Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга вторая)

• Название: Дорога издалека (книга вторая)
• Автор: Мамедназар Хидыров
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Данный роман является продолжением первой книги писателя «Дорога издалека». Теперь действие развертывается в первые годы после окончания гражданской войны на юго-востоке Туркменистана, когда закладываются основы советского строя на земле древнего Лебаба. Перед нами проходит вереница персонажей, колоритно и точно выписанных, из числа вчерашних рабов эмира, только что вступивших на путь самостоятельной жизни, без гнета и оков. Книга заканчивается торжественным провозглашением Туркменской ССР.

---

Жизнь между тем входила в колею. Бешир издавна был на Амударье одним из пунктов, оживленной торговли; именно сюда приходили караваны, следующие на Лебаб из Карши, а также из менее крупных селений на земле узбеков — из Камачи, Кесби, Бешкента. В те времена караванами из Бешира везли много хлопка в нераскрывшихся коробочках — гоза, шерсти, кунжута, маша — местной чечевицы, а также бревна, балки, готовые двери для домов. Сюда же, в Бешир, особенно в осеннее время, доставляли пшеницу, рис, виноград, дыни. Следует еще упомянуть местное лакомство — халву всевозможных видов: кунжутную, тутовую. Ее продавали на базарах Бешира, Бурдалыка, Мекана, к торговля ею шла очень бойко.

Как-то зимой в ясный морозный день, когда резкий северный ветер пронизывал насквозь и, казалось, слово скажи, оно к усам примерзнет, песками Кизыл-Кум двигался немноголюдный торговый караван. Следовал он с запада — из Камачи, заночевал, не разводя огня, среди барханов западнее Чукурча и с рассветом направился к Беширу. Холодный ветер донимал караванщиков — все они надвинули себе папахи на самые брови, платками лица обвязали, иные не могли как следует сидеть верхом на ишаках — садились боком, свесив обе ноги на одну сторону, чтобы ветер не хлестал в лицо. Медленно всходило белесое, негреющее солнце. И вот справа, на бугре, завиднелся навес, стога сухой колючки — пастуший стан.

Посоветовавшись, решили, на всякий случай, идти к кошу не всем сразу, а отправить двоих, самых старших годами — Ходжамурада, который всеми признавался за вожака, и с ним Шами. А другие должны с верблюдами идти дальше. Но тут заговорил еще один из тех, что старше, Шерип-Кер:

— Нет, братцы, холод и меня пробрал до самых костей. Чаю хоть бы глоток пропустить, а то сил нет шагу ступить дальше. И жареные зерна у них, верно, найдутся..» Ну, а с верблюдами пусть потихоньку идут самые молодые — Сопи с Язмурадом. Все же, наверное, меньше нас продрогли. Мы-то у чабанов не задержимся. Найдется что перекусить — ладно, а нет — чаю по глотку и назад, догоним…

Выпалив все это одним духом, он стал заворачивать ишака по направлению к стану. Как говорится, только раз лягушка подумала про воду — а уже к ней сделала два, прыжка…

— Э-эх! — почесал в затылке коренастый Шами. — Недаром считается у туркмен: щенком собачьим лучше быть, чем у людей младшим. Ну, да верно, сынки, Язмурад и Сеид, двигайтесь-ка вы пока с верблюдами. Ты, Аннасапар, на коне — давай с нами. А мы, и вправду, назад скоро вернемся.

Трое старших направились к пастушьему стану, над которым приветливо завивался легкий дымок. С ними Аннасапар — единственный на коне.

Огромные косматые овчарки басовитым лаем встретили путников уже в сотне шагов от стана. Вскоре показался и человек — костлявый, в поношенном кожухе, коричневом тельпеке со свалявшейся шерстью. Отогнал собак, молча повел караванщиков за собой. Посредине просторного шалаша тлел неяркий костер из саксаула, с одного боку — штук пять закопченных кумганов; четверо пастухов и подпасков, сидя вокруг огня, тянули к нему заскорузлые, в ссадинах, руки. Вошедшие приветствовали хозяев, те, не оборачиваясь, ответили вразнобой.

У пастухов и в самом деле оказались поджаренные на углях зерна пшеницы — зимой, на холоде, лучшей пищи для чабана и не требуется. Перед гостями живо разостлали сачак, горкой насыпали источающие тепло зерна. Один из пастухов вынул из костра закипевший кумган, кинул под крышку щепоть чая, минуту спустя разлил по пиалам. Гости принялись подкрепляться — пригоршнями бросали в рот зерна, запивали обжигающим горло чаем.

— Вкусно-то как! — отпив два-три глотка и блаженно сощурившись, проговорил Шерип-подслеповатый. — Так бы и глотал неразжеванным.

— А ты, верно, по запаху чуял, что тут у них зерно поджаривается? — с усмешкой спросил Ходжамурад.

— Что, и тебе нравится? — прожевав, отозвался Шерип. — Как я проведал, не допытывайся… Чуяло мое сердце: суждено нам отведать зерна, и все тут! А что суждено, того не минуешь. Верно, Шами? — обернулся он к своему спутнику.

