Кингсли Эмис - Эта русская

• Название: Эта русская
• Автор: Кингсли Эмис
• Издательство: «Симлозиум»
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2001
• ISBN: 5-89091-162-7

Роман «Эта русская» (1992) – одно из последних произведений знаменитого английского писателя Кингсли Эмиса (1922–1995). Может ли леди любить конюха? Комсомолец – носить галстук, а комсомолка – завивать волосы? Как наши, так и английские бабушки и дедушки, как известно, нашли свои ответы на эти «главные вопросы» своего времени. Словно предоставляя их образованным внукам пишет размышлений, знаменитый писатель сэр Кингсли Эмис ставит на повестку дня новый проклятый вопрос: «Может ли талантливый литературовед любить никудышную поэтессу?»

История тривиальнейшая: лондонский профессор средних лет, человек тихий и скромный, страстно увлеченный своей наукой, женатый на особе стервозной, но не без достоинств, влюбляется в молодую девушку – и вся его жизнь идет наперекосяк… Но главное в этой истории – абсолютная бездарность уважаемой поэтессы и невыносимые моральные терзания, происходящие с профессором на этой почве: как можно любить человека, творчество которого вызывает у тебя омерзение.

---

– Мы с вами уже встречались, – проговорил профессор Радек, или господин Клейн, или даже госпожа Стржебни.

– Да-да, разумеется. Вы прекрасно выглядите.

– В последнее время, увы, отнюдь. Вы давно были в России? И где?

Ричард принялся отвечать на заданные вопросы с прилежанием и обстоятельностью, нагнавшими скуку даже на него самого, однако когда до собеседника дошло, о сколь давних временах идет речь, подробности о маршруте уже не потребовались.

– Так трудно сейчас узнать, что же там на самом деле происходит. Я имею в виду в России.

– Да, действительно, – согласился Ричард.

– Но сейчас мы, кажется, все узнаем.

В этот момент через порог, через который Ричард так робко переступил часов двадцать тому назад, широко шагнул крупный мужчина лет шестидесяти, чья внешность была столь же щедро насыщена всякими подробностями, сколь безнадежно остальные были ими обделены, – например, пурпурная ширь физиономии, трехцветные борода и шевелюра, ультрамариновая бархатная тужурка с розовыми шелковыми лацканами и кушаком, отделанная по манжетам и накладным карманам бирюзовой тесьмой. При его появлении вся компания, от госпожи Стивенсон-Кинг до профессора Штрумпфа, дружно выговорила «Ах!» и устремилась к нему, уверяя друг дружку, что никто не слышал звонка у двери.

– Вот вы, наконец! – причитали они. – Вот вы и пришли! Ах!

– Простите, я, кажется, не имел чести…

– Это Юлиус Хофман, – слегка нахмурившись, просветила Ричарда одна из дам.

– Да, но чем он…

– Это Юлиус Хофман. – Нервно покручивая жемчужное ожерелье, свисавшее до живота, Бог-ее-знает-кто вытаращилась на него, перемаргивая, и отступила на шаг. – С новостями, – добавила она.

– Прошу вас. Прошу вас, – проговорил Хофман, воздев свои непропорционально крупные руки. – Прошу вас. Если изволите, я сначала в общих чертах опишу нынешнее положение в России. После этого, с вашего позволения, я перейду к подробностям, каковых могу предложить великое множество. Устроит вас это?

– Итак, – возгласил он среди почти неправдоподобного молчания, – ненавистная Россия Ленина, Сталина и их последователей рушится и постепенно канет в небытие. Однако то, что идет ей на смену, ничем не лучше – это страна столь же грубая, тираническая, уродливая, грязная, варварская, неграмотная, мрачная, все та же бесплодная и безнадежная пустыня в культурном отношении. Страна, столь же нам чужая. Наша родина, которую здесь помнят лишь немногие, известная нам по воспоминаниям родителей, бабушек и дедушек, исчезла навсегда. Мы должны отбросить всякую мысль о том, что имеем какое-то отношение к тому месту на карте, которое до сих пор называют Россией. Мы должны бережно хранить в наших сердцах былое и никогда не думать о настоящем.

Через несколько секунд какой-то старик в подпоясанной кацавейке спросил:

– Все действительно так ужасно, Юлиус?

Хофман закрыл глаза, потом снова открыл.

– Все, с кем я разговаривал за последние месяцы, говорят одно и то же – сын старого друга, проведший год в Москве, гости из Харькова, два британских инженера, проработавших полгода в Узбекистане, белорусский писатель, приехавший преподавать в один из северных университетов, учительница, которая хорошо знает язык…

Никому из присутствовавших не пришло в голову намекнуть, что Хофману следовало бы съездить и посмотреть самому, да и вообще его слова не вызвали ни малейшего разочарования или грусти, у все было одно чувство – удовлетворение, что они услышали то, что хотели услышать, облегчение, что не надо думать о таких сложных и хлопотных вещах как розыски детей и внуков друзей, одноклассников или родных, приглашение гостей из России или, Боже избави, поездка туда. Когда Хофман перешел к подробностям, Ричард пододвинулся ближе и с огорчением обнаружил, что розовый шелк заляпан свежими пятнами жира, а бархатная тужурка местами протерлась почти до дыр. Пора было смываться – но прежде наведаться в дальний конец коридора.

Ричарду смутно запомнилась какая-то примечательная черта здешней уборной, но он забыл, какая именно. Незнакомые запахи, наводившие на мысль о пестицидах и отравляющих газах, сочились, как он скоро выяснил, из незакупоренных склянок, одна из которых примостилась на удобной полочке рядом с каталогами картин забытых художников, потеснившими книги о путешествиях. Нет, что-то тут было еще. Он поднял архаическую деревянную крышку унитаза: да, вот оно. Форма унитаза была столь же архаичной – большая плоская чаша и темная труба впереди, в которую смывалось содержимое. Вся поверхность чаши, как и боковые стенки, была покрыта искусной росписью, не то впечатанной в фаянс, не то нанесенной поверх, – охота на лис в Англии лет сто тому назад, лошади, всадники, собаки, загонщики, поля, изгороди, шпили вдалеке и даже лиса, уходящая в заросли в нижней части переднего плана. Краски немного поблекли от времени и регулярных чисток, однако оказались на диво стойкими, и то, что наверняка было самым ценным предметом в доме, сохранилось почти в неприкосновенности. Ричард еще раз оглядел картину. Наткнуться на нее здесь, у госпожи Бенды, было жутковато и грустно, то ли из-за полной неуместности, то ли из-за скрытой иронии этого факта. Ричард осторожно дернул за длинную цепочку, бачок стремительно и энергично опорожнился и через миг снова заглох. Постепенно угасающее чавканье, чем-то похожее на сдавленный хохот, еще долго доносилось из нижних областей унитаза.

Снова оказавшись в коридоре, Ричард приостановился и повел глазами по длинной темной лестнице. В тот же миг за открытой дверью какой-то комнаты на другой стороне прохода раздался женский, вернее, девичий голос, который он уже точно слышал, и совсем недавно. Заглянув в дверной проем, он обнаружил мужчину средних лет с ярко выраженными волосами и бородой, но сложения куда более щуплого, чем загадочная знаменитость в соседней комнате; мужчина стоял к нему лицом и разговаривал с высокого роста женщиной в черном. Он, собственно, толковал что-то совершенно невинное про автобусы на запинающемся русском, с сильным английским или голландским акцентом. Когда Ричард шагнул в комнату, женщина резко полуобернулась через плечо, но лишь на миг, словно приняв его за кого-то, кого уже видела или знала. Мужчина озадаченно вытаращился сквозь очки.

Ричард решил, что заработал право слегка подшутить. На своем самом безупречном русском, сдобренном официальной металлической ноткой, он громко произнес:

– Ну-ка, и могу я полюбопытствовать, что здесь такое происходит?

Он раскаялся еще прежде, чем договорил. Девушка – теперь он понял, что это девушка, вряд ли старше тридцати, – снова повернулась к нему судорожным движением, гораздо более стремительным чем прежде, то ли от неожиданности, то ли от неподдельного испуга. Словно мозг его закоснел от бездействия, Ричард только сейчас вспомнил то, что прекрасно знал: долгие годы идеологической обработки не стереть за несколько месяцев жизни в неопределенности, а еще он понял, что это та самая девушка, с которой он сегодня говорил по телефону. Нелегко было сразу все это переварить.

Переведя дыхание, он произнес по-английски:

– Все хорошо, все в порядке, я англичанин, я преподаватель, – и бесстрастным тоном повторил почти то же самое по-русски. В тот же миг из памяти всплыл обрывок какой-то детской песенки, про мальчика, который выиграл то ли гуся, то ли волшебную палочку, ответив неправильно на какой-то очень важный вопрос, не важно какой.

Девушка в черном улыбнулась и проговорила по-русски с хорошо ему знакомым интеллигентным европейским выговором:

– Нет, это вы меня простите за мою глупость, просто я только что из Москвы, а там все по-другому, вернее, все по-старому, только местами еще хуже. А где вы научились так замечательно говорить по-русски? Вы, наверное, долго прожили здесь, вернее, там. Видите, я все еще путаюсь. Ах да, меня зовут Анна Данилова.

Конечно, как же еще? Ведь Ричард и это знал, хотя тут уж совсем трудно было сказать откуда. Волосатый мужчина подался вперед и веско вымолвил все с тем же режущим слух акцентом:

– Я Андреас Бинкс. Госпожа Данилова – известный русский поэт, она впервые приехала в эту страну. Могу я, сэр, узнать ваше имя?

Мисс Данилова, уже некоторое время пристально разглядывавшая Ричарда, решительно вмешалась:

– Я вас знаю. Мы говорили по телефону. Вы доктор Вейси. Мне жаль, что нас разъединили. – Она дала взглядом понять, что не хочет обсуждать подробности. – К сожалению. И вот вы здесь собственной персоной.

– Я рад, что и вы здесь собственной персоной. Спасибо, что похвалили мой русский. Да, я провел там год, в основном в Ленинграде.

– Давно?

– Вам известно, что госпожа Данилова произвела на свет? – осведомился Андреас Бинкс.

Из-за неуклюжего выбора слов вопрос приобрел какой-то гинекологический оттенок, но Ричард это проигнорировал, потому что ему сразу пришел в голову ответ. Он тут же пустил его в ход: