Владимир Крупин - Спасенье погибших

• Название: Спасенье погибших
• Автор: Владимир Крупин
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

«Да, девушка, а вы на какой язык будете переводить? На английский? Но есть ли у них слово «оскотинились»?! Нет? Странно. У нас даже фамилия такая есть. И что это доказывает? То, что мы себя не жалеем, что мы прежде всех заговорили о несовершенстве природы человека, об отклонении от норм божиих. И что? Начали, как порядочные, с себя, а только того и добились, что все радостно закричали: они сами о себе говорят, что у них есть скотинины. Еще выдумали судить о нас по нашей на себя критике. Вы так, девушка, переведите: пока не до конца очерствели наши чувства,— или: пока не окостенели ваши чувства и есть еще надежда на ваше спасение, вы сможете плакать над письмами с фронта.»

---

Но все это было потом, вначале была операция. После нее на третий день разрешили встать и подойти к окну, сказали, что ко мне пришли, но что их пока не пускают. Я подошел к окну. Различил больничный сад, разметенные дорожки, забор. За ним стояли мои ученики, среди них жена, рядом с нею Ида и Вера. Они смотрели на окна нашего шестого этажа, отыскивая меня. Я поднял руку и прижался лбом к стеклу.

Они увидели.

Но и перевязки, и чаепития, и записки от Иды, передающей привет от философа и его просьбу помнить пятый угол, — все было потом, вначале, повторю, была операция. Когда я очнулся после нее, плывя в тумане убавляющего жизнь наркоза, показалось, что дойду до палаты сам. И даже стал сдвигать со стола ногу и силился встать. Но меня насильно перенесли на каталку и повезли мимо уходящих назад стен, мимо выставки детского рисунка, рисунков детей медперсонала. Потом я разгляжу их сотни раз. А тогда привезли в палату и переложили на кровать. К ночи стало болеть, я, видимо, застонал, видно, ребята вызвали медсестру, она пришла, задрала рукав зеленой больничной спецодежды, сделала неслышный укол. Я очнулся и различил соседей, именно тех, чей могучий храп и чье бодрое соседство помогли вскоре встать на ноги.

Потом в этой же палате я буду считаться легким больным. Так и будут называть: «Где тут легкий? Иди помоги». И я буду помогать санитарке и медсестре везти нагруженную каталку, ту самую, на которой проехался дважды. Везти к мертвецкой, где, открывая железные двери, за которыми было холодней, чем на улице, красный и пьяный санитар каждый раз весело спрашивал: «Откуда дровишки?»

А тогда, в первую ночь, временами западая в независимое от меня созерцание представляющихся картин, просыпаясь от ужаса, и тут же сразу мучаясь от боли, и вновь мечтая впасть в забытье, но и боясь его, я попросил у сестры сделать еще укол. Она отвечала, что сделали один, а больше не положено, и продолжала смеяться с Санькой. Стыдно сказать, но почему стыдно, это же естественно, что я тихонько заплакал. Слезы полнили глазные впадины, глазам становилось горячо, слезы, холодея, текли по щекам и тяжелили подушку.

Наплакавшись, я уснул.