Анатолий Ромов - Поединок. Выпуск 17

• Название: Поединок. Выпуск 17
• Автор: Анатолий Ромов
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1991

В семнадцатый выпуск ежегодника «Поединок» вошли политический детектив Валентина Машкина «Нагие на ветру», повесть Анатолия Ромова «Человек в пустой квартире» о поисках похищенной коллекции античных монет и другие остросюжетные повести и рассказы.

В антологии «Поединка» публикуется повесть «Щепка», принадлежащая перу Владимира Зазубрина — писателя трагической судьбы, многие произведения которого до сих пор не увидели свет.

Зарубежный детектив представлен романом американского писателя Патрика Квентина «В сетях».

---

— Мне такая рыба с банановым соусом в горло не полезет, хоть ты еще стольник кинь! — последовал ответ. — И так жизни нет, а еще дурью мучиться…

Такси сердито рвануло с места, покатило по набережной, а рыболов подошел к гранитному парапету и начал развязывать удилище.

Грязная вода в реке маслянисто лоснилась, желтое солнце поднялось еще невысоко, и белесое небо снова обещало очень жаркий день.

В затененной комнате на тумбочке у тахты негромко заворковала телефонная трубка гонконговского происхождения. Она успела издать несколько трелей, пока ее на ощупь не нашла рука молодого человека с разлохматившимися кудрями. Подняв трубку, он встал, голышом вышел на балкон, а телефонный шнур, извиваясь, тянулся за ним.

— Да, — отозвался уже на балконе и присел на табуретку. — Да нет, проснулся, чего ты… А сколько щас? Ну… Ну… Я не нукаю, я слушаю. Так… Во сколько? Наверно, успеем… Нет, успеем, успеем. Да чего ты жмешь, я понял — в семь сорок… Нормальное настроение. Ну, давай…

Гудки отбоя длились и длились, пока, ссутулившись, он сидел, глядя в никуда, и золотое распятьице на груди перестало качаться, повиснув на тонкой цепочке.

Вернувшись в комнату и положив трубку, посмотрел на продолжавшую спать женщину и, нагнувшись, потащил с нее простыню:

— Киска, подъем! Встряхнись бюстом… Ну? Время уже!

Жмурясь, киска потянула на себя сползающую простыню, быстро забормотала:

— М-мм… Ну лялечка, ну котинька, еще чутинку посплю, самую крошечку, миленький!

— Давай, давай, не тяни резину, пора, говорю!

— Ну солнышко, ну капельку, умойся пока…

Покачав головой, солнышко взяло с тумбочки стоявший подле боржомной бутылки недопитый стакан и выплеснуло его содержимое на грудь страдалицы.

— Ох, ё-о!.. — подскочив, села и откинулась к стенке она. — Да ты что, охренел, да? Ну, придурок костлявый, придурок и есть… Еще лыбится, как трамвай на повороте, спирохета!

— Не возникай, охрипнешь, — он бесстрашно бросил ей на колени стакан, посмотрел на заспанное, разгневанное лицо с остатками расплывшейся тонировки вокруг глаз и золотыми блестками на скулах и рассмеялся.

Через некоторое время на пустынную улицу из глубины двора спешно вышла очень пристойная парочка, и на лице женщины не было даже следов косметики, волосы туго забраны в скромную, «учительскую» прическу, а его шевелюра приведена в соответствие с костюмом, на лацкане которого уместился значок общества «Знание».

— Тут мы тачку не схватим… На проспект надо.

Оглядевшись, он взял ее за руку, подтянул, они заспешили вдоль домов, и ее каблучки отстукивали все чаще и чаще.

Добежав до угла, остановились; движение на проспекте едва началось, но проползший троллейбус не привлек их внимания, как и рафик с несколькими седоками.

Когда вдали показался красный «жигуленок», молодой человек резко выскочил на проезжую часть, замахал рукой, и машина сбавила ход.

А еще попозже одинокий рыболов на пустынной набережной оглянулся на журчание шин — красные «Жигули», расплескивая натекшую от поливки воду, подкатили к краю тротуара. Хлопнули дверцы, машина отъехала, и двое молодых людей перебежали дорогу, направляясь к дому солидной постройки на другой стороне.

Лифт поднялся на шестой этаж, стоя в нем, оба молчали с серьезным видом, но, когда подошли к обитой двери с блестящими шляпками гвоздей и он, вздохнув, позвонил, лица их вдруг приняли выражение радушного оживления. Такими их увидел открывший дверь плотный старик в шерстяном тренировочном костюме, и его румяная физиономия озарилась улыбкой.

— Ба! Боря, Валечка… Ранние гости! Прошу, прошу.

Они вошли, и Боря приложил руку к сердцу:

— Алексей Захарович, ради Бога, извините за ранний визит! Но мы, знаете…

— Нам сегодня к сестренке в лагерь надо успеть, вы уж извините, а Боря, говорит, обещал что-то взять, и мы без звонка, нигде двушки не найти, — встряла и затараторила Валя.

— Ну, какое рано! — развел руками хозяин. — Я после сна прошелся, знаете, ходьба, оказывается, полезнее бега, да мне бегать и никак, так я пешочком свою дистанцию мерю, и не жарко пока… Прошу! — указал он в глубь квартиры. — Завтракали? Успели? Не то чайку, кофеек растворимый… Яишенку, а? С помидорами.

