Паулина Киднер - Мой тайный мир

• Название: Мой тайный мир
• Автор: Паулина Киднер
• Издательство: Армада
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0582-0

О забавных приключениях людей и зверей в Центре по спасению животных, о полной забот будничной жизни небольшой фермы в английском графстве Сомерсет, о печальных и даже драматических событиях, которые, к сожалению, там тоже случаются, рассказывает эта добрая, ироничная, веселая и одновременно грустная книга английской писательницы, пронизанная искренней любовью к природе.

---

Я, конечно, схватила ее за шкирку, запихнула обратно в гнездо и заперла дверцу — так она подскочила к дверце и принялась; отчаянно царапаться. Слава Богу, ребенок отделался, как пишут в сводках происшествий, легким испугом. Родители оказались очень понимающими и сами высказали предположение, что ребенок криком напугал барсучиху. Я мысленно поклялась, что больше никогда не подпущу Блюбелл близко к людям.

Как только публика ушла, я сразу бросилась звонить Стюарту:

— Прости, ради Бога, но, по-моему, опять что-то не так. Блюбелл выглядит хорошо, шкурка лоснится, не потеряла ни фунта веса, но сделалась очень агрессивной.

Стюарта не надо было упрашивать осмотреть ее. Хотя всего месяц назад анализы не вызывали опасений, он как настоящий врач не мог игнорировать мои подсознательные чувства.

И снова мне пришлось злоупотребить ее доверием — так я считаю! — и сунуть в ящик. Нести ее было не так легко — она весила около сорока фунтов[9].

— Ну, — сказал Стюарт, позвонив сразу, как только я вернулась, — оказывается, ты не зря меня предупреждала! Я, идиот, не послушался, и вот зашиваю себе палец!

…Когда Стюарт стал давать ей наркоз, Блюбелл предприняла первую попытку цапнуть его «по-дружески» (как выразился сам Стюарт), так что он решил увеличить дозу. И жестоко поплатился за это: Блюбелл прокусила ему палец у самого сустава… Уже после, когда все было кончено, он признался, что в тот момент усомнился в возможности скорбного исхода… Но от судьбы не уйдешь…

— Мужайся, Паулина. Ей снова очень плохо. Легкие еще хуже, чем в первый раз. Единственное, что можно предпринять, — вводить более сильные дозы антибиотиков в течение более продолжительного периода.

Мы уже убедились в практической невозможности введения барсучихе лекарств через рот. У барсуков столь острое чутье, что их не заставишь съесть даже саму лакомую пищу, если к ней примешано лекарство.

— Проблема заключается в том, — сказал Стюарт, — что она стала крайне опасной. Я не хочу, чтобы уколы делала ты. Она ведь крупная барсучиха и, пожалуй, натворит бед.

— Знаешь, Стюарт, — ответила я, в полной мере отдавая себе отчет в том, что только что услышала. — Если кто-то и сможет делать прививки Блюбелл, так только я. Ну, а если ничего не выйдет, придется усыплять.

— Заберешь ее, когда у меня все будет готово. Я подготовлю все антибиотики и инструкции. Но в любом случае, Паулина, помни об осторожности! — предостерег меня Стюарт.

— Милая Блю, — сказала я, когда привезла барсучиху назад и поместила в загон-«лечебницу», — Что же мне с тобой делать?!

Барсучиха, как всегда, подошла и положила голову на колени, но я поняла, что она уже не доверяет мне так, как раньше. Поглаживая ей головку, я думала о будущем.

Я делала ей уколы в течение трех недель ежедневно, и самым тяжелым днем был первый. Она, дрожа, забилась в один угол, понимая, что я собираюсь что-то делать с нею, а я, дрожа, — в другой, не понимая, что она хочет сделать со мной. Прежде я угощала ее сливочными пирожными, и благодаря этому она позволяла делать себе инъекции; но теперь ее доверие ко мне было утеряно, и мне пришлось накрыть ее одеялом, чтобы ввести лекарство. Когда я убрала одеяло, Блюбелл — в первую секунду — хотела броситься на меня, но расслабилась и улеглась на своей постели. Она не могла понять, почему ей так трудно дышится и вообще все требует больших усилий.

Тем не менее мало-помалу мы восстановили доверие друг к другу. Я делала уколы, чистила загон и никого к ней не подпускала. В результате лечения ей снова стало получше, да и аппетит оставался зверский. Стюарт посоветовал мне кормить ее до отвала; еду для нее я хранила в ящике для мороженого, так она иной раз умудрялась слопать за день целый ящик. По прошествии какого-то времени мне стало казаться, что дела пошли на поправку. Стюарт объяснил, что при легочных инфекциях не меньший ущерб наносится в процессе выздоровления при рубцевании мягких тканей, чем при самой болезни. Требовалось запастись терпением — и ей и мне.

Кэткин — может быть, потому, что Блюбелл неведомо куда пропала — нашла способ удирать, и по вечерам мы часто видели ее на лужайке. Если никто не обращал не нее внимания, она приходила под утро к рукотворному гнезду, садилась возле двери и ждала, чтобы ей открыли. Ну не плутовка ли?

