Светлана Борминская - Станция Мост

• Название: Станция Мост
• Автор: Светлана Борминская
• Жанр: Мистика

Две проводницы поезда «Адлер-Москва» Марина Чаплина и Света Мурзюкова возвращаются морозной октябрьской ночью домой после рейса. Они тепло прощаются друг с другом у круглосуточного магазина, а утром Марину Чаплину находят в замёрзшей луже — её кто-то пытался убить и ограбить. Надежд на выздоровление Марины нет никаких, а её убийцу даже не ищут, в виду отсутствия следов преступления.

Света Мурзюкова пытается спасти подругу совершенно нетрадиционным способом — она случайно узнаёт о таинственной Станции Мост, которая есть на пути её состава, там с помощью волшебства можно попасть в прошлое и вернуть родного человека, аккурат перед тем, как с ним должно случиться нечто непоправимое…

Мистическая повесть «Станция Мост» опубликована в сборнике повестей «Дама из Амстердама» в 2005 г.

---

И снова поглядел на меня.

А я на него.

— Ты про что? — подумав, спросила я.

— Спроси у них, спроси!.. Почему я умер, как собака-ааа!!! — закричал Длинный Коля. Я этого не могла выдержать и, заткнув уши, бросилась к дому.

Вбежав в подъезд, я налетела в темноте на какую-то фигуру и ушибла лицо — я попала носом в чей-то локоть!

— Мурзюкова, не толкайся, — сказала мне в доску пьяная Галя Водопьянова, которая укладывалась спать на нашей лестнице и неприязненно зашипела. Это оказалось последней каплей, и я с криком ринулась на свой пятый этаж.

Больше бродить я не собиралась до конца жизни, но то, что случилось дальше, поломало мои благие намерения раз и навсегда.

Проснулась я примерно около трёх ночи.

В кухне горел свет, и лилась из крана вода…

За столом сидел мёртвый Коля и пил водку из гранёного стакана. У меня дома нет ни водки, ни гранёных стаканов… Значит, Пылинкин горючее и тару принёс с собой. Я села рядом, и мы проговорили до самого утра.

ТОПОТУШКИ

Изрезанный бритвой подбородок Коли…

Он говорил, а я слушала, прикрыв рукой глаза. Он не сказал мне ничего особенного, но всё же…

Я вдруг начала вспоминать… Среди моих воспоминаний есть парочка таких… о них можно говорить только с человеком, который относится к тебе на самом деле хорошо, и ему — этому ангелу — можно доверить всё.

Когда Коля растворился в туманном свете утренних лучей, я заснула и проспала целый день. А в шесть вечера мне в дверь позвонила соседка и заорала:

— Постель брать будете?!

Это она так шутит… Ещё она обычно кричит:

— Москва-товарная на выход!

Зашла и ушла со ста занятыми рублями… Я поела и села на разобранную кровать. У меня длинная комната с двумя окнами.

Быстро стемнело, я включила свет и снова села, закутавшись в одеяло. Читать не хотелось, я сидела и думала.

Коля вчера сказал: «Прости, в ту ночь — это я тебя стукнул… Хотел поговорить… не рассчитал». И отвёл глаза. Я на такое признание машинально кинула в него сковородой, она пролетела сквозь Пылинкина и упала. Пылинкин даже не поморщился. Клялся, что не воспользовался моей беспомощностью, дотащил до дверей, а сумку с формой и батоном выронил где-то около дома, и куда они делись — сам не поймёт… Ах, чёрт! Поговорить ему захотелось! Поговорил!..

Топотушки…

По Колиным словам — в мире существуют ТОПОТУШКИ!

Про гипотезу Длинного я могла рассказать только Марине Чаплиной. Ей можно сказать про Пылинкина, который пришёл ко мне за помощью. Он всего лишь хотел, чтобы я спросила, почему он умер, как собака, у топотушек. Осталось только их встретить или найти.

На работу мне идти послезавтра, телефона у меня нет пока, и я со своими раздумьями заснула…

ТРИ КОЛИ, или БЛОНДИН и ДВА БРЮНЕТА

Меня словно кто-то зовёт и просит: «Напиши, ну напиши про нас! Ведь мы жили!.. Ещё вчера!!!»

Про Длинного вы уже всё знаете…

Я расскажу про трёх других знакомых с детства Коль, которые умерли в прошлом году один за другим… хотя всем им не было даже сорока, они были младше меня.