Явно зная расположение квартиры и направляясь в дальнюю комнату, Боря отозвался:

— Ну, стоит ли затруднять… Мы потом на дачу, так я решил часть записок забрать и там посидеть, поработать. А если кофе, так она соорудит, вы не беспокойтесь.

В большой комнате царил старомодный уют, громоздкий рояль, застланный скатертью, служил как бы столом, и чего только не стояло на нем; одну из стен занимали застекленные фотографии, на многих из них красовался Алексей Захарович разного возраста, непременно в военной форме. И по знакам различия прослеживалось его продвижение по службе.

— Это хорошо, что про мою заботу помните, — хозяин подошел к письменному столу, положил руку на пухлую папку. — Всё тут, всё-о, и все святая правда, без прикрас, как на духу, а то теперь писаки всякое льют, это я не о вас, Борис, вам от меня будет благодарность великая, увидите!

Борис украдкой взглянул на часы, поспешив заверить с возможной убедительностью:

— Я ведь не из-за чего-нибудь, Алексей Захарович, мне самому очень интересно. Живые страницы, можно сказать, мы только в школе проходили, а тут голая правда… Валюта, ты давай на кухню, сообрази кофейку. Иди, иди.

— Да, там чайник на плите, в холодильник загляни, дочка, я после сам помогу. — Алексей Захарович раскрыл папку и, сев в кресло, взял со стола и надел очки. — Мы прошлый раз до шестидесятой дошли? Та-ак… Вот она, — отлистав страницы, он хлопнул по рукописи. — Волынская операция! Ложный штурм по фронту и глубокий обходной маневр… Можете представить — конница участвовала!

В очень чистой кухне Валя налила и поставила на газ чайник, на столике в вазе стояло печенье, она взяла одно, разломила и, бросив в рот половинку, лениво жевала, глядя в окно.

— …и неверно, будто штрафники составляли ударную силу! — полемизировал с кем-то, сидя за столом, Алексей Захарович. — Лично я им не доверял, безответственный разгильдяй, он всегда и во всем разгильдяй… А на главном направлении действовал у меня полковник Рязанцев, можно сказать, слуга царю, отец солдатам. Умница! Ну, про царя это я словами поэта…

— Я понимаю, понимаю, — уверил Борис. И опять взглянул на часы. — Вы мне сегодня страниц двадцать дайте, а в понедельник просмотрим, что получилось.

— Я дам, дам… Ты сюда смотри, вот: против нас противник сосредоточил до шести тысяч пехоты при поддержке тяжелых танков типа «тигр» и самоходные орудия «фердинанд». Левый фланг у него был прикрыт надежно, я провел разведку боем на правом и прояснил обстановку…

Молодой человек снова прервал воодушевленное чтение:

— Извините, Алексей Захарович, я ей скажу, чтобы мне покрепче… Вам — как?

— Что? — взглянул над очками старик. — А-а… Да мне ложечку, много не надо. Там сгущеночка открытая в холодильнике, так мне со сгущеночкой.

— Я сейчас…

Быстро ступая, Борис прошел коридором, подошел к кухне и, приоткрыв дверь, сказал шепотом:

— Замри здесь, не высовывайся! Поняла?

— Гена…

— Замри, я сказал!

Верхняя часть кухонной двери была застекленной, и Валя, встав сбоку, смотрела через стекло. Она видела, как он обернулся из прихожей на дальнюю комнату, взглянув на часы, взялся за замок, повернул и потянул на себя. И сразу в дверь ворвались с лестничной площадки трое безликих, промелькнули, исчезли в коридоре.

Борис с бледным, обострившимся лицом задержался, глядя им вслед, затем быстро шагнул к кухне.

— Пошли! Скорее! Ну?!

Полуоткрыв рот с прилипшими крошками печенья, Валя тупо смотрела на него, одними губами беззвучно выругавшись, Борис схватил ее за руку, потащил, и, пока волок к выходу, она слышала из дальней комнаты звуки какой-то возни, сдавленное мычание и хрип.

Он вытащил ее на лестницу, дверь за ними захлопнулась, и оба заспешили вниз по ступеням, забыв о лифте.

Лица двоих обтягивали маски из чулок, лицо третьего снизу до глаз закрывала черная повязка, а очень светлые, холодные глаза не выражали ничего.

Рот Алексея Захаровича был заткнут кляпом, руки скручены веревкой, и плотный малый в блестящей куртке, подталкивая коленом, вывел его в коридор и распахнул дверцу чулана.

— Сюда, Валёк?

— Язык, пасс-суда! Туда… Шевелись!

Тесный чулан был загроможден всяким хламом, Алексей Захарович втиснулся спиной, осел на картонный ящик, и тот прогнулся под ним. Грабитель в куртке закрыл дверь, задвинул защелку и вернулся в комнату.

Работали сноровисто и быстро. На руках у двоих были обычные кожаные перчатки, у того, что с повязкой, — тонкие, резиновые. Присев у стола, он открыл одну дверцу тумбочки, вторая оказалась запертой, и тогда он достал из кармана связку отмычек.