Василий Козлов - Верен до конца

• Название: Верен до конца
• Автор: Василий Козлов
• Издательство: Политиздат
• Жанр: О войне
• Год: 1973

Василия Ивановича Козлова — автора мемуаров «Верен до конца» — советские люди хорошо узнали уже в ходе самой войны, когда имя легендарного командира белорусских партизан перестало быть тайной.

Герой Советского Союза, видный партийный и государственный деятель В. И. Козлов рассказывает о пути, пройденном им. В собственной жизни он всегда руководствовался принципом — в полной мере нести ответственность за любое порученное ему партией дело. Этот принцип определял нравственную основу личности В. И. Козлова. Пафос его книги, выходящей посмертно. — в верности партийному долгу, бескорыстном служении народу.

---

Так и сделали.

Ждем первых вестей. И ждать пришлось недолго.

Я сидел в кабинете, просматривал утреннюю сводку уборки по сельсоветам, когда зазвонил телефон. Снял трубку, в уши мне ударил тревожный, запыхавшийся голос:

— Райком? Райком?

— Слушаю вас.

— Кто это? Товарищ Козлов? Товарищ Козлов, у нас… бунт в колхозе.

Меня точно по виску ударило.

— Какой бунт? Где? Вы, случаем, не с похмелья?

— Истинная правда, товарищ Козлов… Несознательные элементы.

— Кто вы такой? Откуда?

— Из Клинка. Колхоз имени Ленина. Бригадир я полеводческой.

— Объясните толком, в чем дело.

Выяснилось следующее: вчера комбайн начал убирать на колхозном поле озимую рожь. С вечера в деревне было неспокойно. Женщины собирались группами на улицах, о чем-то шушукались. Затем целая толпа их привалила в правление и стала требовать, чтобы комбайн отправили обратно в МТС: обойдутся, мол, и без него.

Как их не урезонивали председатель, секретарь парторганизации, колхозницы стояли на своем.

Сегодня утром на поле высыпали чуть ли не все женщины деревни. Одна группа принялась жать рожь серпами, вручную. Вторая плотной стеной выстроилась перед комбайном, не давая ему возможности работать.

В телефонной трубке я слышал взволнованный голос бригадира:

— Грозятся, товарищ Козлов! Если комбайн продолжит косить, то эти несознательные бабы начнут кидаться под ножи. Какое нам указание будет? Остановить машину? Или как?

— Указание может быть лишь одно: урезонить женщин, — ответил я. — Разберитесь спокойно, выясните причину недовольства. Я сейчас же выезжаю к вам.

Что и говорить, происшествие было чрезвычайное. Я немедленно вызвал Аладку с «газиком-вездеходом», заехал за директором МТС, и мы покатили на место «антикомбайнового бунта».

Денек разгорелся ясный, хоть бы одно облачко на небосклоне, и от этого мне было еще досадней. Только наступило долгожданное ведро, сейчас работать бы и работать, наверстывать упущенное в непогоду, а тут, на тебе, придется терять золотое время!

— Нет ли там какой кулацкой агитации? — предположил директор МТС Дубовский. — Сами женщины вряд ли начали бы.

Что мне было на это отвечать? Я сам ничего толком не знал.

— На месте разберемся.

Шофер некоторое время прислушивался к нашему разговору, а потом и говорит:

— Дело-то проще пареной репы. Просто пожадничали колхознички: жалко десятую долю урожая отдавать за уборку МТС. В колхозе, где отец мой работает, такая же волынка случилась.

Что ж, вполне могло быть и так.

Кончился лесок, показались крытые соломой хаты села.

В правлении колхоза имени Ленина руководителей не оказалось: все были у комбайна. Но счетовод и учетчик нам подтвердили, что Аладка был прав: колхозникам просто-напросто стало жалко десяти процентов, поэтому они и запротестовали против механизированной уборки.

Мы отправились на поле.

— Сколько председателей просили комбайн, — возмущался по дороге директор МТС Дубовский. — Отказали. Решили Клинок премировать. И вот благодарность! Отнять у них машину да перебросить в другой колхоз!

Я с этим не мог согласиться. Нужно было во что бы то ни стало разбить антикомбайновые настроения, тем более что они, оказывается, были характерны и для других сельхозартелей. Сплетня всегда преувеличивает факты до нелепых размеров, и я не хотел, чтобы слухи о «бунте» загуляли по району, поколебали уже сложившееся отношение к машинам и у других колхозников.

Еще издали мы увидели комбайн. Он стоял посреди поля, а перед ним женщины — как наседки перед коршуном. Тут же вертелись растрепанный председатель колхоза, секретарь парторганизации, сельсоветчики. Комбайнер в стороне нервно курил папиросу. Хлеба волновались под ветерком, высокие, густые, бело-желтые. У дороги, прямо на земле, горой возвышалось зерно: высыпали из бункера. То ли подводы не успели подогнать, чтобы перевезти его на ток, то ли вообще про зерно забыли.

Когда мы подошли, чей-то резкий, визгливый голос оповестил всех:

— Районные начальники.

Женщин к нам будто ветром повернуло. Вид у них был решительный, взгляды воинственные. Я громко поздоровался, спросил:

— Что у вас тут за митинг происходит?

Женщины сразу загалдели, замахали руками, придвинулись к нам вплотную. Из общего гама я мог только разобрать отдельные выкрики: «Не хотим! Не дозволим! Не пустим! Забирайте назад!» Смысл был такой, что они лягут на жнитво, пусть их режут ножи хедера, но комбайн не пустят убирать хлеб.

Я поднял обе руки, так же спокойно сказал:

— Тише, женщины! Не все сразу. Пускай одна из вас говорит. Ну вот ты, к примеру… И не размахивай перед моим носом кулаками, я и так пойму.

Та, к которой я обращался, черноглазая, в голубеньком платочке женщина, сразу смутилась, чуть попятилась, растерянно оглянулась на товарок.

— Что ж ты задний ход даешь? — спросил я. — Рот-то разевала больше других. Говори: чего вы хотите?

Женщины примолкли. Потом стали подталкивать черноглазую: «Говори, Анна! Смелей! Мужику-то своему небось десять слов на одно скажешь, а тут оробела?»

Приободренная Анна сразу пошла на крик, замахала большими загорелыми руками:

— Не хотим вашего комбайна! Забирайте его от греха! Сами управимся!

— Сами, значит, хотите работать? — переспросил я Анну. — А почему?

Она твердила одно и то же, точно боялась сбиться:

— Не желаем! Не уйдем отсюда. Добром просим. Угоняйте его.

Снова загалдели все женщины:

— Уберем своими руками!

— Иль кос, серпов нету?

— Сами справимся! Испокон веков так деды работали. Девчат и баб хватает!

Я опять поднял руки, добился тишины и сказал:

— О том, чтобы работать, как деды, и думать теперь нечего. Отцы наши лапти носили, а вы теперь все в сапогах, полуботинках да в туфельках щеголяете. Чего же не хотите одеваться по старинке? Домотканое полотно забываете, все ситчик набираете в магазине, сатин…

На какое-то время установилась тишина. Женщины недоуменно переглядывались, кто-то даже смущенно хохотнул. Потом они опять заговорили все разом:

— Так это же одежа!

— Ты нам зубы не заговаривай! Мастера вы там в районе…

Директор МТС Дубовский не выдержал:

— Подняли тут гам! Как воронье какое!

Слова его выплеснулись, словно вода на горячую плиту. Женщины, казалось, готовы были вцепиться в Дубовского. Вот-вот протянут руки и схватят.

— Ты нам рот не закрывай!

— Вот придет охотничья пора, над зайцами командуй!

Охота была слабостью Дубовского, и, видно, об этом знали клинокские колхозницы. Директор смешался, отступил. Я незаметно сжал ему руку, мол, веди себя спокойно, не кричи на людей.

Характерно было то, что «бунтовали» одни женщины. Мужчины сперва на поле не показывались. Но, узнав, что районное начальство у комбайна, кое-кто из них тоже подошел. Было очевидно, что именно они науськали женщин и теперь пришли их поддержать, боясь, как бы не уговорили баб.

Какая-то бабка с клюкой, крест-накрест перевязанная платком, прошамкала мне:

— От дьявола ваши машины. Всю нам землю опоганили.

Знакомые речи! Еще в двадцатых годах, когда появились первые тракторы, в деревне пустили слух, будто машины «давят» землю, прессуют ее, обливают керосином и от этого-де хлеб будет родиться пустоколосый и горький.

— Насчет дьявола, бабушка, к попу обращайся, — сказал я старухе. — Я не специалист по нечистой силе. Раньше, как старики говорят, у нас в Белоруссии и черти водились, и лешие в лесу, и русалки на болотах, но мне лично не случалось с ними встречаться. Может, в гражданскую с белополяками в Польшу сбежали?

Снова послышался смешок. Настроение немного разрядилось, однако по-прежнему оставалось воинственным. Кроме меня и Дубовского женщин агитировали два председателя: сельсовета и колхоза, присоединились еще несколько коммунистов, местный учитель.

— Надо же когда-нибудь заменять тяжелый ручной труд машинным, — урезонивал я толпу. — Рабочие старались для вас, делали комбайны по-ударному, а вам они, оказывается, ни к чему. Иль вам и без уборки ржи дела мало? Ну, начнете вы сами жать серпами, застрянете тут надолго, а кто будет работать на огородах? На фермах? Сколько вам тут с серпами гнуться? Недели и недели, зерно осыпаться начнет. А комбайн за считанные дни все уберет. Да еще тут же и обмолотит. Может, вы и за цепы возьметесь? Поймите, товарищи: механизация в сельском хозяйстве будет расти из года в год. О вас же государство заботится, чтоб вам работалось легче.

Снова женщины замололи языками — одна об одном, другая о другом. Дельного возразить они ничего не могли и лишь без конца повторяли, что раньше обходились без комбайнов и сейчас обойдутся. Высокий пронзительный голос выкрикнул: