Екатерина Таубер - Нездешний дом

• Название: Нездешний дом
• Автор: Екатерина Таубер
• Жанр: Поэзия
• Год: 1973

Екатерина Таубер (1903–1987) — поэт, прозаик, критик «первой волны» русской эмиграции. Издала пять поэтических сборников. Ее стихи вошли в наиболее известные поэтические антологии русского зарубежья: «Якорь» (1936), «На Западе» (1953) и др., а также публиковались во многих журналах: «Современные записки», «Русские записки», «Возрождение», «Грани», «Новый журнал». До войны входила в литературную группу «Перекресток», близкую к В. Ходасевичу. После Второй мировой войны 16 лет преподавала русский язык в лицее Карно в Канне. В этот период сблизилась с Б. Зайцевым, И. Буниным, Д. Кленовским.

В основе данного электронного издания — четвертый сборник стихотворений Екатерины Таубер — «Нездешний дом» (Мюнхен, 1973).

---

«Лицо — послушная глина…»

Лицо — послушная глина.
Всю жизнь мы лепим себя,
Пленясь образцом старинным
В большой мастерской бытия

Иль вовсе ничем не пленяясь,
Лишь глядя со стороны,
Как ты или я меняюсь
От этой до той весны.

Пока то любовь, то злоба,
— Как будто взмахом резца, —
Кладет отпечаток до гроба
В улыбку, в морщины лица.

Когда же года и потери
Источат, изрежут лик, —
Смерть — мастер среди подмастерьев —
Положит последний штрих.

«Окно выходило в чужие сады…»

Окно выходило в чужие сады,
Закаты же были, как вечность, ничьи —
Распахнуты Богом для всех.

И думал стоявший в окне человек:
«Увянут сады, но останется крест
Оконных тоскующих рам

И крест на могиле твоей и моей,
Как память страданья, как вечная дверь
В распахнутый Богом закат».

«Остановка в пути. Тишина…»

Остановка в пути. Тишина.
Или поезд наш в поле забыли?
Или снова отсрочка дана?
О, как много мучительных «или»!

По откосам ромашки цветут,
Много птиц, как когда-то в ковчеге…
Может быть, уцелеем мы тут
И колеса крестьянской телеги

Повезут по зеленой меже
На окраину гнева и мести,
Если только не поздно уже
И не ждет за околицей вестник.

«Стихи пришли некстати, на ходу…»

Стихи пришли некстати, на ходу
Меж чинных заседаний, конференций.
Они как вязкий пряник на меду, —
И радуешься кашлю, инфлюэнце,

Чтоб только дома надолго засесть,
Смотреть в окно, где навалило снегу,
И радоваться. А чему? — Бог весть.
Быть может, ритма санного разбегу,

Иль воробьям, друзьям, озорникам,
Что все садятся рядом, на мимозу.
А святки медленно подходят к нам,
Чуть разрумянившись с морозу.

«Хмурой осенью или зимой…»

Хмурой осенью или зимой
Провожали часами домой
И читали стихи в подворотне,
Сотни раз повторенные, сотни.

И от тех обреченных стихов —
От Пандориных страшных даров, —
Сердцем странствовали впустую
Сквозь отчаяние и поцелуи.

«Вечной памятью — только имя…»

Вечной памятью — только имя,
(Как просторов родных печать),
Да глаза голубые… С другими
Разве можно эти смешать!

Захлестнуло чужое море,
Обезличил чужой язык.
Лишь в расшитом крестом узоре,
В дикой пляске, песне — на миг
Промелькнет… И опять впустую
Жизнь влачится, как серый дым.

А порою — на мостовую
С небоскреба: в соблазн другим…

То Россия томит, бунтуя,
Бесполезным наследьем твоим.

«Твой чекан, былая Россия…»

Твой чекан, былая Россия,
Нам тобою в награду дан.
Мы — не ветви твои сухие,
Мы — дички для заморских стран.

Искалеченных пересадили,
А иное пошло на слом.
Но среди чужеземной пыли —
В каждой почке тебя несем.

Пусть отростков от нас не будет,
Пусть загадка мы тут для всех —
Вечность верных щадит, не судит
За святого упорства грех.

«Береза тихая с атласною корой…»

Береза тихая с атласною корой,
Пугливая, как девушка без спеси,
Стоит над тропочкой, разморена жарой,
И ветки тонкие в густой орешник свесив.

Вокруг кустарники, лесной, чуть пряный дух
Несобранных грибов и поздней земляники.
Присяду здесь на пня изборожденный круг,
С высокой палкою прохожего-калики.

Как много хочется березе той сказать,
Как странно перед ней, пугливейшей, робею.
За ней, невидимо, глядит в глаза мне мать
И тянется ко мне, а подойти не смею…

Приемышам чужих найти ли нынче мост
К лесным и детским дням, к лукошечку с грибами
И странникам, что шли с иконой на погост —
К отцам и дедам шли с заботами, скорбями…
…………………………………………………….
И мне б теперь туда древнейшими тропами!

«Иконостас, где вырезаны лозы…»

Иконостас, где вырезаны лозы
И виноград, завещанный Ему…
Как хорошо, что набегают слезы,
Что я вернулась к детству своему
И в городе с веселыми ваньками[1],
Где робкий холм «Холодная гора»
Казался мне горою над горами —
Крещенской вьюжной глыбой серебра,
Иду опять «за ручку» в церковь с няней.
Светящаяся старческой красой,
Она торопится к обедне ранней,
Зовет меня «лисичкой» и «лисой» —
Нет, не за хитрости! — за локон рыжеватый
За пышный плащ распущенных волос,
Что дома все, и кстати, и некстати,
Прозвали: «Патрикеевича хвост».
Потом стоим, безмолвные в притворе.
Кругом платочки: все рабочий люд.
К недугующим, плавающим в море,
И к птицам, что «не сеют и не жнут»,
Уносишься, еще не понимая…
Оглянешься на няню, а она,
Как под венцом, торжественно-прямая,
Стрелой легчайшей ввысь устремлена.
……………………………………………….

Все минуло… Но не ее ли ради
Любовь и дружба мне давали кров?
И не она ль, вот там, меж виноградин
Иконостасных лоз? Святых садов?

«Узнали мы во дни войны…»

Узнали мы во дни войны,
При свете слепнущей коптилки,
Поэзию невзгод и ссылки
И виноватость без вины.

Мы пережили нищеты
Блаженный и нелегкий опыт
И были бедностью горды,
Как расточители и моты
Великолепием былым.

А нынче, глядя издалека
На дни, затравленные роком,
Мы снова с прошлым говорим.
И сразу к нам спешат созвучья
Кочевий, неблагополучья…

И так мы благодарны им
За связь с ушедшим и живым.

В кафе

Висит на вешалке пальто,
Одно плечо задрав высоко.
Играют старички в лото
И воды пьют с фруктовым соком.

В огромном зеркале живет
Такое же кафе — второе.
Бутылок армия в поход
Идет, давно готова к бою.

Поэт за столиком стихи
Строчит, давно уже не видя
Ни улицы — большой реки,
Ни пьяницы за блюдом мидий.

Он тоже ринулся в поход,
Слова ломает, как валежник,
Чечеткой ритма колет, жжет,
На мир обижен и рассержен,

Стихии мстительной открыт…
Звезда ж заката и рассвета,
Как мать, как женщина глядит
Все жалостливей на поэта.

«Хорошо лежать в постели…»

Хорошо лежать в постели,
Мыслью странствовать без цели,
Слушать: дождь шумит.

Печь гудит, играет пламя
На стене, а рядом с вами
Кот, свернувшись, спит.

Он — разбойник, он — бродяга,
За проказы, за отвагу
Возвеличен. Бит.

Но приходит осень, старость,
Ласки хочется хоть малость,
Дорог свой порог.

Вот пришел, чтоб тихой песнью
Рассказать кошачьи вести —
Все, что смог, не смог…

Мне ль его не слушать песни —
Жизни эпилог!

Стихи о чайнике

Есть вещи — верные друзья,
Сопутники, опора.
О, печка добрая моя,
Тепла источник скорый!

Затопишь — чайник зашумит
Большой с примятым боком,
Товарищ странствий, инвалид,
Все выслуживший сроки.

Ну, как расстаться мне с таким? —
Он шумных встреч свидетель,
Когда, под папиросный дым
И споры, чай друзьям моим
Варила на рассвете.

Одни — в могиле, а других
Тюрьма усыновила.
На край земли ведет живых
Дух беспокойнокрылый.

А ты все рядом, ветеран,
Ворчун неисправимый,
На много дней, на много стран,
Чредой бегущих мимо.

«Все было б, возможно, иначе…»