— Ты, Ходжамурад, слов попусту не трать, лучше нажимай на угощенье, — заметил обычно невозмутимый Шами. — Гляди, Шерип ничего нам не оставит… Видишь, он даже не жует, чтобы проглотить побольше.

Аннасапар подкреплялся молча, только прислушивался к беседе старших. Разговаривать, шутить в гостях ему не полагалось. Вскоре гости начали подниматься, благодарить хозяев за радушие:

— Будьте здоровы, счастливо оставаться! Подкрепили наши силы, пусть у вас никогда не будет недостатка в пище! Ну, а нам пора отправляться.

— Что ж, спасибо на добром слове, — отозвался один из пастухов, потирая над огнем заскорузлые ладони. — О нас не тревожьтесь. Дрова есть, воды вдосталь, мука имеется, тесто замесим, испечем — вот и снова сыты…

Распрощавшись, гости вышли, сели верхом на ишаков и тронулись в путь. Стали погонять их, чтобы скорее догнать караван. Аннасапар на своем вороном то и дело вырывался вперед. Исхоженная тропа уводила на запад. Впереди — урочище Беш-Как, обширный такыр, возле него скрещиваются степные дороги. Ходжамурад, ехавший головным, приложил ладонь к бровям: вроде, виднеется их караван. Только откуда там, кроме верблюдов, еще ишаки? Да и люди, вон их сколько снует…

— Гляди-ка! — окликнул он своих товарищей. — Вон туда, на край такыра… Верблюды, кажется, наши, но откуда там ишаки? И люди какие-то…

Спутники Ходжамурада пригляделись: верно, впереди многолюдный караван. То ли их верблюды, то ли нет… Посоветовавшись, решили послать Аннасапара на разведку, узнать, что там произошло, что за людей привелось встретить каравану. Если никакой опасности нет, пускай даст знать остальным, а если плохо дело — на коне сумеет ускользнуть…

Аннасапар, выслушав повеление старших, молча завернул вороного, ударил каблуками под ребра, поскакал в указанную сторону. Остальные продолжали путь, — но уже не исхоженной тропой, а стороной, так, чтобы их не было видно от такыра; при этом старались сохранять направление на запад, к реке.

Солнце уже поднялось над горизонтом, иней на высохшей траве испарился под его негреющими лучами. Путники видели, как Аннасапар приблизился к каравану. Дальше дорога пролегала низиной, караван отсюда не был виден. А когда снова выехали на равнину, заметили: от каравана к ним направляется всадник. Должно быть, Аннасапар… Но когда он подъехал ближе, оказалось — человек незнакомый. В обычной одежде — халат, папаха, чарыки, сам высокий, худощавый, с виду лет тридцати. А за спиной — винтовка, на поясе патронташ тяжелый, полный патронов… Под всадником гнедой жеребец.

— Сто-о-ой! — зычным голосом еще издали окликнул незнакомец, хватаясь за винтовку. Те так и обмерли. Натянули поводья, остановились, слова не вымолвят, только глаза таращат на грозного всадника.

— Заворачивай! Вон к тому каравану. Живо! — повелительно крикнул он.

— Добрый человек, послушай, — первым, опомнившись, дрожащим голосом повел речь Шами. — Ведь мы с караваном, верблюды наши вперед ушли… Не задерживай нас, добрый человек! Не то нам не догнать своих…

— Старик, ты мне тут молитвы будешь читать?! — всадник ощерился в недоброй усмешке, левою рукой опять схватился за приклад винтовки. — Да на этой тропе с самого рассвета ни одна живая душа не проскочила… А если ваши верблюды шли, то вон там они. Заворачивай, кому сказано?!

Что поделаешь? Когда грозят оружием, спорить бесполезно. Караванщики двинулись вперед, всадник за ними. Проехали немного, и вдруг он подзывает к себе Шерипа. Знакомый, должно быть… О чем-то они переговорили, так, чтобы другим не было слышно.

Наконец подъехали к месту. Здесь собралось несколько караванов. Сеид, с Язмурадом тоже были здесь, остальные — все незнакомые. Медленно потянулось время. Все чего-то ждали.

— Братец, ведь проголодались мы, поверь! Если не велишь ехать дальше, распорядись, чтоб дали поесть, — обратился Шерип-Кер к тому, кто их задержал.

— Нету ничего! — сердито бросил тот. — Подождать придется. Вон, старший скажет, как быть…

Он кивнул в сторону бугра, на котором возвышался всадник с биноклем.

— Ну, если ничего нет, — продолжал Шерип, — то, как говорится, бедняк и одним пловом насытится… А мы, уж так и быть, халвой. Вон с тем караваном, что недавно ты сюда пригнал, двое торговцев халвой, я их знаю. Поди попроси у них.

Секунду подумав, разбойник молча кивнул, затем они вдвоем направились к костру, возле которого грелись караванщики, приведенные в числе самых последних.

— Говорят, халвой промышляете. Дай-ка вот этим, проголодались они! Взаймы либо еще как… Не то мы сами возьмем.

Старший из караванщиков, узбек Омуркул, родом из Келека под Бешкентом, тощий, с густыми клочковатыми бровями, козлиной бородкой, учтиво изогнулся и зачастил:

— Будь по-вашему, ака, будь по-вашему! Сами дадим, сейчас хурджун развяжем…