Ким Сен - В водовороте века. Мемуары. Том 2

• Название: В водовороте века. Мемуары. Том 2
• Автор: Ким Сен
• Издательство: Издательство литературы на иностранных языках
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993

Мемуары Великого Вождя товарища Ким Ир Сена «В водовороте века».

Они охватывают период деятельности Ким Ир Сена с 1912 по 1945 год, и считаются неоконченными.

Лично Ким Ир Сеном написаны тома с 1-го по 6-й, а остальные два составлены на основе черновиков, найденных после смерти и записей его разговоров.

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛИТЕРАТУРЫ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ

КОРЕЯ, ПХЕНЬЯН

1993

---

После освобождения страны и по сей день многие мои благодетели посещали меня по тем или иным каналам. Иные из них, проживавшие на чужбине, появились седыми стариками через полвека. Немало моих благодетелей, помогавших мне в трудные дни, встретились со мной и получили мой благодарственный привет, вернувшись на освобожденную Родину.

Однако одна та женщина, прожившая в Цзяохэ, так и не появляется. Может быть, и сама она совсем забыла драматическое событие, происшедшее летом 1930 года, считая его обыденным делом. Моя бесценная благодетельница более 60-летней давности безмолвно исчезла на земле без всякой вести и следов. Лучшая яшма, как правило, прячется глубже в земле…

Эта женщина сняла с моей спины ребенка только тогда, когда муж ее вернулся с поля. Это событие напоминает собою точь-в-точь детективный роман.

Я поздоровался с хозяином, представившись ему под чужим именем, так как не мог назвать своего настоящего имени, и просто сказал, что я участвую в революции.

Хозяин ответил, что он тоже участвовал в революции, но связь с организацией у него прервалась, и как быть дальше — не знает. Он подсказал, что около его дома живет большая собака (тайный агент) и надо быть начеку. По его словам, Хан Гван убежал в Северную Маньчжурию, а Хан Ен Э вынуждена скрыться от преследования и очень трудно будет встретиться сейчас с нею.

Эти слова хозяина озадачили меня. Хорошо было бы выждать подходящий момент, спрятавшись в этом доме, и снова отправиться в сторону Дуньхуа. Но когда рядом находится лазутчик, больше никак нельзя было оставаться здесь. Впрочем, в Дуньхуа был расположен опорный пункт японцев и находилась штаб-квартира фракции Хваёпха компартии, так что там был строгий надзор. Почти все корейцы там были арестованы сразу после восстания 30 мая и остались лишь одни женщины. Трудно было надеяться, что можно будет найти опору в такой местности.

С наступлением темноты я в сопровождении хозяина дома пошел в отдельную избу, расположенную километрах в шести от Цзяохэ. Очень любезными оказались хозяева этой избушки — старик и старуха.

В ту ночь я лишний раз глубоко осознал, что нам, революционерам, не на кого опираться, кроме как на народ, и надо всегда верить ему и полагаться на него.

Я лег в постель, но сон не приходил ко мне и в голове роились всякие сложные мысли. «Не сумел найти никого из тех, с которыми следует встретиться, и вот уже несколько дней остаюсь ни с чем. Почему это так случилось? Надо выйти из такого пассивного положения и преодолеть всякие препятствия. Если попадешь в тупик, то будет конец всему. Нужно же действовать наконец. Ничего не добьешься, скрываясь вот в такой местности. Необходимо пересилить трудную ситуацию любыми средствами, идти в Восточную Маньчжурию и развивать революцию дальше».

Когда рассвело, неожиданно появилась Хан Ен Э в этой избушке. Получив известие, что я направляюсь в Восточную Маньчжурию, она, уходя из дому в место укрытия, попросила мать сообщить ей, когда посетит ее молодой человек с ямочкой на правой щеке. Так мы снова встретились через год после суровых испытаний.

Мы были так рады встрече, что некоторое время не могли даже слова вымолвить и только глядели друг на друга. Всего лишь за один год сильно осунулось и неузнаваемо изменилось лицо девушки, которая смеялась до слез звонким заразительным смехом, когда бывало весело.

По ее словам, обстановка в Цзяньдао тоже была страшная. Я на это сказал ей так:

— Только слизняк может так прятаться, как мы сейчас. Все-таки нам надо действовать. Вскоре нападут японские империалисты, так что надо встать и готовиться к бою с ними. Нельзя сидеть сложа руки. Следует быстро привести в порядок организации и пробудить массы. Ведь нельзя же только скрываться и дрожать от страха.

Она одобрила мое мнение и сказала, что мои слова придают ей смелости.

— Да, не найдешь никакого пути, сидя здесь, где никого нет. Пойдемте в Харбин. Помогу тебе установить связь с организацией, — добавил я.

Она ответила, что металась, не зная, как быть, после прерыва связи с организацией, и обрадовалась, что такая возможность есть.

