Эдуард Бабаев - «Анна Каренина» Л. Н. Толстого

• Название: «Анна Каренина» Л. Н. Толстого
• Автор: Эдуард Бабаев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Критика
• Год: 1978

Книга Э. Г. Бабаева — опыт целостного анализа исторического, нравственного и художественного смысла романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина». Исследование сюжета и композиции, характеров, стиля и самого «образа времени» позволяет автору во многом по-новому раскрыть художественное своеобразие русского романа и его значения в «истории души человеческой».

---

Сама того не желая, Анна всем приносит несчастье. И Каренину, и Вронскому, и самой себе. «Была ли когда-нибудь женщина так несчастна, как я…» — восклицает она. И то, что она бросается поперек дороги под колеса неумолимо надвигающегося на нее вагона, тоже получило в романе символический смысл.

Конечно, дело было не в железной дороге, а в душе человека, в мироощущении эпохи. Но «звезда полынь» заключала в себе такой заряд современной поэзии, что Толстой как романист и поэт не мог пренебречь ее художественными возможностями.

И Каренин становится постоянным пассажиром, когда разрушилась его семья. Он ездит из Петербурга в Москву и из Москвы в Петербург как бы по делам службы, наполняя внешней деятельностью образовавшуюся душевную пустоту. Он ищет не деятельности, а рассеяния. Впрочем, в купе вагона первого класса Каренин чувствует себя уютно. Так он совершает путешествие в «дальние губернии». Ему выдали в министерстве прогонные деньги на двенадцать лошадей, но он возвратил эту сумму. «Зачем выдавать на почтовых лошадей, — сказала Бетси Тверская, — когда все знают, что везде теперь железные дороги».

Анна Каренина называла в порыве раздражения своего мужа «злой министерской машиной». Но он не всегда бывал таким, ему не была чужда человечность. Некоторая машинальность его привычек и убеждений прекрасно согласовывалась с законами «звезды полынь». Во всяком случае, и в вагоне поезда он чувствует себя одним из «сильных мира сего», столь же сильным и регулярным, как сама эта железная дорога, которая в конце концов и погубила Анну Каренину.

Стива Облонский — родной брат Анны Карениной. В его жизни не было крутых переломов или катастроф, но вряд ли кто-нибудь из героев романа ощущает с такой остротой всю тяжесть «переворотившейся жизни». «Без вины виноват», — говорит о себе Облонский. Теряя наследственные права, и он обращается к «звезде полынь». И входит в круг железнодорожных королей, надеясь получить место в обществе «взаимного баланса южно-железных дорог…». «Взаимный баланс» эпохи был не в пользу Облонского и всего уклада привычной наследственной и праздной жизни.

Когда Облонский узнал, что поезд, на котором приехала Анна, раздавил сцепщика, он в смятении побежал к месту происшествия и потом, страдая, морщась, готовый заплакать, все повторял: «Ах, Анна, если бы ты видела! Ах, какой ужас!» Сцепщик этот был простой мужик, может быть, из его разоренного владения, пустившийся искать счастья на тех же путях, что и его барин.

Толстой упорно называет сцепщика мужиком. И Анна увидела его во сне, в вагоне поезда, на возвратном пути в Петербург. «Мужик этот с длинной талией принялся грызть что-то в стене, старушка стала протягивать ноги во всю длину вагона и наполнила его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил глаза, потом все закрылось стеной. Анна почувствовала, что она провалилась».

Не поезд Анны Карениной, а сама эпоха уносила, разлучала, подавляла и раздирала кого-то. Железная дорога у Толстого — не только подробность современной жизни, но глубокая символическая реальность, дающая в романе целый ряд драматических идей и обобщений.

Что касается Левина, то с ним на железной дороге произошла странная история. Он ездил в Тверскую губернию и там охотился на медведя. Возвращаясь домой, он решил воспользоваться поездом и в своем полушубке вошел в купе первого класса, в то самое купе, в котором был Каренин. Кондуктор принял его по одежке и решил выпроводить вон. И Каренин сначала по той же причине хотел изгнать Левина. Но Левин поторопился начать умный разговор, чтобы «загладить свой полушубок». «Вообще весьма неопределенны права пассажиров на выбор места», — сказал Каренин.

Сцена эта была вполне в духе 70-х годов. «Никто, отправляясь в путь, не может быть уверенным, — писал обозреватель «Отечественных записок», — что его не высадят где-нибудь на дороге»: «с каждым пассажиром не только каждый начальник станции, но и каждый обер-кондуктор, даже кондуктор распоряжается, как с принадлежащей ему вещью». Статья заканчивается теми самыми словами, какие сказал Каренин: «До сих пор не существует никаких правил, которые бы определяли права пассажиров»[45]…

Можно предположить, что, как просвещенный человек, Каренин читал именно эту книжку журнала, когда в купе появился Левин, а за ним и кондуктор. Романическая соль эпизода состоит в том, что Левина гонят из вагона, что «звезда полынь» его не принимает… Исторический смысл всех этих сцен возникает как бы «из самой художественной сущности романа»[46].

Характеры

Структура «Анны Карениной» во многом отличается от структуры «Войны и мира», где Толстой высказывал свои главные мысли в форме пространных публицистических или исторических «отступлений». В новом романе он стремился к строгой объективности повествования. «Ни пафос, ни рассуждения я не могу употреблять», — говорил он о строгом самоограничении, принятом на себя в этом произведении.

М. Н. Катков, редактор журнала «Русский вестник», где печаталась по главам «Анна Каренина», был смущен «ярким реализмом» сцены сближения Анны и Вронского. И он просил Толстого «смягчить» эту сцену. «Яркий реализм, как вы говорите, — отвечал Толстой на просьбу редактора, — есть единственное орудие» (62, 139).

«Единственным орудием» Толстого была объективная форма повествования, сменяющаяся панорама событий, встреч, диалогов, в которых раскрываются характеры его героев в то время, как автор «старается быть совершенно незаметным». Если верно, что стиль — это человек, то стиль Толстого определяется не только его собственным достаточно сложным характером, но и характерами его героев. В эпическом повествовании каждый из них получил оптимальную возможность действия, выбора и «личных» решений, которые так или иначе меняли или определяли всю систему романа.

— Говорят, что вы очень жестоко поступили с Анной Карениной, заставив ее умереть под вагоном, — сказал Толстому его хороший знакомый, доктор Г. А. Русанов.

Толстой улыбнулся и ответил:

— Это мнение напоминает мне случай, бывший с Пушкиным. Однажды он сказал кому-то из своих приятелей: «Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна! Она замуж вышла! Этого я никак не ожидал от нее». То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Вообще, герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы; они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется[47].

Этот полусерьезный, полушуточный разговор имел прямое отношение к поэтике Толстого, которая складывалась под сильным воздействием пушкинской «поэзии действительности».

Толстой несколько раз переделывал сцену исповеди Левина перед свадьбой. «Все мне казалось, — признавался он, — что заметно, на чьей я сам стороне». А ему хотелось, чтобы сцена была вполне объективной.

«Заметил я, — говорил Толстой, — что впечатление всякая вещь, всякий рассказ производит только тогда, когда нельзя разобрать, кому сочувствует автор. И вот надо было все так написать, чтобы этого не было заметно»[48].

Задачу такого рода Толстой решал впервые. В «Войне и мире» он не только не скрывал, а, напротив, отчетливо, в многочисленных авторских отступлениях подчеркивал то, что вызывало у него сочувствие и что такого сочувствия не вызывало. В «Анне Карениной» у Толстого была другая художественная задача.

Достигая объективности повествования, Толстой придавал своему роману некоторую загадочность. Но жар его пристрастий чувствовался во всех сценах, а силы притяжения и отталкивания идей создавали закономерное движение и развитие сюжета.

Поэтому и психологический анализ в романе «Анна Каренина» получает своеобразную, объективную форму. Толстой как бы предоставляет своим героям свободную возможность действовать самостоятельно, а себе оставляет роль добросовестного летописца, проникающего в самые сокровенные мысли и побуждения каждого, кто вовлечен в эту трагическую историю.

У Толстого нет немотивированных поступков. Каждый поворот сюжета подготовлен строгой логикой развития действия, которое, однажды получив импульс движения, далее следует от ближайшей причины к дальнему следствию. Характеры в романе разработаны психологически, так что каждый из них есть явление единичное и уникальное. Но и это единичное есть часть общей «истории души человеческой».

При этом Толстого интересуют не отвлеченные типы психологии, не исключительные натуры, а самые обыденные характеры, которые созданы историей и создают историю современности. Поэтому и Каренин, и Левин, и Вронский, и Облонский так тесно связаны и даже до некоторой степени ограничены своей средой. Но социальная конкретность художественных типов не заслоняет в глазах Толстого огромного общечеловеческого смысла нравственных конфликтов, на которых построен роман как целое.