Николай Борисов - Укразия

• Название: Укразия
• Автор: Николай Борисов
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2013

Лихие погони, перестрелки, чудесные побеги, бесстрашные подпольщики и со вкусом описанное «разложение» офицерства в кабаках белогвардейской Одессы… И над всем витает тень таинственного «7+2» — неуловимого и хладнокровного агента красных в белогвардейской контрразведке.

«Кино-роман» Н. Борисова «Укразия» не только лег в основу одного из самых успешных фильмов 1920-х гг. — впервые в советской литературе автор создал запоминающийся образ «своего среди чужих», Штирлица времен Гражданской войны.

В 1937 году Н. Борисов был расстрелян, кинофильм «Укразия» запретили к показу, а книги писателя на долгие десятилетия исчезли из магазинов и библиотек.

Книга публикуется по изд.: Волокружна державна лгто-друкарня, 1924 с исправлением ряда опечаток и некоторых устаревших особенностей орфографии и пунктуации.

Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.

---

Отряд Галайды метался по белому фронту.

Лихие набеги, рубка… Тачанки поспевали всюду, были неуловимыми. Тачанки несли с собой ужас и смерть штабам белых.

В последние дни счастье изменило Галайде, и он сам с партизанами, после сильной схватки, был захвачен в плен. Часть отряда ушла, пробив дорогу.

Пленных партизан, под конвоем волчьей сотни князя Ахвледиани, отправили в Одессу, где улицы пестрили разодетой элегантной публикой и офицерами.

Мыльный пузырь белых армий был уже прорван, но на углу Дерибасовской и Преображенской, в магазине «Нового Времени» трехцветный шнур продолжал создавать победу добровольческой армии.

Красная армия заняла уже Харьков и продвигалась мощным ударом вперед, тесня сбитого врага к морю.

В штабе генерала Биллинга текла штабная интенсивная жизнь. Офицеры кокетничали с женщинами, брали взятки, крали обмундирование, а сам командующий Новороссийской областью, генерал Биллинг, упивался любовью.

Генералу однако мешали эти беспокойные рабочие: вечно митинги, вечно забастовки, и он дрожал при мысли о неуловимой пятерке ревкома.

Под громадной картой с остановившимся трехцветным шнуром, за громадным письменным столом, генерал Биллинг, морщась, читал сухие отчеты и сводки побед «доб-рармии».

Сегодня его все раздражало. Нервно стуча пальцами по столу, Биллинг думал о своих подчиненных, перешедших на сторону красных банд. Он вспоминал Сушкова, комбрига 42, генерала с наглым смехом.

— Поймите, генерал, я добровольно вступил в красную армию, а не мобилизован, и я не нуждаюсь в вашем снисхождении.

Генерал хрустнул пальцами.

— Молодец Энгер, он его собственноручно расстрелял. Это — ротмистр с железными нервами и стальной волей.

И, вспомнив о нем, генерал позвонил.

— Передайте это донесение Энгеру, и пусть он самолично разгромит явку этой сволочи.

Адъютант, вылощенный, с пробором до затылка, щелкнул шпорами и схватил почти на лету донесение. Медленно вышел из кабинета.

В коридорах стояли группами офицеры, звучал смех сестер милосердия с георгиевскими ленточками.

Адъютант вошел в кабинет ротмистра Энгера — личного адъютанта и правой руки генерала Биллинга. На адъютанта глянули холодные стальные глаза. Рука, сжатая в кулак, лежащая на плане города, разжалась и взяла донесение из рук адъютанта.

— Его превосходительство приказали вам лично ликвидировать это дело.

— Есть. Что нового?

И Энгер быстро пробежал записку:

«Ваше Превосходительство!

Боясь могущих быть последствий от неразумных выступлений рабочих, слепо идущих за вожаками, я, находясь в их рядах, осмеливаюсь донести Вам о том, что по улице N… сегодня, в 7 час. вечера, состоится заседание Ревкома. Надеюсь, что Вы сумеете меня отблагодарить как следует…».

Ни один мускул не дрогнул в лице Энгера. И, оборотясь, смотря в упор на капитана Иванова, по виду полного неврастеника, бросил:

— В 8 часов вечера, ни минуты ранее, ни минуты позднее, окружить вот этот дом.

В план уперся один палец Энгера.

— И взять всех живьем.

Капитан Иванов немного отшатнулся. Его глаза с любопытством и напряжением впивались в Энгера и мягкая улыбка освещала его лицо.

— Хорошо, Энгер. А не лучше ли этот район занять раньше?

— Чтобы спугнуть? Никогда!

На мгновение лицо Энгера осветилось жуткой улыбкой, и он еще более выпрямился на своем стуле.

★

А на улицах кипела жизнь. Толпы рабочих выходили с заводов, быстро и молчаливо растекаясь по улицам.

Улица жила своей жизнью. Падавшие от истощения люди в провале стен кричали свое дикое:

— Я хочу хлеба!

Катя и Макаров шли молча, и только иногда их пальцы с хрустом сжимались в кулаки.

— Когда же все это кончится?!

— Чем хуже, тем лучше, — сказал Макаров.

Два пьяных офицера шли так, что Макарову и Кате пришлось, чтобы не столкнуться с ними, прислониться к стене. Отборная ругань элегантно одетого офицера висела в воздухе, ударяясь в стены и исплеванные плиты тротуара.

— Белая сволочь!.. — сквозь зубы процедила Катя.

— Тсс… — сильно сжал ей руку Макаров.

Около них зазвенело разбитое стекло. За окном раздался полузадушенный крик. Макаров и Катя прильнули к окну. Толстый фельдфебель благодушно кушал со своими солдатами, а перед ними на коленях стояла еврейская семья. Фельдфебель милостиво совал для поцелуев свою волосатую, жирную руку и причмокивал, наблюдая, как один из бравых унтеров, схватив кричавшую девушку, тянул ее от окна к кровати, срывая платье. Она цеплялась за все, она выбивалась из всех сил, но унтеру удалось вывернуть ей руки назад и тем самым лишить ее возможности протеста.

Макаров и Катя, как бы по уговору, встретились взглядами. В их взглядах можно было прочесть все — от ненависти до бессильной ярости. Крепко до боли их руки впились одна в другую.

Девушка вырвалась. С дико раскрытыми глазами, зрачками, залившими весь глаз, метнулась снова к окну, и ее рука снова пробила стекло. Кровь…

Матовая бледность на ее лице, глупо маслянистая улыбка унтера, сильные руки, и девушка снова билась уже на кровати.

— Пооо-могите!

Старики в отчаянии бросились целовать руки фельдфебеля, а он только хохотал, запивая икорку вином.

Два офицера вскочили в дом мимо Макарова и Кати. Фельдфебель и солдаты вытянулись в струнку.

— Отлично, молодцы, — крикнул поручик.

— Рады стараться, ваше благородие!

Макаров и Катя отшатнулись от окна.

— Недолго им куражиться, скоро наши придут.

Улица. Гуляющие, спешащие люди, мчащиеся извозчики, автомобили захватили в свой водоворот Макарова и Катю. Макарову и Кате некогда было дольше наблюдать, они спешили на заседание Ревкома.

Глава XII Первая записка за подписью «7 + 2»

Через окна явки была видна паперть с толпящимися нищими. Высоко в небо врезался крест, в вечернем небе казавшийся черным. Иногда через окошко врывалось пение, и тогда досада мелькала в глазах сидящей около стола пятерки.

— Сегодня будет день доклада о проделанной работе.

Председатель Ярославцев, пожилой рабочий, с мягкими волосами, приветливо кивнув головой Кате и Макарову, продолжал:

— Итак, товарищи, на повестке стоит: доклады по работе и текущие дела. Докладывать кратко.

Железнодорожный техник Рубин, немного вспыхнув, коротко сказал:

— Испорчены еще два паровоза.

Председатель сделал отметку.

— Фаддеев.

Сухой, жилистый, со вздувшимися на руках венами, Фаддеев, прищурив глаза, коротко чеканил слова.

— Маневрировал состав. Увидели вагоны с оружием, прицепились, увезли в тупик, осталось только взять оружие.

— Военный организатор.

Подошел Макаров. Весь он сейчас олицетворял собою ловкость, силу и энергию.

— Сформирована десятая дружина.

— Доклад связи.

Катя с места быстро сказала:

— Связалась с новой пятеркой. Славные крепкие ребята.

— Очень хорошо! Работа идет у нас, товарищи, вот только связь с телеграфом нарушена. Убили телеграфиста, когда снимал копию сводки.

В явке стало тихо. И только через форточку доносилось церковное пение. А по всей улице, по углам, стояли они, невидимые никому, не замечаемые никем, глаза явки, ее связь, ее часовые.

Под их охраной можно было всегда довести собрание до конца.

В комнату прихрамывая вкатилась хозяйка. Толстая, подслеповатая, она бросилась к своему жильцу Фаддееву.

— Ах я, глупая, совсем запамятовала, письмецо вам да-вече принесли, сказывали: от родителей.

Фаддеев развернул письмо и замер.

«Сегодня, в 8 часов вечера, явка будет разгромлена контрразведкой.

7+2».

— Тебе поклон, — косясь на любопытную хозяйку, сказал Фаддеев, передавая записку Ярославцеву. Взглянув в записку, Ярославцев замер, а рука судорожно сжалась в кулак.

— Когда им будешь писать, передай ответ от меня.

— А я думала еще давече передать, да заспалась как-то, — оправдывалась хозяйка.

— Ничего, ничего, дело не к спеху.

Квартирная хозяйка, переваливаясь с ноги на ногу и бормоча под нос, вышла из комнаты.

Сразу лихорадочное оживление.

— Что?

— Записка.

И все головы, все взгляды в записку…

— Через 5 минут восемь часов, — сказал Макаров.

Ярославцев долго смотрел в записку, думал: провокация или нет? И в первый раз за все время в голове появилась мысль о провокаторе. Тряхнул головой и сказал:

— Расходитесь по два, без шума.

Часть вышла в двери, часть, отодвинув шкаф, вошла в провал стены, часть бросилась к окнам, готовя револьверы.

Глава XIII. Белые платки

Церковная служба близилась к концу. Истово и набожно крестился староста после каждой проданной свечки, покупаемой то богомольной старушкой, съедающей заживо свою бессловесную прислугу, то положительным, с осанистой бородкой купчиком, членом союза истинно русских людей, то чиновником с Владимиром в петличке, с плешивой головой, то коллежским регистратором, желающим выслужиться перед начальством. Дьякон махал кадилом и иногда, воздев руку с орарем, в промежутках ронял свое отрывистое: