Адель Кутуй - Неотосланные письма [Повесть и рассказы]

• Название: Неотосланные письма [Повесть и рассказы]
• Автор: Адель Кутуй
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1961

Татарский советский писатель Адель Кутуй (Адельша Нурмухаметович Кутуев) родился в 1903 году, в селе Тат. Канады, Кузнецкого уезда, бывш. Саратовской губернии. Обучался в сельской школе, затем, с переездом всей семьи в Самару, учился в Самарской трудовой школе. Там он посещал литературный кружок, которым руководил известный русский советский писатель А. Неверов, стал сам писать стихи. Много учился у Маяковского.

Адель Кутуй написал много стихов, рассказов, повестей и пьес. Большую известность ему принесла талантливо написанная повесть «Неотосланные письма», изданная несколько раз и вышедшая в переводе на русском языке.

Замечательный журналист Адель Кутуй в первые же дни Великой Отечественной войны ушел добровольно на фронт, принимал участие в ряде боев, был активным участником славной обороны Сталинграда, несколько раз был, награжден правительством. Адель Кутуй умер 16 мая 1945 года от тяжелой болезни в военном госпитале.

---

Сделав все, что было нужно, я приказала старухе:

— Больной необходим полный покой. Чтобы никто сюда не входил.

И вышла на улицу. Там меня окружили любопытные:

— Ну, как?

— Что сделали?

— Роды, что ли?

— А ребенок-то жив?

В сельсовете я рассказала о тайных родах. Пришел милиционер. Составил акт. Плача, старуха рассказала все:

— Сын мой, Габдулхак, в комсомоле работал, в газету писал. Говорят, будто пропечатал он что-то про богача Шакура и про его сынков — Низама и Гаяза. После этого уехал мой сын в город и там остался по сию пору. А этот злодей Низам начал гулять с моей дочкой. Говорил: «Женюсь на тебе обязательно». Магинур — дочка, значит, — поверила. А Низам-то, оказывается, ходил только за тем, чтобы отомстить Габдулхаку. Прошло немного времени, и Низам, добившись своего, куда-то скрылся. Магинур забеременела. Спасаясь от позора, чего только не пила она: и травы, и лекарства. Когда увидела, что ничего не помогает, рассказала мне. Стали мы горевать вместе. «Что-то будет? — думала я. — Что скажут соседи, что скажет Габдулхак?» Сегодня на заре дочка разродилась. Ребенок был мертвый.

Ребенка мы откопали около бани. Я произвела вскрытие и подтвердила рождение мертвого ребенка. Больная вскоре поправилась, но меня стало беспокоить то, что над ее «позором» стали смеяться. Девушка не выходила из дому, стараясь не показываться на глаза людям. Встречая ее, соседи ехидно спрашивали:

— Ну, как, кулак-то ничего?

— И как это он тебя, сестру Габдулхака, обманул?

Зная об этом, я старалась быть с ней поласковей, внимательней, пыталась утешить ее.

Она молчала. Но в глазах ее таилась злоба против всех и против меня.

«И чего ты вмешалась! — говорил ее взгляд. — Не было бы тебя, умерла бы я и не испытала такого позора… А если бы жива осталась, никто ничего и знать не знал бы…»

Объяснения мои не помогли. Девушка возненавидела меня. Глубоко обиженная окружающими, осмеянная, она болезненно переживала свой «позор». Тогда я решила иным способом вызволить несчастную.

Я написала письмо Габдулхаку. Написала прямо, так, как все было, и просила, чтобы он спас сестру, готовую наложить на себя руки, и взял Магинур в город. То ли письмо подействовало, то ли Габдулхак был чутким человеком, но через две недели Магинур была в городе, у брата.

Вскоре я получила от них письмо, полное дружеской теплоты и благодарности.

Третий случай — со стариком, приехавшим лечиться к нам в Адрас. Он уже давно болел. Худой, слабый, он перебывал во многих больницах. Кто-то из родственников написал ему: «Приезжай в Адрас, докторша тут у нас хорошая, она непременно вылечит тебя». Вот он и приехал в надежде на мою помощь.

Выслушала я его, легкие здоровые, сердце работает хорошо.

— Кушать не могу, дочка, — сказал он, — не принимает мой желудок пищи.

Пришлось засесть за книги. Просмотрела всю имевшуюся у меня литературу.

— Ну, — говорю, — бабай, ничего страшного. Боялась я, что рак у тебя, а обошлось без этого. Надо будет тебе все же съездить на рентген, а пока отдохни, соберись с силами. Я тебе дам хорошее лекарство. Потом уж в Казань поедешь.

Так и было. Начала я его лечить. Теплые ванны, лекарства, смягчающие пищевод, соответствующая диета. Больной начал лучше кушать, лучше спать. Уменьшились боли. А вскоре (месяц прошел только) уже сам, бодрый и поправившийся, поехал мой старик в Казань.

Эти три случая из моей практики особенно приободрили меня.

«Не пропала учеба даром, — думала я, — есть и от меня польза людям».

А председатель райисполкома Галиуллин по-прежнему не обращал внимания на врачебный пункт. Смету на ремонт возвратил обратно. Не дал разрешения на переселение аптеки. Нам приводилось работать в клетушке. Буквально повернуться негде.

— Денег на ремонт у меня нет! — коротко отвечал он на мои настойчивые просьбы. — А насчет квартиры рано изволите нервничать. Где прикажете взять, если ее нет? Ведь не поедете ко мне жить?

Слово «жить» он произнес особенным образом, сделав на нем ударение. Я решила, что он просто дурак, и все удивлялась, как такая тупица руководит райисполкомом. Он был необычайно чванлив, любил подхалимов, услуживающих. А сам держался неприязненно, грубо, даже стула не предложит посетителю.

Товарищескую поддержку я нашла у директора МТС Кадырова и заведующего райземотделом Латыпова. Следуя их совету, из кабинета Галиуллина я прямо отправилась к Курбанову. Он только что приступил к работе секретаря райкома партии. Когда я вошла к нему, Курбанов сидел и что-то писал.

«От одного бюрократа вырвалась, попала к другому», — решила я.

Он продолжал писать и даже не поднял головы. Я страшно обозлилась и грубо сказала:

— Я уезжаю в Казань. Я окончила университет не для того, чтобы бездельничать и обивать чужие пороги. А вам, оказывается, специалисты не нужны. Только вот не пойму, зачем таких бездарных людей, как Галиуллин, держат на работе?

Курбанов вздрогнул, и тут только я поняла, что он не слышал, как я вошла. Он мягко улыбнулся, улыбка его была добрая и спокойная. Так улыбаются взрослые, видя нашалившего ребенка. Я смутилась.

— Садитесь, пожалуйста! — сказал он. — Я здесь человек новый, и, если не ошибаюсь, мы еще не знакомы…

Он привстал и протянул мне руку.

— Врач Галия Сафиуллина, — ответила я, пожимая его руку и чувствуя, как краска заливает мое лицо.

Его спокойный, уверенный голос, добрый, внимательный взгляд умерили мое волнение.

— Очень хорошо, что зашли, — сказал он. — Мне уже довелось слышать о вас и слышать только хорошее. Народ говорит, что в Адрасе давно не было врача, а теперь, мол, приехал такой, что лучшего и желать нечего. Вас любят, уважают, почему же вы хотите уезжать? Неужели из-за Галиуллина? Если вам что-либо нужно, говорите, можно будет сделать. Но прежде всего не надо горячиться…

Он встал и прошелся по комнате.

— Не удивляйтесь, что я ворвалась к вам в таком возбуждении, — сказала я. — Виной всему Галиуллин и ему подобные. Я хожу, прошу, требую, и никакого толку. Работать необычайно трудно. Амбулатория находится в недопустимом состоянии. Тут же помещается аптека, тут же и наше жилье. Теснота, грязь, беспорядок. До зимы необходимо расселиться, произвести ремонт. А Галиуллин и слушать не хочет…

— Хорошо, — сказал Курбанов. — Я поговорю с ним.

От него я ушла успокоенная. Думала, что все так или иначе устроится, что можно будет развернуть работу вовсю.

В тот же день, вечером, когда я уехала к больному в соседний колхоз, в амбулаторий побывали Курбанов, Галиуллин и техник-строитель. А наутро меня уже вызвал сам Галиуллин.

— Ну и сердитая! — воскликнул он. — Люблю таких. Так вот что. Есть у меня одна свободная квартира. Берег ее для ветеринара. Ладно уж, даю тебе. Пойди посмотри. Понравится — можешь занять.

Я сидела радостная, не узнавая Галиуллина.

— Завтра заседание президиума, — продолжал он. — Райздрав, техник и ты сама приготовьте смету. Но чтобы не больше двух тысяч. Докладывать будешь ты.

Потом я долго смеялась: «Квартира… даю тебе…» Курбанов, видимо, здорово взгрел его.

Наконец переехала на новую квартиру. Достав тес, гвозди, мел и другие материалы, отремонтировала амбулаторию, аптеку, которую все-таки перевели в другое помещение.

Сколько на все это пришлось потратить сил! За всем надо было смотреть самой. Пришлось не поспать, в другой раз и не поесть, а тут еще уборочная в разгаре, подготовка допризывников, организация яслей. Но ничего, зато дел сделала много.

Бывало, вернешься домой после работы, после выезда в колхоз, еле ноги тащишь. Дети встречают радостно, льнут, ласкаются. И где усталость! Играешь с ними, забавляешься, а там и спать.

Только досыта спать не приходилось. Глядишь, ночью стучат, заболел кто-нибудь. Но я не сетую. Работать, так работать. И, оторвавшись от сладкого сна, я тряслась по дорожным ухабам через темные леса к больным, с нетерпением ожидавшим меня.

Встречаясь с Галиуллиным, досадовала. «Не ему, а врачу надо было дать машину», — думала я, путешествуя на телеге через буераки, а иной раз и шагая пешком. А успокоившись, сама смеялась над своими злоключениями. Но не скрою, когда колхоз «Красная заря» послал за мной свою легковую машину, ехать было приятно. Еду, бывало, на машине и мечтаю: «Глядишь, пройдет несколько лет, и Родина моя каждого районного врача снабдит автомобилем…»

Искэндер!

Прочтя это, не подумай, что я за работой забывала о детях. Нет. Дети — моя радость. Летом мы каждый день ходим купаться. Гуляем по лесу. Иногда бываем в доме отдыха.

Однако этого мало, чтобы по-хорошему воспитать ребят. Детям нужен отец.

Когда прошло года три со дня нашей разлуки, Кадрия вдруг стала задавать вопросы, на которые мне трудно было отвечать.

— Почему у нас нет папы? — спрашивала она. — Вернется ли он когда-нибудь? На кого он похож? Почему он не пишет?