Николай Борисов - Укразия

• Название: Укразия
• Автор: Николай Борисов
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2013

Лихие погони, перестрелки, чудесные побеги, бесстрашные подпольщики и со вкусом описанное «разложение» офицерства в кабаках белогвардейской Одессы… И над всем витает тень таинственного «7 + 2» — неуловимого и хладнокровного агента красных в белогвардейской контрразведке.

«Кино-роман» Н. Борисова «Укразия» не только лег в основу одного из самых успешных фильмов 1920-х гг. — впервые в советской литературе автор создал запоминающийся образ «своего среди чужих», Штирлица времен Гражданской войны.

В 1937 году Н. Борисов был расстрелян, кинофильм «Укразия» запретили к показу, а книги писателя на долгие десятилетия исчезли из магазинов и библиотек.

Оглавление:

Укразия. Кино-роман.

Приложение

Э. Багрицкий. Укразия

А. Шерман. Предшественник Штирлица

Примечания

---

— Я думаю, — сказал Дройд и, став в уголок, старательно выжимал пиджак.

Барлетт раскрыл чемодан.

— Оденьтесь, Дройд.

Барлетт, присев к столу, стал из кармана вынимать сувениры. Раскрыл бумажник и вынул из него колокольчики, донские, а вместе с ними «дамские панталоны», розетку клуба «Голубых фраков».

Барлетт усмехнулся, посмотрев на эту розетку.

«Последнее достижение европейской цивилизации», — подумал он и подбросил розетку на ладони.

Все-таки Укразия научила его иронически относиться к своей жизни в Лондоне.

Бросив розетку, взяв добровольческие деньги, Барлетт вышел из каюты. На минутку вошел в кабинку уборной, где на крючках с надписью «pipifaks» повесил добровольческие деньги.

А потом, разлегшись удобно на койках, Барлетт и Дройд стали с улыбкой вспоминать свою краткую жизнь в Укразии.

— Мне кажется, я набрался материалу по горло, — отвечая своим мыслям, сказал Дройд.

— О, да, «Укразия» даст много денег вам, мистер Дройд. И погрузились в курение.

* * *

Насвистывая песенку, по коридору в уборную шел генерал Биллинг. Он был счастлив. Деньги есть. Отчета некому спросить. Бегство. Переворот.

— Амалия и так далее… — и вошел в кабинку. Расстегнул френч и, улыбаясь своей будущей жизни, генерал вспомнил об истории и сразу сообразил, что и он историческая личность.

— Теперь я засяду писать мемуары.

И остолбенел, увидя на крючке добровольческие деньги.

Осторожно снял, разгладил и спрятал в карман. Он был удивлен, почему здесь очутились деньги. Но на всякий случай, пригодятся.

Глава XLIV Workers of the world, unite!

Везде развевались флаги.

Красные полотнища в синем небе приветствовали мчащуюся по улицам конницу Галайды, идущие отряды бронепоезда «Ильич» и рабочие дружины.

Ветер ласкал знамена, целовал загорелые лица. Ветер свободных полей, лесов, сел, городов весело мчался по улицам.

Радость…

Ветер целовал толпу. Ветер радовался тому, что погибла Укразия, что нет более буферной Украины, что погиб плацдарм для наступления на РСФСР, что за одну ночь родилась новая республика.

Шли толпы рабочих…

Пели «Заповит», пели «Интернационал».

А внизу, в море, черными силуэтами пароходы, отходящие, увозящие с собой всю гниль страны, всю накипь на рабочем организме…

Из порта началась реэвакуация.

По одному, группами возвращались обратно в город не взятые на пароходы… Ждали расстрела…

Но странно — их никто не арестовывал, не убивал и даже на них никто не обращал внимания. Они пошли смелее, и у многих зарождалось чувство благодарности к этим варварам-большевикам.

Мчался ветер но улицам, стуча в окна. Хлопал форточками и звал на улицу тех, кому дорога свобода, кто хочет радоваться вместе с рабочими рождению УССР.

Не Украины, нет, а УССР.

Из тюрьмы бежали Энгер, Катя, двое рабочих и Джон.

Откуда-то мчался броневик, где-то еще выбивавший последние офицерские части.

Стали. Загородили дорогу…

И остановившийся броневик взяли штурмом.

Горбов, Катя, Энгер и Джон влезли на самую крышу и расположились на башне. Рабочие вскочили внутрь.

Помчались в город…

— Жаль, нет знамени…

— Есть, — закричал Джон, — есть… У меня приготовлено, — и вынул знамя из-под рубашки.

— Я его намеревался нацепить над штабом. Укрепили красное полотнище, на котором Джон мелом и кривыми буквами написал:

Workers of the world, unite!

Мчался броневик, мелькали дома улиц, приближались к радостной толпе, к флагам, а ветер ласкал, развевал знамя и целовал буквы вечного, всегда зовущего на борьбу лозунга рабочих всего мира.

