Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака

• Название: Четыре танкиста и собака
• Автор: Януш Пшимановский
• Издательство: Крайова Агенця Выдавнича
• Жанр: Литература о войне
• Год: 1985

---

Испуганные чайки закружились вверху, над домами без крыш, над поднятыми вверх лицами людей, повлажневшими будто от утренней росы.

Срочной работы в Гданьске было невпроворот. Станислав Кос хотел сразу же после торжеств вернуться к своим обязанностям бургомистра, но экипаж «Рыжего» взял его в плен и потащил на Вестерплятте. Его просили показать, где стоял немецкий корабль «Шлезвиг-Гольштейн», где были ворота с орлом на овальном щите с надписью «Военный транзитный склад»; раздвигая руками разросшиеся по грудь лопухи, рассматривали остатки каменной стены, поржавевшие рельсы железной дороги, руины караульного помещения.

Наконец уселись на берегу на перевернутую вверх дырявым дном шлюпку и смотрели, как ветер носит чаек над Мертвой Вислой, и слушали воспоминания поручника.

– Под конец мне самому пришлось встать за пулемет. Получил осколком по голове, но легко, только вот каску было трудно натягивать на повязку. А они бомбили, били из орудий… Против тяжелого оружия мы были бессильны, но все равно за наших пятнадцать человек они заплатили тремя сотнями убитых. Мы удерживали Вестерплятте целую неделю. В то время когда война только начиналась, это было важно. Было важно, чтобы мир услышал эти выстрелы, пробудился и понял, что каждая новая уступка только делает бандитов все наглее и наглее…

Лидка стащила тесноватый сапог и грела босую ногу на белом песке. Маруся сорвала травинку и грызла желтовато-зеленый стебелек. Шарик, лениво растянувшись на солнышке, ляскал зубами, пытаясь схватить муху.

– Здесь было начало, – сказал Густлик, – и здесь для нас конец работы. Разве не так? Завтра вечером, эх, и танцевать буду, как уже давно не танцевал. – Он встал, зашаркал сапожищами в темпе оберека.

– Повеселиться можно, а вот до конца еще далеко. Работы много, – ответил Вест. – Везде развалины, мины, порт утыкан затонувшими кораблями. Надо все это…

– Ясно, – прервал его Янек, – но главное, что мы нашли друг друга.

– Мой старик тоже написал. – Густлик вытащил из кармана письмо и похлопал по нему ладонью. – Мать просит его поздравить весь экипаж.

– Весь экипаж… А если он не весь? – Григорий сломал и бросил назад, через плечо, ветку, которую крутил в руках. – Никто нам не скажет, какая будет завтра погода.

Все загрустили. Но тут Шарик навострил уши, предостерегающе проворчал. По бездорожью, шелестя сухими стеблями прошлогодних сорняков, подходила к ним худая, не старая еще женщина в черном платье.

– Извините, сын у меня пропал. Маречек, шестилетний. Может, панове видели?

– Никто здесь до вас не проходил, – помолчав немного, ответил Янек.

– Извините, я тогда пойду. Год тому назад пропал, вышел на улицу и не вернулся. Маречек, шестилетний, – уходя, причитала она.

С минуту они смотрели ей вслед.

– Мне пора. – Маруся встала. – Перед дежурством надо переодеться в старую форму.

– И перед вечером стоит подольше поспать, – добавила Лидка.

– Не скоро еще после этой войны станет людям весело, – сказал отец Янека, когда они уже шли назад.

– И все-таки Густлик прав, когда говорит, что конец работе, – энергично вмешался Григорий, – потому что конец действительно близок. Я один на свете как перст, ни одна девушка меня не любит, а я все время думаю о том, как хорошо будет после войны.

Они шли напрямик целиной в ту сторону, где у побережья оставили шлюпку после переправы через Мотлаву.

– Найдешь такую, которая полюбит. – Густлик обнял грузина за плечи.

– Завезу тебя под Студзянки, к Черешняку, и просватаю.

– В деревню не хочу.

– А хочешь девушку из Варшавы? Вихура это устроит, скажу ему, как вернется.

– А где Вихура? – заинтересовался Григорий.

– На барже поплыл за мукой, но к завтрашнему вечеру, к празднику, должен вернуться, – объяснил Янек.

Вихура не сумел вернуться к вечеру, а бал начался ровно с заходом солнца. Не танцы, а настоящий бал. Солдатский бал в освобожденном Гданьске.

Огромный зал на первом этаже старого мещанского дома едва мог вместить гостей. На стенах его еще лежала печать недавних боев: пятна сажи, косой след очереди, потрескавшаяся штукатурка, и все-таки везде царили чистота, строгость, порядок. То, что нельзя было убрать, закрыли военными плакатами: был там зеленый солдат поручника Володзимежа Закшевского, призывающий: «На Берлин!», смешные гитлеры Кукрыниксов, бьющий в колокол седой крестьянин Николая Жукова с надписью: «Братья славяне!» Где не хватало плакатов, повесили куски артиллерийских маскировочных сетей, растянутые плащ-палатки, украшенные ветками орешника и цветущего терновника, а также лозунги, торопливо написанные на полотне: «Гданьск – польский на века!», «Вперед, на Берлин!», «Рвись до танца, как до германца!», и еще что-то про Гитлера, а что именно – трудно было разобрать, потому что капеллан бригады, противник богохульства, приказал прикрыть этот лозунг зеленью.

Почти посредине бального зала находился лаз, ведущий в подвалы, это был след от снаряда. Его ограждали саперские козлы с табличками: «Осторожно, дыра!» и «Внимание, не провались!». Время от времени над полом из лаза показывалась голова солдата, который поднимался по приставной лестнице и подавал танцующим бутылки с пивом.

Играл не бригадный оркестр, который умел исполнять только марши, а собранный в экстренном порядке польско-советский ансамбль, игравший на инструментах, которые оказались под рукой, – гармонь, гитара, сигнальная труба, рояль со столбиком из кирпича вместо ножки и с простреленной крышкой и, конечно, бубен. Над возвышением для оркестра виднелся разбитый барельеф гитлеровского орла, саперы долго сбивали его прикладами, но так и не успели закончить эту работу к началу бала.

– Все танцуют!

Танцевали польские и советские радистки и телефонистки, санитарки в празднично отглаженных гимнастерках. У одних на ногах вычищенные до ярчайшего блеска сапоги, у других – неизвестно где раздобытые туфли, но у каждой что-нибудь необычное во внешнем облике, что-нибудь милое и женственное: брошка, красивый воротничок, платочек в руке, весенний цветок в волосах. Были здесь и девушки – местные жительницы, и те, кого привезли сюда на работу, когда Гданьск был еще немецким. У всех у них бело-красные повязки и ленточки на груди. Среди мужчин выделялось несколько человек, одетых в гражданское и тоже с повязками на руках и ленточками в петлице пиджаков.

Люди танцевали, а недалеко от оркестра стоял командир бригады и смотрел на них с улыбкой. Прошло, может быть, с четверть часа после начала бала, когда к нему протиснулся отец Янека с большим свертком под мышкой.

– Привет, Вест! – Генерал протянул ему руку. – Куда ты пропал со вчерашнего дня?

– Тральщики открыли выход из порта и очистили краешек залива, вот я и кликнул пару знакомых рыбаков, запустили мы катера и…

– Есть рыба?

– Немного, но есть, гражданин комендант города.

– Оставь меня в покое с этим комендантом. Меня зовут Ян.

– Станислав.

Оба одновременно подумали, как же это глупо, что до сих пор они не называли друг друга по имени, и громко расцеловались в обе щеки. Увидев это, Густлик, танцевавший с Лидкой танго «Золотистые хризантемы», закричал вниз:

– Пиво для командира, живо!

Он подхватил на лету бутылки и передал их, не переставая напевать:

«…В хрустальной вазе стоят на фортепиано…»

Командир и Вест зацепили один бутылочный колпачок за другой, сорвали их, чокнулись горлышками бутылок и отпили по два глотка.

– Вчера утром я послал людей за мукой. С минуты на минуту баржа должна вернуться, и тогда пустим пекарню.

– Я бы сгодился месить тесто. – Густлик прервал пение и показал свою мощную лапу, а потом, продолжая танцевать, тихо сказал Лидке: – Только мы здесь не останемся. Генерал пусть остается комендантом, а «Рыжий» – на фронт.

– Можешь месить! – крикнул Густлику в ответ командир и сказал, обращаясь к Весту: – Только я пробуду здесь самое большее несколько дней – и на фронт, в штаб армии. Янека надо бы побыстрее демобилизовать, послать в школу. – И он показал на парня, танцевавшего в это время с Марусей.

– Это было бы лучше всего, но…

Янек только теперь заметил отца, и они с Марусей подбежали к нему, разрумянившиеся, радостные.

– Здравствуй, папа! – И тут же Янек встал по стойке «смирно»: – Гражданин генерал, прошу разрешения обратиться к поручнику Косу.

– Военная шкура – вторая натура, – рассмеялся командир. – Вот уволю тебя на гражданку, пошлю в школу, и тебе не нужно будет просить никакого разрешения.

– За что же это? – сразу погрустнел Янек.

– Как это за что?

– На гражданку за что? Мы же всем экипажем подавали рапорт.

– Новые танки с восьмидесятипятимиллиметровыми орудиями пошли на фронт, а остальная бригада остается здесь в качестве гарнизона.

– У «Рыжего» новый мотор, гражданин генерал. Голос юноши стал хриплым. – Пока война не окончена, никто не имеет права…