В Харбин я послал Ким Хека, чтобы установить связь с Коминтерном, но теперь решил самому немедленно отправиться в Харбин и встретиться с людьми из Коминтерна, прежде чем вернется Ким Хек и доложит о своей деятельности. Организации, разрушенные до основания вследствие восстания, и вид города и деревни, где господствует ужасающая атмосфера, словно объявлено чрезвычайное положение, дали мне еще раз глубоко осознать, какой серьезный вред причинили революции левацкие оппортунисты, и ясно понять, что без преодоления их происков наша революция с самого начала 30-х годов неизбежно понесет огромный ущерб.

Одной теоретической полемикой невозможно было пресечь безрассудные действия фракционеров-низкопоклонников и левацких авантюристов. Они не прислушивались к нашим словам, логичным и полезным для дела революции. Вообще не хотели они понимать наше мнение. Вот вспыхнуло наконец восстание 1 августа как продолжение восстания 30 мая, о чем мы так беспокоились. Это свидетельствовало о том, что они полностью игнорировали предложение, выдвинутое нами на совещании парторганизации восточногиринского района.

Нужна была помощь Коминтерна для того, чтобы остановить колесо левацкого авантюризма, которое неудержимо катится по земле Маньчжурии.

Мне хотелось узнать мнение Коминтерна о восстании и уточнить, поднято это восстание по распоряжению Коминтерна или по абсурдному настоянию некоторых личностей. Если Коминтерн дал такое распоряжение, то я хотел бы остановить это колесо посредством дискуссии.

В условиях строгого надзора врагов мы решили сесть в поезд, переодевшись в китайцев.

Хан Ен Э целый день обходила Цзяохэ, чтобы достать джентльменские костюмы и обувь для нас и деньги на дорожные расходы. Чтобы не вызвать подозрения жандармов и полицейских, положили в чемоданы и предметы косметики.

С помощью Хан Ен Э благополучно доехал до Харбина. Мы посетили пункт связи Коминтерна, расположенный у въезда в квартал Шанбуцзе у пристани Харбина. Я представил работникам пункта Хан Ен Э, сообщил им о положении, сложившемся в Восточной Маньчжурии после восстаний 30 мая и 1 августа, и рассказал о решениях Калуньского совещания.

В пункте связи Коминтерна тоже оценили два эти восстания как авантюристические акты. Работник пункта, принявший меня, сказал, что, по его мнению, все решения, принятые нами на Калуньском совещании, отвечают реальным условиям Кореи и соответствуют принципам революции, и оценил нашу позицию как вдохновляющую, которая отражает творческий подход к марксизму-ленинизму.

Он заявил, что не противоречит принципу представительства одной партии от одной страны то, что на Калуньском совещании мы выдвинули курс на создание партии нового типа и основали ее головную организацию, то есть фундаментальную партийную организацию — союз товарищей Консор.

Таким образом, я получил от Коминтерна полную поддержку принципа самостоятельности и творческого подхода, имевшего жизненно важное значение для нашей революции, и намеченной нами всей линии.

Тогда в Коминтерне говорили, что в Москве функционирует основанный им Коммунистический университет, и спросили меня, нет ли у меня намерения учиться в этом университете.

Я тоже знал, что в Москве есть такой университет, что в нем занимается и корейская молодежь, стремящаяся к коммунизму, по рекомендации Коммунистической партии Кореи. Так, учились в этом университете Чо Бон Ам, Пак Хон Ен, Ким Ён Бом и другие. В то время у молодежи Маньчжурии была так сильна мечта учиться в Москве, что она даже пела «Песню об учебе в Москве».

Я не хотел отрываться от революционной практики и ответил: «Идти туда хочу, но сейчас не позволяет положение».

В 1989 году, беседуя с пастором Мун Ик Хваном, мимоходом я рассказал ему о Харбине. Он сказал, что тогда его отец тоже занимался в Харбине работой по отправке в СССР на учебу молодежи, отобранной Коминтерном.

Коминтерн поручил мне тогда работать ответственным секретарем комсомольской организации восточногиринского района.

Через пункт связи Коминтерна мы получили также известие о том, что Ким Хек выбросился из окна трехэтажного здания и заточен в тюрьму. Во весь период пребывания в Харбине мы с Хан Ен Э тяжело переживали из-за ареста нашего товарища. Острой болью отозвалось в моем сердце то, что Ким Хек скован кандалами, и однажды мы побывали у трехэтажного здания на улице Даоли, с которого он бросился.

В магазинах и ресторанах на улице Даоли продавали вкусные блюда, но для нас они были «хлебом на картине».

В Коминтерне дали нам по 15 чон в день в качестве расходов на жизнь. Но этого было слишком мало для проживания в Харбине. Революционеры не могли останавливаться в обычной гостинице, ибо там была очень строга проверка приезжающих. Только в отеле, который содержали белогвардейские русские эмигранты, полицейские не появлялись и не требовали прописки. Но там была слишком велика плата за питание и номер. В таком комфортабельном отеле останавливались лишь капиталисты, у кого большие деньги, а простые люди, как мы, не могли и думать о нем. После раздумья я решил устроиться в безопасном отеле, даже если придется есть только раз в день, а Хан Ен Э поместить в простую гостиницу, где обычно не проверяли женщин.