
• Жанр: О войне
• Год: 2013
• ISBN: 978-985-6630-50-0

Автор служил в Афганистане в 1981–83 годах в провинциях Газни и Парван советником афганской милиции. Поддерживал контакты и взаимодействие с военнослужащими дислоцировавшихся в провинции Парван 108-й дивизии, отдельных парашютно-десантного и сапёрного полков, батальона охраны Баграмской авиабазы, авиационных частей и подразделений, советническими группами Министерства обороны и КГБ СССР. В его воспоминаниях рассказывается о военно-политической обстановке в стране, проводившихся войсковых операциях, условиях службы и работы советских людей в Афганистане, некоторых традициях и особенностях быта афганцев. В книге говорится лишь то, что автор пережил, увидел, услышал. Воспоминания богато иллюстрированы фотоснимками.

Для широкого круга читателей.

---

Миномётные обстрелы Чарикара продолжались до самого моего отъезда на Родину. И даже проводы напоминали о них: среди провожавших был офицер царандоя, контуженный при взрыве мины, и его перекошенное контузией лицо было моим последним Чарикарским воспоминанием.

Фракционная борьба

Согласно статье 4 действовавшего тогда временного конституционного акта — «Основных принципов Демократической Республики Афганистан», «НДПА — авангард рабочего класса и всех трудящихся страны — является руководящей и направляющей силой общества и государства… является последовательным защитником подлинных интересов народа… руководит борьбой всех народов Афганистана за создание нового, справедливого общества, свободного от эксплуатации человека человеком».

Упоминавшиеся мной фракции «хальк» (народ) и «парчам» (знамя) в НДПА — это что-то похожее на наших большевиков и меньшевиков. Если очень приблизительно — то к «парчам» принадлежали люди более образованные и более состоятельные, а к «хальк» — менее состоятельные и менее грамотные. Суть их программных и тактических различий я так до конца и не понял. Формально в то время партия считалась единой, но недоверие, вражда, стремление любым способом насолить противоположной фракции присутствовали постоянно.

Помнится такой случай. Рано утром, когда мы с милицией уходили на операцию в один из недалёких кишлаков, во дворе взорвалась граната, два солдата получили ранения. Меня настойчиво убеждали, что это сигнал мятежникам о начале операции и что граната брошена из окна кабинета начальника политотдела милиции — халькиста. Здесь пригодился мой опыт следователя. Пошли в кабинет. Оказалось, что там открывается одна створка окна у левой стены, причём открывается вправо, образуя у стены щель сантиметров 40. Бросить в такое отверстие что-либо с размаха вообще невозможно. Можно бросить левой рукой, размахнувшись не из-за плеча, а снизу, но брошеный камень падает недалеко от стены здания, а до места взрыва гранаты метров 20. Мои информаторы, поэкспериментировав бросать камни, успокоились — взрыв гранаты, как выяснилось, был следствием неосторожности солдата.

Поскольку в «моей» провинции руководство было парчамистским, а руководство МВД в Кабуле — халькистским, для нас эти фракционные различия означали серьёзные дополнительные трудности. МВД не только плохо помогало оружием, боеприпасами, но всячески ставило палки в колёса провинциальному руководству и командующему царандоя.

Очень сложные отношения были между провинциальным комитетом НДПА и отделом ХАД, хотя первые лица и там, и там были парчамисты. Взаимные жалобы и претензии разбирал бывший тогда секретарём ЦК НДПА Наджибула и пригрозил обоим снятием с постов, если не прекратят вражду. Только в конце командировки я из некоторых брошенных вскользь фраз понял, что, хотя начальник ХАДа формально числился в парчамистах, он в последнее время сильно сочувствовал халькистам, что и было причиной коллизий.

Халькистское командование Баграмской авиабазы фактически не признавало парчамистское провинциальное руководство. Попытки партийных советников как-то свести их вместе и примирить — ни к чему не приводили.

Помню ещё одну интересную ситуацию, уже не связанную с фракционной борьбой. В связи с длительным отсутствием командующего царандоя исполнять его обязанности должен был его заместитель — толковый, опытный офицер. Секретарь же провинциального партийного комитета и губернатор неоднократно говорили мне, что его нельзя оставлять за командующего, что он, мол, не надёжный. Потом выяснилось, что этот человек, как кадровый полицейский, до апрельского переворота 1978 г., когда члены НДПА были в подполье, выполняя служебные обязанности, вёл розыск скрывавшегося от властей нынешнего секретаря НДПА в одной усадьбе и тот вынужден был спрятаться в куче кизяка. Вёл он розыск и губернатора, когда тот был на нелегальном положении.

Говоря о фракционных распрях, должен заметить, что их, безусловно, использовал противник, всячески подогревая, раздувая через свою агентуру. Иногда эти распри, думаю, инспирировались партизанской агентурой, а то и прямые её дезорганизующие действия просто прикрывались фракционными коллизиями.

О языках и переводчиках

Трудно работать за границей, не зная местного языка, а в боевой обстановке — особенно. Надо действовать быстро, а вместо этого получается длинный диалог: твой вопрос, потом его перевод, потом ответ, потом его перевод и т. д. Переводчиками у нас были офицеры милиции из Таджикистана, Узбекистана. Те из них, кто владел «дари», в целом справлялись с переводом. Второй же государственный язык Афганистана «пушту» они не знали совершенно. Да и дари некоторые переводчики, особенно узбеки, владели неважно. Из-за незнания языка я постоянно чувствовал недостаток необходимой для работы информации, не говоря уже об информации, касающейся обычаев, истории, быта страны.

Бывали и казусы из-за неправильного перевода. Как-то через переводчика ко мне обратился начальник одной из служб царандоя. Суть его обращения была переведена мне так: «В службу добавили штаты, а размещать дополнительных сотрудников негде. Мы запросили начальство в Кабуле как быть, оттуда ответили: вместе с советниками составьте проект и стройте здание». Я говорю переводчику — здесь что-то не так, не может быть, чтобы меня плюс ко всему другому сделали ещё проектировщиком и строителем. Переводчик долго ведёт с афганцем уточняющий разговор, а потом смущённо делает новый перевод, из которого следует, что штаты в службу действительно добавили, но не было функциональных обязанностей для новых сотрудников, они запросили Кабул, а оттуда ответили, что составьте, мол, обязанности вместе с советниками.

Должен сказать, что переводчик в чужой стране — фигура. Он, владея языком и общаясь с афганцами, всегда знает больше тебя — руководителя. Переводчики хорошо это понимали и знали себе цену. Их переводы, особенно на различных собраниях, где говорились речи, немало зависели от их личных симпатий-антипатий к говорившему речь. Я не раз замечал, что заранее подготовленная пространная речь иногда переводилась двумя-тремя фразами и наоборот, краткая речь переводилась обстоятельно, витиеватыми фразами в восточных традициях. Немолодой уже переводчик партийного советника интеллигентный Гулом Хайдар — заведующий отделом одной из газет в Душанбе, с которым у меня были хорошие отношения, обычно после подобного мероприятия говорил мне: «Я, Федорович, красиво перевёл Ваше выступление». Из переводчиков нашей группы лучшим был Мирали Гафуров — и по знанию языка, и как самоотверженный офицер, и как надёжный товарищ. Я его часто вспоминаю. По моим рассказам и фотоснимкам его знает и мой сын Володя. К несчастью, с распадом СССР в Таджикистане сложилась такая же ситуация, как тогда в ДРА, и много лет от Мирали нет никаких известий, хотя обычно под Новый Год он всегда звонил мне. Не ответил он и на мои открытки. Боюсь за судьбу этого хорошего человека.

К концу второго года службы я и сам уже мог читать афганский цифровой материал, улавливать тему разговора афганцев между собой на дари. Замечал, что и командующий царандоя, когда мы выясняли какой-либо служебный вопрос по-русски, иногда вмешивался, не дожидаясь перевода, т. е. было видно, что он понимал, о чём мы говорили.

Связи России, Советского Союза и Афганистана — давние и тесные. Многие афганцы, прежде всего военные, учились у нас, работали в Афганистане наши специалисты. Так что русский язык там достаточно распространён. Когда же в Афганистан пришла многотысячная советская армия — освоение русского сильно ускорилось. Афганцы, кстати, возможно, из-за того, что их головы, как у детей, мало замусорены различной информацией, очень быстро и хорошо усваивали русские слова, целые предложения, нередко нецензурные, и часто козыряли ими, не вполне понимая смысл. Когда я прибыл в Газни, около губернаторского дома встретился афганский парнишка, который, пожимая руки, бойко тараторил: «Здравствуй товарищ как дела за…ись». Многие торговцы объяснялись по-русски, по крайней мере, на тему «купи-продай», вполне прилично.

После Афганистана мне стало понятнее, почему многие языки, в том числе русский и дари называют индоевропейскими. Действительно в языках немало общих корней, похожих звуков, названий. Скажем на дари «старший» — «сар» ассоциируется с русским «царь», «четыре» на дари — «чор», знамя — «парчам» похоже на русское название ткани — «парча». Бронемашина, БТР, звучит как «зэрипуш», где «зэри» — броня, «пуш» — покрытый, возникает ассоциация с русскими «пух, пушистый», тоже означающими какое-то покрытие. Эти общие корни идут, видимо, от древнего санскрита, если не от ещё более древних языков. К примеру, русское «ты» на дари звучит как «ту», на санскрите — «твам»; русское «два» на дари — «ду», на санскрите — «дви»; понятие «в то время» на санскрите обозначается словом «тада», на русском — «тогда»; русское «знает» на санскрите звучит как «веда», на белорусском — «ведае».