Евгения Леваковская - Нейтральной полосы нет

• Название: Нейтральной полосы нет
• Автор: Евгения Леваковская
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1979

Роман Е. Леваковской «Нейтральной полосы нет» посвящен работникам милиции, следователям. В центре внимания писательницы вопросы преемственности поколений, вопросы чести, долга, нравственной чистоты человека.

Братья Лобачевы — Вадим и Никита — сыновья старого чекиста, прошедшего войну и погибшего от бандитской пули, с честью продолжают дело, которому отец посвятил всю жизнь.

Роман «Нейтральной полосы нет» удостоен поощрительной премии Всесоюзного литературного конкурса Министерства внутренних дел СССР, Союза писателей СССР и Госкомиздата СССР, посвященного 60-летию советской милиции (1977 г.).

---

— Желаю приятного круиза!

Ирина первая быстро вышла из аудитории. Она прямо-таки боялась, что не сдержится. Но в конце концов, разве в этом молодом наглеце было дело? Почему Качинский привел его именно к ней? Правда, Колыхалов тоже на бюллетене… А что, если Качинский все-таки на нее надеется?

Качинский ждал ее на кафедре. А может, и не ждал, просто курил? Нет! Уж очень быстро встретился он с ней взглядом, едва вошла она в дверь.

— Он ничего не знает, этот Кремлев, — сказала она. — До наглости ничего не знает. И я напишу об этом в деканат.

Ирина уселась против Качинского на диванчик. Самое тяжелое на фронте — последние минуты перед неминуемым боем, а когда войдешь в бой, как ни странно, уже легче. Сейчас ей было легко, даже злобно-весело. Сейчас ясно — не видать света ее «Окнам в прошлое», может, туго придется и ей, но Трофимова со второго курса уже никакая сила не сдвинет. Главное — верить в то, что делаешь, и тогда сделаешь то, что надо.

Мыслей промчался рой, а Качинский только и успел, что торопливо придавить в пепельнице недокуренную сигарету.

Он испугался! Черт возьми, он явно испугался! Ирина чувствовала себя сейчас той давней, молодой. Ей улыбался ободряюще Костя Марвич, не убитый, прославленный смелостью комдив.

— Ирина Сергеевна! — с непривычной поспешностью заговорил Качинский. — Даю вам честное слово, если б я мог предвидеть нечто подобное со стороны Кремлева, я никогда не доставил бы вам таких неприятных минут. Это перспективный студент. Ну что ж, бывает, и мы ошибаемся. Ошибся же я в вашем Трофимове. Я чувствую себя кругом виноватым перед вами, я так задержал вас, на вас лица нет…

Вот тебе и раз! А ей-то казалось, что сейчас она полна молодости и сил.

— На вас лица нет, — повторил он. — Я на машине. Ради бога, разрешите, я отвезу вас домой.

Да, действительно, она, оказывается, страшно устала. Конечно, она предпочла бы вагон метро, где ни с кем не надо разговаривать, но ведь до метро надо еще дойти.

— Ну вот и отлично, дорогая моя, — быстро перебил ее короткое раздумье Качинский.

Машину он вел не так лихо, как Борко, но с уверенностью частника, который не держит шофера. Да и в моторе, подняв капот на институтском дворе, он покопался привычно. Все это несколько расположило к нему Ирину. Ей почему-то думалось, что у такого барственного и обеспеченного человека непременно должен быть шофер.

— А все-таки плохо, что все мы встречаемся только на кафедре да на коллективных вечерах, с которых торопимся разойтись по вечерам семейным, — говорил Качинский, привычно глядя на двадцать метров вперед. — Мы, в сущности, мало знаем друг друга, и это в общем-то не помогает делу. Я очень виноват перед вами, — с нажимом повторил он, — но уверяю вас, я был спокоен за его подготовку.

Машина шла неспешно по летней вечереющей Москве. Движение ощущалось лишь по легкому ветерку, залетавшему в открытое боковое стекло.

Ирине не часто приходилось ездить в частных, красиво комфортабельных машинах. Подумалось, что это все-таки приятно и усталость незаметно снимается. Сначала она почти не слушала Качинского, подсознательно ощущая отсутствие вопросительных знаков в его плавно текущей речи. Только когда он немного резко затормозил перед поворотом, она поняла, что Качинский приглашает ее побывать за городом в интересном доме, что они сговорятся на субботу или воскресенье, он заедет за ней, и она отлично отдохнет на воздухе.

А скорее всего, и не тормоз пробудил ее внимание, а фраза об энтузиастах-реставраторах…

— …Отец связан с художниками: какого-нибудь искусствоведа, специалиста по древней живописи нашей или зарубежной, художника-реставратора за обедом обязательно встретишь. И книги на полках, которых запросто не купишь…

Их и не запросто не купишь. Они просто не попадают на прилавок. Музей Андрея Рублева, великолепный том на русском и английском. Двадцать пять тысяч тираж, казалось бы, не так уж и мало, а пойдите купите… — Качинский рассмеялся. — Такие книги, дорогая Ирина Сергеевна, не покупают, а достают. Но в этот дом они поступают без махинаций. Говорю по-честному, если хозяина заинтересуют ваши «Окна», он кое-чем снабдит и вас. Он ценит каждого, кто разделяет его хобби. Находясь в одиночестве, он, наверно, почел бы свое увлечение делом несерьезным и, чего доброго, стал бы скрывать.

И еще этот дом хорош тем, что там каждый сам по себе. Есть старая хозяйка древнего строгого облика. Я люблю смотреть, как она молчит. От отца припахивает раблежанством, но при всем при том он крупный, ответственный, деловой человек. Есть дочь, молодая, чуть не полмира объехавшая журналистка. Вы замечали, в давно образовавшихся семьях все чем-то похожи друг на друга? А здесь все разные — никто ни на кого не похож…

Ирина сроду не бывала в чужих, хоть и самых интересных домах, но какая-то пригодная для отказа минута была упущена, а вот уже и дом ее, и Качинский, повернувшись к ней всем корпусом, опять извиняется за этого Кремлева.

— Не отказывайтесь, Ирина Сергеевна, слушать не хочу, — быстро перебил он ее, когда они прощались. — Честное слово, будет хорошо, а нет — скажете, что голова заболела, той же дорогой отвезу домой. Чем рискуете? Может, поговорите с хозяином и о работе вашей, может, я чего-то недопонимаю. Еще раз: ну, не угадал же я вашего Трофимова, но, во всяком случае, согласитесь, ошибки свои я умею признавать.

Машина ушла. Бабки, бессменно караулившие в эти часы на лавочке у дома, согласно прервали беседу.

— Кто это тебя так, Сергевна? — спросила главная бабка.

— Начальник, — сказала Ирина. — Я сегодня план по зачетам перевыполнила. Грамоту дадут.

Ей-то в ее годы было все равно, ей бабки ничего не могли причинить, но куда деваться от мерзкой сплетенной жадности молодым? Подумав о молодых, она, естественно, вспомнила о Вике. Надо непременно сегодня написать. Плохо, что у Вики дома нет телефона.

С каким облегчением вошла она в свою тихую квартиру, еще в прихожей сбросила туфли — ноги к вечеру отекали, — погладила кота, не сиамского, обыкновенного беспородного умнягу, и разделась, и легла в халате на диван, а кот прыгнул бесшумно и сел рядом, урча и глядя ей в глаза круглыми, как луна, глазами.

— Ну вот мы и дома, Васенька, — Ирина лежала на боку, одну ладонь положив под щеку, другой поглаживая гладкую серую спинку.

Усы у кота были длинные, уши целые, хороший кот, не задира, не дуэлянт. «А что, если все так и есть просто, как профессор говорит, а я просто от нашей родной рабоче-крестьянской милиции подозрительностью заразилась? Хотя они-то, черти, как раз ничуть не подозрительны. Мнительный человек не может быть врачом.

А может, все-таки поехать? Ведь книжку никто не ругает, ее все хвалят. Ее только не печатают. А Качинский помочь может. Человеком слова он бывает не всегда, но человеком дела — во всех случаях, когда считает это нужным…»

Потом Ирина отвернулась от злосчастных своих «Окон» к Вике. Сейчас, сию минуту она встанет и напишет. Еще она подумала, что хорошо бы все-таки познакомить ее с семьей Лобачевых, с Галей и Мариной. Пусть бы у Вики был семейный дом, куда она могла бы пойти.

Ирина так и собиралась сделать, когда просила Вадима рекомендовать Вику Тамаре Огневой, но из этой затеи ничего не получилось. Вадим при первой — мельком, в управлении — встрече показался Вике таким сухим, к ней безразличным, что она наотрез отказалась ближе знакомиться: «Я очень трудно новых людей перевариваю».

Вадим наверняка и фамилию ее забыл, а ей тоже не нужно. Работает, и слава богу, больше ей ничего не нужно. А что нет контакта с этими трудными, так тоже не смертельно. Опыт, контакты — дело наживное. Летом отдохнет, может, и контакты будут.

Зазвонил телефон. Стоял он далеко, на полке книжного стеллажа, Ирина в который раз ругнулась на самое себя, зачем до сих пор не нарастила ему хвост подлиннее.

— Ирина Сергеевна, это я! — послышался в трубке чистенький голосок Вики. — Как вы себя чувствуете, Ирина Сергеевна? Как здоровье?

— Викочка, здравствуй! — Ирина потянулась за стулом. — Здоровье отлично, дай только сесть. Села, слава богу. Писать тебе сегодня хотела. Что у тебя?

— На работе как обычно, контрольные все сдала. — Трубка чуть помолчала. — Ирина Сергеевна, я действительно альбинос? Альбинос же — это когда красные глаза.

— С вами не соскучишься. Кой черт сказал тебе, что ты альбинос и какое это имеет значение?

Трубка задумалась.

— Какой-то дурак сказал, а ты…

— Ну уж нет, — живо отозвалась Вика. — Не дурак!

— Значит, ты его знаешь?

— Во всяком случае, его не считают дураком.

— Ну вот что, — сказала Ирина. — Могу тебе выдать справку, что никакой ты не альбинос. Из-за такой ерунды не стоило меня поднимать. Вика, надо, чтоб ты как-нибудь приехала, чтоб мы договорились о лете. Ты знаешь, я к долгим телефонным беседам не приспособлена. Коротко так: у моей подружки в Сочи две комнаты общей площадью, как моя кухня, но на площадь там — наплевать, там под инжиром живут. Она, как водится, едет в отпуск на Белое море, в Соловки, а мне надо на Черное, на Мацесту. Донимают проклятые конечности. Ты поедешь со мной?