Норман Мейлер - Призрак Проститутки

• Название: Призрак Проститутки
• Автор: Норман Мейлер
• Издательство: АСТ
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-021875-3

Роман о людях, «которых не было», — и событиях, которые стали величайшими потрясениями XX века!

Роман о ЦРУ — во всем блеске его «дел» и всей неприглядной рутинности его повседневной работы…

Роман о тайнах прошлого века — под острым и злым пером великого Нормана Мейлера — писателя, «который не ошибается НИКОГДА»!

---

— Все, что ты от них получаешь, по меньшей мере подправлено ФСИ.

— Отложи в сторону учебник. Мои люди зарабатывают себе на жизнь. Они — улица. Конечно, ФСИ занимается ими. Ты же не думаешь, что западногерманская разведка допустит, чтобы мы общались с фрицем, который не работает на них! Это комедия. Все платят за информацию — англичане, французы, западные немцы, советские. Мы платим больше всех, поэтому нам и работать легче всего. Сядь на подземку и поезжай в Восточный Берлин, в кафе «Варшава». Это место, где все болтаются, — ты там встретишь и агентов, и информаторов, и связных, и отщепенцев, и курьеров, и начальство, и русских, и американских кураторов. Крысы бегают от стола к столу, выискивая, где лучше заплатят. Западный Берлин можно назвать рынком шпионажа, но Восточный Берлин — местечко повеселее. Там все двойники и тройники. Трудно даже запомнить, кто твой, а кто ихний, и, знаешь, дружище, это не имеет значения. Если у них нет товара, они его изобретают.

— А тебя не беспокоит то, что Штази, возможно, подправляет то, что ты получаешь?

— Штази не в состоянии состязаться с нами в оплате. К тому же я знаю, кто на них работает и какую информацию им давать. — Весь этот разговор страшно наскучил Батлеру, как бывает скучно адвокату консультировать друзей по воскресеньям. — Забудь об этом, Чарли Слоут. — Это было моим псевдонимом в военном ведомстве. — Лучше посмотри на ту рыженькую!

Мы сидели в «Бальхаус-рези», на Графенштрассе, как раз в том легендарном месте, где на каждом столике стоит телефон. Вы можете позвонить женщине, которая сидит в другом конце зала, набрав номер ее столика. Так же можно связаться и с мужчинами, и телефон у нас не переставал звонить. Женщины хотели поговорить с Диксом. Он держался начальственно и тут же обрывал разговор, если женщина не говорила по-английски. Тем же, кто говорил по-английски, предстояло пройти ускоренный курс обучения.

— Ангел, — говорил он, — помаши ручкой, чтобы я был уверен, с кем я разговариваю.

Блондинка, сидевшая в другом конце зала, помахала в дымном воздухе пальчиком.

— Вы сказочно хороши, — говорил он ей. — Не надо меня благодарить. Это правда. — А сам все это время стучал костяшками по столу. — Хельга. Приятное имя. И говорите, вы разведенная. Рад за вас. Могли бы вы, Хельга, ответить мне на один вопрос?

— Да?

— Хотите потрахаться?

— Тебе за это не дают по морде? — спросил я как-то его.

— Да, — сказал он, — но и ублаготворяют тоже.

Если Хельга вешала трубку, он пожимал плечами.

— Еще одна высохшая дикая кошка.

— А что, если бы она сказала «да»?

— Я бы смазал ей глотку.

Женщины не всегда говорили «нет». Он назначал им свидание на потом. Иногда являлся на эти свидания. А иногда ожесточался при одной мысли о женщине. Мы вставали из-за столика и отправлялись в другой клуб. «У Ренди» на Кантштрассе необходимо было получить столик у эстрады, чтобы с помощью удочки, которую выдавала дирекция, выудить какую-нибудь часть одежды, сброшенной стриптизершей. Воздадим должное Эммануилу Канту! Мы заскакивали в «Парилку» на Прагерштрассе. Там всегда толпилось множество мужчин, одетых женщинами. Мне это было противно — противно со всей силой унаследованного пуританства, а Батлер получал от этого удовольствие. Потом мы шли дальше. Он ни на секунду не закрывал рта, одной рукой обнимая за талию какую-нибудь девицу, а другой отправлял в карман бумажку, полученную от официанта, или выслушивал девушку из гардероба, или, быстро набросав что-то в блокноте, вырывал листок и посылал его бармену. Видя, что мне не нравятся методы его работы, он начинал смеяться.

— Загляни в учебник по дезинформации, — говорил он. — Этот бармен работает на восточных фрицев. Штази чистой воды. Я хочу немножко осложнить ему жизнь.

Так оно и шло. Одной такой ночи хватило бы, чтобы питать мое воображение целый месяц. А я совершал такие обходы с Батлером по нескольку раз в неделю. Никогда еще я так бурно не жил. Я не знал, находимся ли мы в погребке или в зоопарке. Жизнь представлялась такой многообещающей, потому что воды ее стали темными и порочными. Мы были в Западном Берлине, окруженные со всех сторон коммунистическими армиями, — мы проживем, может, день, а может, целый век, но порок прорезал эту тьму, мигая разноцветными огнями, как в увеселительном парке.