Приложение

Эдуард Багрицкий Укразия

Волы мои, степями и полями,
Помахивая сивой головой,
Вы в лад перебираете ногами,
Вы кормитесь дорожною травой.
По ковылям, где дрофы притаились,
Вблизи прудов, где свищут кулики,
Волами двинулись и задымились
Широкой грудью броневики.
По деревням ходил Махно щербатый,
И вольница, не знавшая труда,
Горланила и поджигала хаты
И под откос спускала поезда.
А в городах: молебны и знамена,
И рокот шпор, и поцелуй в уста.
Холеный ус, литая медь погонов,
И дробь копыт, и смех, и темнота.
Прибрежный город отдыхал в угаре,
По крышам ночь, как масло, потекла.
Платаны гомонили на бульваре,
Гудел прибой, и надвигалась мгла.
Прибрежный город по ночам чудесней,
Пустая тишь и дальний гул зыбей,
И лишь нерусские звенели песни
Матросов с иностранных кораблей.
И снова день, и снова рестораны
Распахнуты. И снова гул встает.
И снова говор матерный и пьяный,
И снова ночь дорогою кровавой
Приходит к нам свершать обычный труд.
Тюрьма и выстрелы. А здесь зуавы
С матросами обнялись — и поют…
Мы в эти дни скрывались, ожидали,
Когда раздастся долгожданный зов,
Мы в эти дни в предместьях собирали
Оружие, листовки и бойцов.
Ты, иностранец, посмотри, как нами
Сколочен мир, простой и трудовой,
Как грубыми рабочими руками
Мы знамя подымаем над собой.
Ты говоришь: «Укразия». Так что же,
Не мы ль прогнали тягостный туман,
Не мы ль зажгли вольнолюбивой дрожью
Рабочих всех материков и стран?
Бей по горну — железо не остынет,
Оно сверкает в огненной пыли.
Укразия! Примером будь отныне
Трудящимся со всех концов земли…

1925

А. Шерман Предшественник Штирлица

(«Укразия» Н. Борисова)

…Где-то мы это читали: не то у Г. Брянцева в «Конце осиного гнезда», не то в одном из романов Ю. Семенова о великом разведчике Владимирове-Исаеве-Штирлице. А может, видели на экране — то ли в «Своем среди чужих, чужом среди своих», то ли в «Бриллиантах для диктатуры пролетариата», то ли в «Семнадцати мгновениях весны» или в недавнем «Исаеве». Кто их всех исчислит — образ искусно законспирированного агента в тылу врага глубоко въелся в плоть и кровь советской и новорусской популярной культуры.

Но первым запоминающийся образ бесстрашного, хладнокровного, умного и ловко выходящего из всех передряг «красного» разведчика в сердце вражеского стана создал не Ю. Семенов и не Н. Михалков в паре с С. Урсуляком, а забытый писатель Николай Андреевич Борисов.

Знаем мы о нем, как о многих других «приключенцах» и фантастах двадцатых годов, очень и очень мало. Родился в Черкассах 11 октября 1889 г. Против пункта «что делал во время революции и Гражданской войны» стоит прочерк. Судя по некоторым строевым выражениям в «Укразии» — воевал. В 1924 г. выпустил роман «Укразия», написанный в модной в те годы технике «киноромана»: максимум действия и минимум психологии, головокружительная карусель эпизодов, планов, кадров, героев. Борисов со вкусом живописал подвиги большевистских подпольщиков, лихие побеги, перестрелки и погони, разлагающихся белых офицеров в кабаках и притонах Одессы. Пружиной романа стал заклятый враг большевиков, ротмистр Энгер из белой контрразведки, сдержанный, проницательный, благородный и по-своему привлекательный офицер; и только в самом конце романа читатель узнавал, что под именем Энгера скрывался безвестный партизан, загадочный доброжелатель, предупреждавший красное подполье о происках врагов записками с загадочной подписью «7 + 2»…

«Укразия», при всей своей фантастичности, построена на реальном материале: в роман включены некоторые действительные эпизоды работы большевистского подполья (включая рабочее восстание), падения и эвакуации белой Одессы. О чудовищной коррупции, казнокрадстве, погромах, разгуле и кутежах офицеров, засилье всевозможных контрразведок можно прочитать не только у «красных» пропагандистов, но и у А. Деникина, об одесских нравах того времени — у В. Шульгина: «Улицы Одессы были неприятны по вечерам. Освещение догорающих "огарков". На Дерибасовской еще кое-как, на остальных темень. Магазины закрываются рано. Сверкающих витрин не замечается… Среди этой жуткой полутемноты снует толпа, сталкиваясь на углу Дерибасовской и Преображенской. В ней чувствуется что-то нездоровое, какой-то разврат <…> Окончательно перекокаинившиеся проститутки, полупьяные офицеры… "Остатки культуры" чувствуются около кинотеатров. Здесь все-таки свет. Здесь собирается толпа, менее жуткая, чем та, что ищет друг друга в полумраке».

«Кинороман» уже по определению ориентировался на кинематографические трюки — отсюда все небывалые приключения и невероятные подвиги партизан и подпольщиков. По сути дела, «Укразия» — это революционный лубок со всей присущей ему условностью, это бульварная революционная литература. Борисов никак не являлся выдающимся стилистом, художником слова, и в его «кинороманах» можно найти немало огрехов. Слог Борисова разухабист и небрежен, встречаются стилистические и грамматические нелепицы. М. Маликова, автор статьи о советском «псевдопереводном» романе эпохи НЭПа, справедливо отмечает комический диссонанс между «южнорусским мещанским языком» Борисова и «изображениями жизни западной буржуазии и аристократии1. Совершенно несправедливо, однако, ее описание романов Борисова как «лишенных всякой пародийности банальных "коммунистических пинкертонов"»: любой непредвзятый читатель безошибочно различит в «Укразии» и других произведениях писателя налет характерной для многих приключенческих и фантастических текстов 1920-х гг. иронии и автопародии.