…После трехнедельного курса инъекций и заключительного рентгеновского обследования забрезжили надежды на исцеление, и я вернула Блюбелл в рукотворное гнездо. Теперь, когда она снова стала связующим звеном между нами и барсуками, мы решили открыть ворота и предоставить им свободу.

Очень радостно мне было видеть после стольких тревог и трудов, как Кэткин крутится вокруг меня, а Блюбелл снова резвится и гоняется за нами! Туманными сентябрьскими вечерами я наблюдала только силуэты других барсуков, охотившихся возле линии кустарников, но уже не подходивших ко мне так доверчиво, как Блюбелл и Кэткин; тем не менее они по-прежнему считали ферму родным домом.

Гнездо, которое Блюбелл выкопала для себя в саду, было существенно расширено, и барсучье семейство жило то в рукотворном гнезде, то в настоящем. Тропки, ведущие к этому последнему от ближайшего амбара, оказались усыпанными соломой — это барсуки таскали ее себе для постели, заодно утверждаясь в правах хозяев территории. Теперь я снова могла гулять в окрестностях фермы в сопровождении моей милой Блюбелл и Кэткин. Как я была счастлива!

Тем временем поступил еще один сигнал, позвавший нас с Дереком в путь: звонили с соседней фермы, где нашли покалеченного барсука. Его пока поместили в сарае, за небольшой дощатой загородкой. Отловить барсука в его временном убежище оказалось несложно: из-за ран животное совсем обессилело. Мы привезли его к себе на ферму, поместили в «больничную палату», и Дерек бросился звонить ветеринару: пусть решает, что с ним делать. Глядя в окошко, я увидела у него на ноге страшную рану, полученную в борьбе за территориальные владения. Рана так и кишела личинками. Измотанный и истерзанный барсук двинулся под свет лампы и повернул ко мне морду. В первый раз в жизни я как следует вгляделась в его лицо (если так можно сказать о звере!). Шрам на носу и розовые крапинки говорили о том, что передо мной не кто иной, как Достопочтенный Барсук. Эх я, старая копченая селедка! Столько вложила в него сил и души, берегла его, пока стояла засуха, — и ради чего? Чтобы снова обречь его на физические страдания и на боль, ведомую всякому изгою, будь он зверем или человеком?! Мы повезли барсука к ветеринару — в последний путь, и всю дорогу я кляла себя за то, что обрекла животное на муки. Кто я такая, что вообразила, будто могу пересилить природу?

…Прошло всего несколько дней, и как-то вечером я отлучилась по делам — прихожу, а у моего порога сумка. Я уже почти догадывалась, что там. Люди иногда приносят нам найденных на дороге мертвых барсуков. Мы расстегнули сумку — точно, мертвый барсук, точнее, барсучиха, засунутая головой вниз. Она была еще теплая, значит, погибла только что. Я вытащила труп — и увидела удивительную по красоте юную головку… Хотя смерть зверей — неизбежная составляющая моего жизненного пути, к ней никогда не привыкнешь. Но эту головку я узнала сразу же. Это была моя Кэткин! Ее сшибла машина совсем неподалеку от фермы. Как мало суждено ей было прожить на свете…

Передо мной пронеслись картины ее детских дней. Помню, была таким «гадким утенком», а стала полной жизни красавицей! Взяв в ладошки ее маленькую головку, я сказала ей последнее «прости».

И дернул же меня черт выпустить ее так близко от фермы! Есть же места вдалеке от проезжих дорог — отвезла бы туда, не случилось бы этой беды! А впрочем, мест для выпуска всегда не хватает. В этот сезон через наши руки прошло семнадцать барсучат, из которых выжили одиннадцать. Пятеро барсучат из нашей «кухонной компашки» были взяты под наблюдение Обществом покровительства животным, включены в группы для выпуска. Но поскольку Кэткин больше других была привязана к ферме, казалось естественным закрепить нашу землю за ней. А главное, сколько мы живем на этой ферме, на нашей дороге барсуки никогда не попадали под машину. И вот теперь… За что ей это?! За что мне такое горе?!

Бывает, жизнь наносит тяжелые удары, но все равно надеешься: хуже уже не будет. Как бы не так…

Все случилось в течение одной недели: Кэткин погибла в субботу, инцидент в Уэмбдоне, когда барсуки оказались погребенными под тоннами грунта, произошел в понедельник, но как я могла знать, что ждет меня во вторник!

В то утро я читала лекцию в Каннингтоне. Уже потом мне рассказали, что в мое отсутствие Блюбелл неожиданно сделалось совсем плохо. Барсучиха выбралась из рукотворного гнезда и поползла в поле, где и была подобрана одной из наших работниц. Мой сын Симон немедленно отвез ее к ветеринару. И надо же было так совпасть, что по дороге домой я заехала к тому же ветеринару Марку прикупить еды для собак. Я колебалась, заезжать или не заезжать — у нас оставался еще один пакет, так что было не к спеху, к тому же на дороге было очень много машин. И все-таки я решила заехать. Вхожу: в приемную, а дежурная сестра огорошивает меня вопросом: