Татьяна Недзвецкая - Raw поrно

• Название: Raw поrно
• Автор: Татьяна Недзвецкая
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Эротика
• Год: 2007
• ISBN: 5-8189-0811-9

Одни девушки, например из Питера, много говорят о сексе. Другие, например с Рублевки, — им занимаются! Все знают: секс — это убийство. Но остановиться не могут…

---

Я наливаю себе виски. Почти целый стакан, давлюсь, но пью. Жадно. До тех пор, пока не превращаюсь в ни на что не годную пьянь. Испачканную спермой поясницу вытираю краешком шторы. Смеюсь сама себе, вспоминая бородатый анекдот про жену поляка, которая подпрыгивает от того, что тот вытирает свою елду их новенькой шторой.

Иду на кухню. Иду и чувствую, как же я ненавижу Виктора. В этот час ярость и обида за все мои неудачи сконцентрировались в образе этого ублюдка. Я выдвигаю кухонный ящик, достаю оттуда большой кухонный нож. Мое пьяное воображение рисует фантазии в духе хичкоковского «Психо»: я крошу ножом Виктора, он кричит. Его рот огромен, как черная дыра. Струи воды окрашены кровью.

Трогаю лезвие ножа. Понимаю, насколько глупа моя фантазия: и инструмент недостаточно острый, и сил во мне маловато. При таком раскладе жертвой запросто могу оказаться я сама. Оглядываюсь вокруг, пытаясь найти более достойное орудие для убийства. Надо, чтобы было «быстро и наверняка».

Вилка, нож, кастрюля, сковородка, при большом желании возможно и ими. В задумчивости открываю холодильник — там, на вид уже несвежая, лежит колбаса. Секунду живу абсурдной идеей сделать бутерброд — такой, чтобы Виктор им подавился! В мировой статистике существует какой-то там процент погибающих от удушья из-за попавшей в дыхательные пути пищи. Лично знаю одну пожилую и воспитанную даму, муж которой в ее отсутствие подавился куском колбасы и задохнулся. Лежал под порогом с посиневшим лицом, пока жена не вернулась с работы.

Секундой позже сама дивлюсь этой дебильной мысли: «Дорогуша, — говорю себе со смехом, — разве позарится Виктор на этот, уже начинающий дурно пахнуть, кусок колбасы?» Вряд ли.

Я начинаю перебирать в памяти виденные мной по криминальным новостям нелепые убийства, где совершившие насилие были немощными, вдвое, а то и втрое меньше своих жертв. Вот восьмилетний внучек убил бабушку, крепко стукнув ее молотком по виску. Убил зато, что она громко храпела. Две хрупкие и юные подружки лесбиянки закололи мамашу одной из них — здоровущую, дородную женщину — за то, что она препятствовала их запретной любви. Восьмилетняя малышка зарубила топором спящего отчима, насиловавшего ее три года подряд. Блядь, сколько же в мире всякой мерзости!

Отгоняю от себя овладевшие мной социальные мысли. Концентрируюсь на собственных ощущениях и собственной ситуации. Что я могу поделать в данной передряге — тепличное создание, рохля, видевшая трупаки лишь по телевизору?

Слышу, как шум льющейся воды в ванной затихает. Начинаю суетиться. Вбегаю в комнату. Но по-прежнему держу большой кухонный нож в руке. «Хер с ним, раз не смогла убить, так пускай просто ограблю», — думаю я. Хватаю какую-то спортивную сумку, бросаю туда свои вещи — оденусь где-нибудь на лестничной клетке. Суетливо шарю в ящиках комода. Ага, вот небольшая пачка зеленых бумажек. И это что еще за агрегат? Беру его в руки, разглядываю. За этим занятием меня и застает Виктор. Вокруг его бедер обернуто белое полотенце. Мокрые волосы закинуты назад. Он неприятно поражен картиной: ящики комода открыты, я пьяная и голая, да еще и с кухонным ножом!

— Эй ты, сука, — зло говорит мне Виктор, — положи это на место!

Меня вдруг пробирает на смех, мне смешны его позыв, его испуг и его тон.

— Я сказал, положи пистолет, — зло и серьезно повторяет он.

— Чего-чего? — честно удивляюсь я.

И тут до меня, дуры пьяной, наконец-то допирает, что непонятная хрень, которую я держу в руках, — это пистолет, стреляющий резиновыми пулями. Точно. Подобное чудовище я видела опять-таки по телевизору. «Дизайнеры — уроды, — подумала я тогда, — неужели нельзя, не выпендриваясь, придерживаться традиционных форм?»

Виктор, оценив мою нерешительность, идет ко мне. Я понимаю, что медлить больше нельзя. Я поднимаю эту ни на что не похожую чертову пушку. Целюсь Виктору в голову. Стреляю. Изо всех своих немощных сил жму на курок — металл врезается в мякоть пальца.

Первый раз я сочно мажу мимо. Виктор пугается. Он не ожидал, что могу выстрелить. Остальные пули я выпускаю с относительно хорошим результатом. Мой ненавистный кавалер ударами оглушен. Тихо сползает на пол.

Словно дикая кошка, прыгаю на него с размаху и со всей силы рушу на него удары ножом. Слышу хрип Виктора. Слышу мерзкий звук рвущихся тканей. Наверное, со стороны я похожа на большую заводную куклу, совершающую однообразное, заданное внутренней пружиной, действие. Кровь струится, брызжет, пачкает мои руки и одежду. Меня тошнит, я сблевываю прямо в распоротое горло Виктора. Густая рвотная масса смешивается с его кровью. От этого зрелища меня тошнит еще больше.

Мне кажется, что я сейчас потеряю сознание. Солнце. Громадное липкое солнце, пульсирующее в моей голове. Солнце и воля. Печень… Селезенка… Меня выворачивает с такой силой, что кажется, будто внутренности мои и мозг вылетят вон. Не сдержавшись, падаю плашмя на Виктора. Мое лицо погружается в смесь моей блевотины и его крови. Слабость. Сознание шаткое, туманное.

С неимоверным усилием воли поднимаю себя. Каждой клеткой тела ощущаю нечеловеческую усталость. Кошмар произошедшего не позволяет мне верить в то, что случившееся… нет, более того… — совершенное мной! — что это — реальность. Мне хочется верить в невозможное: произошедшее — всего лишь темная игра моего подсознания. Мне хочется свернуться клубочком около теплого трупа Виктора и заснуть. Заснуть и забыть этот день навсегда.

Заснуть рядом с Виктором. Чувствовать, как он остывает, костенеет в противоестественном положении. Заснуть в этой кошмарной вони, а проснуться в собственной чистой постели. Я укладываюсь рядом. И вдруг меня непроизвольно начинают душить рыдания. Я раненый зверь. Расстрелянная браконьерами росомаха. Я понимаю, что все, что случилось, — было взаправду.

Я встаю, смотрюсь в висящее напротив зеркало. Голая, измазанная кровью и блевотиной. Никогда я не казалась себе более красивой.

Мой бедный разум работает остервенело. Он выдает мне решения, краткие и кажущиеся логичными. Иду в душ и долго моюсь. Вытираюсь полотенцем. Спешно одеваюсь. Забираю найденные мной деньги. Не пересчитываю — на вид около трех тысяч долларов. Мне они пригодятся. Разум говорит мне, что нужно вымыть здесь все как следует: моя блевотина хороший способ меня идентифицировать. Но я не в силах этого сделать. Я уже такая чистая и ароматная, вылившая на себя два флакона шампуня, я не могу еще раз измараться. Я выхожу из квартиры Виктора. Бесшумно и осторожно. Спускаюсь по лестнице. Покидаю пахнущий мочой подъезд.

Уходя, никого не встречаю — ни любопытной соседки, ни случайного гостя, но в удачу свою я не верю. Убеждена в том, что кто-нибудь не спящий меня полностью либо частично, но хорошенько заприметил.

Прихожу домой. Со мной случается истерика. В ожидании ареста несколько суток не выхожу из дома. Первоначально меня сковывает страх. Я не в силах что-либо делать вообще. Я не могу нормально спать. Вздрагиваю от малейшего шороха. Мне кажется, что меня вот-вот поведут в тюрьму, в изолятор, в камеру пыток. Бросят на гнилую солому, на холодный цементный пол. И тогда моя прошедшая, казавшаяся мне бессмысленной жизнь определенно покажется мне моей однофамилицей (то бишь — раем), а обретенное новое существование будет сущим кошмаром. Страх парализует все мои движения.

После на меня вдруг нападает деятельность. Подхлестываемая непонятным оптимизмом, я затеваю сбор нужных мне вещей. Я перебираю какие-то безделушки и начинаю плакать. Тихо и беззвучно — вот так я, оказывается, люблю какие-то маленькие, бездушные, ничего не значащие предметы. Сломанная брошка в виде стрекозы, пластмассовая фигурка поросенка, с перламутровым покрытием шариковая ручка. Понимаю, что этих ранее ничего не значащих для меня предметов я буду лишена. Плачу от никчемной жалости к себе. Лежу ничком и щедро смачиваю подушку слезами. Впадаю в забытье — бессвязные, несуразные вижу сны.

Мне снится лето. Теплый воздух. Ощущение надежды, возможности счастья. Мне снится P.P. — он улыбается мне. Рад меня видеть. Я подхожу к нему совсем близко. Становлюсь перед ним на колени и склоняюсь к его талантливым рукам художника. Я начинаю сосать его пальцы, как молочный теленок сосет коровье вымя. P.P. смотрит на меня сверху вниз. Смотрит на меня ласковыми, карими глазами. Я спрашиваю его, почему он не хочет быть со мной? Почему он не хочет быть рядом с той, для которой он — все? P.P. молчит. Я жду его ответа. Ласкаю его набухающий член, сквозь ткань брюк. P.P. наконец-то отвечает, что именно поэтому он и не хочет, потому что он для меня — все.

Я начинаю методично объяснять ему, что именно я могу ему дать забвение. P.P. слушает меня. Слушает внимательно, не прерывает и не останавливает. Я замолкаю сама, понимаю, что доводы мои не трогают его. Смотрю на него. Опять начинаю сосать его пальцы. Моя любовь, словно жадная крыса, пожирает меня изнутри. Сосу пальцы P.P.: моя нежность сменяется остервенением. Зубами сдираю кожу с его пальцев, сдираю мясо. Его руки навсегда искалечены. Он теперь — никто. P.P. корчится, он пытается вырваться. Мои внутренности сочатся невысказанными слезами. Моя любовь, словно жадная крыса, пожирает меня изнутри…