Как-то вечером пожилой официант заметил, обращаясь ко мне:

— Вы считаете, это здорово, да?

Я кивнул.

— Да это же ерунда, — сказал он.

Я не удержался и спросил:

— Здесь больше веселились при нацистах?

Официант какое-то время смотрел на меня.

— Да, — сказал он. — Тогда было лучше.

Мне оставалось лишь гадать, как же было лучше тогда. За столиками в дальних концах зала людям было, пожалуй, не слишком весело, но вокруг нас возбуждение росло. Присутствие Дикса в берлинском клубе становилось особенно заметно около часу ночи. Черты его лица, веселого и жестокого, светлые волосы, рост, его физическая сила, нескрываемая жажда ограбления наверняка напоминали о тех победных временах, когда мечта о божественной власти, взращенной на языческом чуде, жила в душе многих берлинцев. У Дикса всегда был такой вид, будто лучшего места и в более благоприятное время он никогда не посещал.

Можно было предположить, что из множества женщин, окружавших Батлера, какая-нибудь достанется и мне, но я скоро обнаружил, что не готов к этому. Никогда еще я не проявлял такого страха перед женщинами. Я всегда считал это глубоко скрытой тайной. Я утаивал ее даже от себя. А теперь вынужден был признать, что боюсь как молодых особ, которые выглядят не старше четырнадцати, так и женщин, удивительно хорошо сохранившихся в семьдесят лет, не говоря уже обо всем спектре между этими крайностями. Мысль, что кто-то из этих работающих девиц, разведенных женщин или шустрых жен не прочь переспать со мной, вызывала во мне такую же панику, какая нападала на меня в первый год обучения в школе Бакли, когда я не умел драться и боялся серьезно покалечиться из-за ерунды. Мне казалось сейчас, что секс — самая жестокая из человеческих сделок: ты отдаешь значительную часть себя, а еще неизвестно, что получишь, женщина же встряхнется и уйдет, унося с собой твое сокровище. Твои духовные ценности. Я преувеличиваю свой страх в надежде объяснить его. Когда женщина в те вечера садилась рядом со мной, на меня накатывала невероятная — хотя и тщательно скрываемая — паника. Вот сейчас что-то выкрадут из моей души. Я ведь могу выдать тайны, которые Господь доверил мне. Признаюсь, я становился еще более правоверным, чем когда впитывал в себя принципы, которым обучали нас в школе Сент-Мэттьюз, говоря об истинной силе Христа, мужестве и чувстве ответственности.

С другой стороны, мне все еще хотелось посостязаться с Диксом Батлером. Не знаю, повлияли ли на меня холодные души в школе, где я проходил подготовку, или унаследованное сочетание хромосом, но меня раздражало то, что я не могу сразиться с ним на поле битвы за женщину. Мне очень хотелось бы похвастать, что я еще искуснее в любви, чем мистер Рэнди Хафф, но мешало присущее Хаббардам здравомыслие: одной из причин, объясняющих, почему я до сих пор избегал сражений со своим страхом, был тот простой факт, что в колледже моим вниманием пользовались наиболее недоступные девочки. Луч этого иронического света необходимо бросить и на мою любовь к Киттредж. В мою темницу внезапно открылась дверь. Мне едва ли хотелось заглянуть в глубину проблемы — это портило тот образ молодого офицера ЦРУ, который мне нравилось сохранять.

Однако следовало что-то придумать, чтобы объяснить, почему я отвергаю всех женщин, какие попадаются на моем пути. Сочини я сказку о том, что хочу остаться верным девушке в своих родных местах, это вызвало бы бесконечные насмешки со стороны Дикса Батлера, а потому я сказал, что у меня венерическая болезнь. Триппер, буркнул я.

— Через неделю ты будешь здоров.

— У меня такая форма, которая не поддается пенициллину.

Он пожал плечами.

— Всякий раз, как я чего-нибудь схватываю, я просто зверею, — сказал он. — Всаживаю в бабу вместе с гноем и со всем. — Он смотрел на меня. Как всегда, когда Батлер рассказывал о какой-нибудь низости, в глазах у него появлялся огонек. В такие минуты он был необычайно хорош. — Понимаешь, в ту пору я крутился как черт, стараясь залезть в постель к какой-нибудь респектабельной дамочке. Очень меня прельщала мысль заразить ее. Ты не считаешь, что я псих?

Настала моя очередь пожать плечами.

— Я это приписываю тому, — сказал он, — что моя мать бросила моего отца, моего брата и меня, когда мне было десять лет. Отец у меня был забубенный пьяница. Избивал нас до одурения. Но, став постарше, мы придумали такую игру: стали считать, со сколькими отцовскими сучками мы побаловались за его спиной. Я ненавидел этих сук — ты только подумай, сколько женщин на этой земле! — за то, что ни одна из них не стала мне хорошей матерью. Старый Король Билл, что сидит на своем холмике в ГИБРАЛТЕ, пожалуй, единственный, кого я мог бы назвать пристойной матерью. Только не говори ему, что я сказал. Он тогда начнет проверять, сколько я перерасходовал на суточных. А я не хочу, чтобы он в это влезал.