Иван Киреевский - Том 1. Философские и историко-публицистические работы

• Название: Том 1. Философские и историко-публицистические работы
• Автор: Иван Киреевский
• Издательство: Издательский педагогический центр «Гриф»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-89668-106-2

Издание полного собрания трудов, писем и биографических материалов И. В. Киреевского и П. В. Киреевского предпринимается впервые.

Иван Васильевич Киреевский (22 марта /3 апреля 1806 — 11/23 июня 1856) и Петр Васильевич Киреевский (11/23 февраля 1808 — 25 октября /6 ноября 1856) — выдающиеся русские мыслители, положившие начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточнохристианской аскетики.

В первый том входят философские работы И. В. Киреевского и историко-публицистические работы П. В. Киреевского.

Все тексты приведены в соответствие с нормами современного литературного языка при сохранении их авторской стилистики.

Адресуется самому широкому кругу читателей, интересующихся историей отечественной духовной культуры.

Составление, примечания и комментарии А. Ф. Малышевского

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»

Note: для воспроизведения выделения размером шрифта в файле использованы стили.

---

Шлёцер и другие немецкие ученые только потому могли себе составить такое понятие о первых двух веках нашей истории, что они эти два века изучали совершенно отдельно, безо всякой связи с предыдущим и последующим. Разумеется, что из отрывчатых и кратких известий летописца об этом далеком времени, многозначительных в связи с целым, вышло что-то мертвое, лишенное всякого колорита и характера, и что из этих несвязных камней разрушенного здания можно было строить всякого рода гипотезы и системы. Но мы, несмотря на естественное влияние этих первоначальных исследователей, знаменитых своею ученостью, не могли не откликнуться на громкий голос нашей истории, прямо им противоречащий, и это живое впечатление летописей явственно выразилось в Вашей статье. Рядом с той мрачной картиною нашей старины, о которой мы сейчас говорили, в той же статье есть и совершенно другая картина, где отношение призванных князей к с народу и самый народ изображены совсем иначе.

1. «Рюрик, — говорите Вы, — был призван в Новгород добровольно, и Олег был так же добровольно принят в Киеве».

2. «С народом у нас князь имел дело лицом к лицу как защитник и судья, в случаях, впрочем, очень редких, за что и получал определенную дань — вот в чем и состояло все его отношение».

Не ясно ли, что это отношение совсем не то, которое показано в прежней картине? Кажется, это не значит покорить и держать в повиновении.

3. «Народ на Западе, побежденный и покоренный, был обращен в рабство, а у нас остался свободным, как был, потому что не был покорен».

4. «У нас не было ни победы, ни покорения и не началось никакого различия в правах между пришельцами и туземцами, не началось ни дворянства, ни рабства».

5. «Все жители различались только по своим занятиям, равно доступным для всякого, а в политическом, гражданском отношении были равны между собою…».

Совершенно справедливо, но именно потому, что у нас не было ни победы, ни покорения, те же коренные основы гражданского быта остались и в продолжение всей нашей истории; а если бы завоевание и покорение, как Вы прежде говорили, было, но не вдруг, а мало-помалу, то совершенно в той же соразмерности происходил бы мало-помалу и перевес покорителей над покоренными, образовались бы сословия благородных и рабов. Вы, кажется, предполагаете, что это завоевание довершилось через 200 лет, то есть при Ярославе; но Вы же сами говорите, что в «Правде» Ярослава за русина и словенина совершенно одна пеня и что, следовательно, они имели одинакие права. А в позднейшие времена еще яснее видно, что этого различия в правах вовсе не было.

6. «Земля у нас осталась, как прежде, в общем владении народа, под верховною (отвлеченною) властью князя…».

Опять ясное доказательство, что ничего не было похожего на завоевание, ни на внезапное, ни на постепенное, и что призвание и завоевание не только не были близки одно к другому, но были прямо одно другому противоположны. Отсутствие личной земельной собственности, а принадлежность земли целой общине (деревне или городу), которая распоряжается ею на мирской сходке, — одно из коренных отличий всех славянских народов, совершенно несовместное с завоеванием; оно у нас не только не нарушалось от призвания варяжских князей, но, как известно, и до сих пор существует.

Эти два изображения одной и той же эпохи истории мне кажутся совершенно несовместимы. Вы сами главное отличие нашей истории от западной полагаете в том, что у нас не было завоевания; Вы признаете, что наш народ призвал варяжских князей добровольно, что он остался совершенно свободен, как был, что не были нарушены ни его собственность, ни его права гражданские и что все отношения призванного князя к народу ограничивались тем, что он был народу защитник и судья, и то в случаях очень редких, — и в самом деле наши летописи об этом несомненно свидетельствуют. Но можно ли это согласить с прежним?

Противоречие слишком очевидно. Чтобы яснее определить, которое из этих двух изображений истинное, посмотрим, какие перемены в государственном устройстве русских славян произошли от призвания варяжского княжеского рода? Это мы всего яснее увидим, когда сообразим русскую историю тех веков, об которых наши летописи говорят подробнее, с известиями Нестора о состоянии России до призвания Рюрика. Правда, что свидетельства Нестора о временах дорюриковских, так же, как и о первых двух веках после призвания, отрывчаты и кратки, но зато они правдивы и определительны; а если мы взглянем на историю и на государственные отношения наших славянских братьев, то может быть многое в отрывчатых сказаниях Нестора для нас объяснится, может быть, даже для нас понятнее будет и значение призванного князя и самая причина призвания.

Еще в VI веке византийские историки описывают нам государственный быт славян почти такой же, как Нестор. Вообще все известия как иностранных, так и славянских летописцев согласны, что государственное устройство всех славянских племен основано было на отношениях родовых. Все племена славянские состоят из отдельных родов. У каждого рода был свой старейшина, или глава; у целого племени был один общий старейшина, и наконец все племена, составлявшие один народ, соединялись около одного общего всем главы, или старейшины.

Название этих старейшин в различных славянских странах и в различные времена было различно. У чехов верховный старейшина всего народа назывался господином, князем, у поляков сначала воеводою, а потом князем[78]; у сербов и хорватов великим жупаном; у моравян и у русских великим князем. Позднее (около X века), сербы, чехи и поляки стали называть своих великих князей королями, а еще позднее сербы называли их царями. Названия старейшин одного племени, старейшин одного рода, были также разнообразны у различных славянских народов: их называли князьями, жупанами, боярами, воеводами, властелинами, панами, банами, ляхами, владыками, старейшинами, старцами, а иногда и все эти названия сливались в одном общем имени князя, потому что слово князь, происходящее от древнего славянского корня «кон», то есть край, начало, выражало вообще начальника или главу. Так и до сих пор у нас верхнее бревно на кровле дома называется «князем», а в Сербии до сих пор «князем» называется и верховный глава всей Сербии и простой деревенский староста[79].

Но несмотря на это чиноначалие старейшин, каждый род не был в прямой зависимости от общего всем старейшины, а управлялся особо своим главою вместе со всеми главами семей, его составляющих. Города были средоточиями родовых, племенных и народных собраний, и потому между городами существовало то же чиноначалие, как и между старейшинами.

«Но это родовое управление, — справедливо замечает Матеевский, — во многом было не похоже на патриархальное управление израильтян или арабов, потому что роды славянские хотя и жили отдельно, но управлялись народными собраниями».

Деревня решала свои дела на мирской сходке; когда встречались дела, касающиеся до целого рода, род собирался в свой город на общий совет, или вече, на котором присутствовали все, способные носить оружие, и совещались об делах под председательством своих старцев[80]. Точно таким же образом собиралось вече племенное и вече народное[81], но только с тем различием, что там естественно не могла присутствовать вся масса народа, а собирались уже одни старейшины всех родов.

Напрасно некоторые из ученых (например, Матеевский), занимавшиеся славянскими древностями, думали, что княжеский сан возник между славянами из необходимости внешней обороны: он основан был на их коренном, родовом устройстве и потому был современен существованию славянского народа. Те, которые так думали, основывались только на свидетельстве Велисариева секретаря Прокопия и других византийских историков VI века, которые определительно говорят, что славяне не знают монархической власти, но из этого не следует, что бы у них не было родовых старейшин; и те же самые византийские историки упоминают о славянских князьях, которых они называют архонтами. Что у славян с незапамятных времен существовали и удельные и великие князья, это подтверждается самыми первоначальными историческими свидетельствами всех славянских народов.

Простота и безыскуственность древнего быта, удивительное единство языка, веры, обычаев и характера, несмотря на все разнообразие внешних отношений, наложили на историю всех славян, особенно в первые века их исторической памяти, печать разительного сходства. Поэтому и нам даже беглый взгляд на первоначальную историю наших славянских братьев покажет, до какой глубокой древности восходит то государственное устройство, которое мы находим в России не только во время призвания варяжских князей, но и несколько веков после этого события.