Ник Перумов - Отцова забота

• Название: Отцова забота
• Автор: Ник Перумов
• Жанр: Альтернативная история

---

* * *

Они миновали парадную лестницу и теперь бежали через бывший плац. В двадцать первом году, едва кончилась Гражданская, здесь посадили парк – первые студенты и первые профессора, кого удалось собрать по всей матушке-России. Потом, правда, многие вернулись из эмиграции, и ученики, и преподаватели. Прошлое тут поминать было не принято. За тридцать лет деревья разрослись, поднялись высоко, роскошные кроны сплелись над дорожками – тут, конечно, постарался факультет растениеводства. На головы Маши и Игоря упала зелёная тень, защебетали птицы – если глаза закрыть, то кажется, словно ты в самом настоящем лесу. Кабинет декана располагался в заднем корпусе, рядом с ректорским. Здесь народу почти не было – оно и понятно, преподаватели все сейчас на распределении.

Дверь в приёмную Виктора Арнольдовича Потёмкина, доктора магических наук, профессора, члена-корреспондента АН СССР, украшали вычурные бронзовые и каменные маски. В любом другом учреждении (ну, кроме министерств внутренних дел и государственной безопасности) это смотрелось бы дико. Но не здесь. Отец сам не жаловал этой вычурности и помпы, но менять ничего не велел, мол, так заведено. Нужны людям атрибуты власти и могущества – пусть будут. Истинная сила – она не в атрибутах.

Как всегда, маски взглянули на посетителей холодно и подозрительно. Как всегда, Маша с Игорем кивнули, прошептав слова-пропуск. Распахнулись тёмные, как глаз грифона, дубовые створки.

Секретарша Нина Вейнгардовна ласково кивнула выпускникам:

– Заходите, заходите, Угарова. И ты, Матюшин. Как сапоги-то начистил!.. Виктор Арнольдович уже ждёт.

Проходя мимо зеркала, Маша, само собой, мельком взглянула и тотчас поморщилась, принявшись одёргивать и оправлять слишком длинное и свободное в груди платье.

Двойные двери. Не простые – из танковой брони. Ходили слухи, что эти броневые листы Арнольдыч, закончивший войну генерал-майором, велел снять с лично им уничтоженных в Берлине «королевских тигров», когда последние фрицы попытались вырваться из кольца. Но это, разумеется, были только слухи.

В кабинете царил полумрак. Окна тщательно зашторены, горит только зелёная лампа на просторном письменном столе. Стены отделаны морёным дубом, и по ним тоже развешаны бесчисленные талисманы и обереги. Создать универсальную защиту пока никак не удавалось.

Декан поднялся Маше и Игорю навстречу. Немолодой и погрузневший, лысоватый, с обгорелой левой щекой – фронтовая память, он скорее напоминал провинциального счетовода, нежели заслуженного учёного, мага и профессора.

– Здравствуйте, ребята. – Он указал на длинный кожаный диван вдоль стены: – Садитесь. Как полагаете, зачем я вас вызвал?

Отец часто начинал разговор так, когда речь шла о неприятном. Вопрос хоть и был риторическим, но невольно в груди поднималось желание оправдаться – не важно, за что, потому что если уж Отец посадил тебя на диван и спрашивает: есть за что оправдываться.

– Фимка… То есть староста товарищ Кацман сказал, что насчёт распределения… – осторожно ответил Игорь. Ему очень хотелось пригладить не поддающиеся никакой расчёске вихры, но руки словно присохли, вытянутые по швам, как и положено при стойке «смирно».

– Вольно, Матюшин, – заметив, усмехнулся Виктор Арнольдович. Тяжело припадая на левую ногу, похромал к дивану. – Садитесь, садитесь. Разговор неофициальный. Хотя тебе, Игорь, за пару твоих шуток… – Он погрозил пальцем. – Одних мышей твоих вспомнить, к девушкам ночью на Восьмое марта запущенных…

Игорь сконфуженно уставился в пол. Щёки быстро заливало румянцем.

– Виктор Арнольдович, товарищ декан… – Маша осеклась, так и не договорив. Добрый, ласковый взгляд декана заставил её опустить глаза.

– Не о Гошкиных шалостях речь, – невесело улыбнулся Потёмкин. Вздохнул, поморщился, поудобнее передвинул плохо слушающуюся ногу. – У меня для вас, ребята, есть персональное распределение.

– Персональное распределение? – только и смог пробормотать Игорь. Это был удел отличников, сталинских стипендиатов, а он – нормальный хорошист, и «четвёрок» у него поболее, чем одна. Диплом, правда, на пятёрку, но… Может, за компанию с Машкой решил Отец и его запихнуть в какое-нибудь индивидуальное «светлое будущее».

– Персональное. Вы ведь одноклассники, одногодки, из города Карманова?

– Так точно, – вырвалось у Игоря привычно-военное.

– Вот именно. Вместе росли, вместе учились… – Декан пристально взглянул на них, и Машка тотчас покраснела, потянулась рукой поправить волосы, но остановила себя.

– Мы просто друзья, Виктор Арнольдович. Друзья с детства, на одной улице жили…

– Это-то и хорошо, дорогие мои. Громких слов говорить не стану, просто скажу, что пришёл из города Карманова запрос… сразу на двух наших выпускников. Горсовет слёзно просит, в главке мне ответили – на ваше, товарищ Потёмкин, усмотрение. И я подумал о вас. Вы, Мария Игнатьевна, и вы, Игорь Дмитриевич, распределяетесь в распоряжение председателя Кармановского горисполкома.

Игорь ошарашенно посмотрел на Машку. Рыжая подняла глаза на декана, и тот не выдержал этот тяжёлый мраморно-серый взгляд. Поднялся, подошёл, остановился напротив Машки и Игоря.

– Что, удивлены? – словно объясняясь за своё решение, проговорил он, только к чему было объясняться, Игорь понять не мог. – Конечно, я бы тоже удивился. Не на стройки пятилетки, не на восстановление разрушенного и даже не на борьбу с той нечистью, что на наших западных границах бродит. Но в том-то и дело, что маги, они всюду нужны. В иных местах и без них справятся – инженеры, врачи, шахтёры или строители, хотя с чародеями, конечно, легче дело пойдёт, а есть места, где только маги и помогут. Что спросить хочешь, товарищ Угарова?

– Что же… что же там случилось, Виктор Арнольдович? В Карманове? И почему… мы?

– Не волнуйтесь, Машенька, ничего там не случилось, – с неожиданной теплотой в голосе заверил Арнольдыч. – Просто выпала такая возможность. Ни одного чародея там не осталось, ни в больнице, ни в милиции. Не говоря уж о сельхозотделе или горздраве. Вот они и просят, просят, а где ж на всех чародеев-то враз напасёшься? Городок мелкий, кто о нём помнит? Стройки и заводы волшебников требуют, министры, руководители главков у меня в приёмной сидят, дверьми, случается, хлопают, ругаются, мол, подавай, Потёмкин, специалистов! А только не зря я деканом стал, и войну не зря прошагал от Бреста и до Берлина, а потом ещё и в Порт-Артур заглянул. И партия мне не зря вот это вот дала, – он указал рукой на стену, где в простой рамке висела внушительного вида бумага с большим гербом наверху и золотым тиснением по краям. – Лично товарищ Сталин и вручил. Каждому из наших деканов. Что если видим мы некую неотложную необходимость, по собственному пониманию, то можем отказать и замам, и завам. Вот я и отказал. Поедете домой…

Машка как заворожённая смотрела туда, где висела заветная гербовая бумага. Но, приглядевшись, Игорь понял, что смотрит она не на неё, а левее, туда, где в тени на полке стояла маленькая карточка. Жёлтая и нечёткая с одного края. Видно, дрогнула рука у фотографа.

Со своего места Игорь не мог разобрать, что там, на карточке. И Машка не могла. Далеко, темновато в кабинете. Но Рыжая будто знала, кто на ней. И смотрела, словно в последний раз.

Может, и правда, последний. Едва ли вернутся они в стены альма-матер. Останутся в своём Карманове… при сельхозотделе или горздраве.

– Ты что, Маш, расстроилась? – заметив её взгляд, спросил Виктор Арнольдыч, по-отечески тронул Машку за плечо. – Думала, по-другому сложится? Так ведь по-всякому бывает. Мало ли как мечтается…

– Я, когда поступала, думала, нужное что-нибудь сделать сумею, важное, настоящее. Ведь при горздраве можно и после медучилища остаться. А маги – они для другого, для подвига, – Машка покраснела и не смела встретиться глазами с сочувственным взглядом Арнольдыча.

– Подвиг, Машута, он разный бывает, – декан подошёл к полочке и взял в руки снимок, на который совсем недавно смотрела Машка. – И не магия для него нужна. Нужна верность. Своей стране, своему делу. Иногда за эту верность кровью платят. Ты это хотела посмотреть?

Он протянул Машке фотокарточку. Надпись в самом уголке убористым аккуратным почерком: «23 июня 1941 года. В. А. от группы 7». На фото – девять девчонок. Все в форме. Новенькие кители, блестящие сапоги.

– Это они? «Серафимы» из седьмой? C вашей кафедры, Виктор Арнольдыч?

Декан кивнул, так и не посмотрев на снимок.

* * *

«Серафимы» – называли их потом в секретных сводках, а немцы прозвали «Чёрными ангелами». По правде, Серафимой была только одна. Староста. Сима Зиновьева, высокая, с толстой пшеничной косой и едва приметным волжским говором. Было две Оли, Колобова и Рощина. Колобова – худенькая и чернявая, Рощина – полногрудая, мягкая, с добрыми материнскими глазами. Была Леночка Солунь. Умница, трудяга, молчунья. Была Нелли Ишимова, которую на курсе за чёрные с поволокой глаза звали «грузинской княжной». Юля Рябоконь, большеглазая, веснушчатая, кудрявая, как весенняя ольха. Была Поленька Шарова, в метрике значилась как Пелагея, но с самого первого дня потребовала, чтобы называли её только Поленькой. Девчонки привыкли, преподаватели тоже. Виктор Арнольдыч тоже привык. Пусть будет Поленька. Нина Громова, спортсменка, бегунья. Сколько раз спрашивали её, отчего пошла в маги. В институт физкультуры и спорта взяли бы без малейшего сомнения, а в магический только с третьего раза поступила. И была Сашка Швец, бестолковая, смешливая, громкая.