Коля-брюнет умер во сне, когда храпел у своего подъезда, до которого плутал от старых гаражей целых полдня… Соседи, походя, думали — Коля спит, а он хрипел умирая. Пил. Вот и всё, что можно сказать про Колю-брюнета. Он тоже не был злым.

И он тоже не был злым!

Другой Коля — блондин…

Тебя сбила машина, в меру пьяного и шебутного после работы. Ты шёл, пел и выделывался на пустой дороге, которая оказалась проспектом на тот свет.

А третий Коля — Коля Шабров, брюнет, красивый мальчик. Хотя какой там мальчик — тридцать пять лет… Многие мужчины выглядят мальчиками очень долго. Вы не замечали? Странно. У нас в России мальчиков больше, чем мужчин. Старух больше, чем стариков, а женщины, наши женщины, покрыты синими жилами от хорошей жизни…

Когда Наташка родила Шаброву Ваську и Валета — у него от счастья глаза смотрели в разные стороны!

Я знала Кольку с детства, он был не совсем умный по причине очень грустной. У него разводились родители, и он, десятилетний, никому не нужный в те дни ребёнок, попал под грузовик. Говорят, мозг у него обнажился после удара о борт, и как его тогда зашили, как он выжил? Жить ему было суждено до тридцати пяти, и он прожил эти годы.

И вот Кольки не стало прошлым летом… А с год назад он играл с мальчишками в футбол и кричал из окна, как индеец. Ещё пять лет назад смотрел на своих подросших Ваську и Валета и сердился: растут, как грибы, не напасёшься на них никакой жратвы!..

В тридцать пять умереть для русского мужчины — не чудо. Чудо в том, чтобы пережить этот стонущий, как тормоз, год, когда из мальчика превращаешься в унылого и нервного доходягу. Полоса жизни, пересекающая молодость и старость, проведена мелом где-то на этом рубеже. Не у женщин — с их карандашами для губ и глаз, а у мужчин, которые в большинстве своём пренебрегают мейк-апом.

Коля умер не естественной для него смертью, он не был пьян в тот день. Он дополз до своей квартиры, в которой жил с Наташкой, и умирал, глядя сыновьям в глаза. На нём не было живого места, и весь пол первого этажа подъезда был залит его кровью. Но никто не видел, как его убили, притом, что был ранний вечер, сумрак голубой… На улице был народ, и у подъезда сидели все бабки из числа особенно нахрапистых — такие видят всё.

…И почему-то весь этот год я вспоминала их — двух брюнетов и блондина, и четвёртого — Длинного… Я росла с ними, я помнила их маленькими и смешными, я знала их, как вы кого-то, я здоровалась с ними!!! Я привыкла слышать их:

«Здравствуй, Светка! Всё хорошеешь?..»

Я стала сиротой без них…

Мне не хватает их: «Здравствуй, Светка! Всё хорошеешь?»

Вы не верите?

Зря!

С каждой минутой я вдруг стала расставаться, как скряга с копейкой.

В двадцать — не понять о чём я говорю… В тридцать — об этом не думаешь, ведь почти все знакомые ещё окружают тебя… Я так скучаю по исчезнувшим людям, исчезнувшим всего лишь год-два назад!..

Я разговаривала с Маринкой, но разговора не получилось. Тридцать и сорок — всё-таки большая разница. Она всё больше о любви думала, а я… Да я рада бы о любви думать, но воспоминания возникали в голове невесёлыми картинками, и я думала о них. О каждом из Коль. Всё их бытие, которое язык не поворачивается назвать жизнью, отпечаталось у меня в глазах, как атомный взрыв у почтальона в Нагасаки. Я знала, как их била жизнь, люди и обстоятельства. Я очень хорошо знала, как им тяжело доставалась эта жизнь.

Человек родится и начинает ждать любви. Любовь с лаской не стоят ничего. Конечно, люди хотят и денег, и власти, и удовольствий, и поесть, как следует, но каждый при этом трепетно ждёт любви. И ласки! И — побольше!!!

Нет.

Ласки и любви в жизни почти, что и нет. Особенно в мужских жизнях. Такой вот неутешительный вывод.

Они не должны были так рано уйти…

Ведь, правда — не должны???

ПРОШЛО ДВА ДНЯ

В среду, когда я приехала на работу и мы на пару стали готовиться к рейсу, я между делом выложила Маринке всё, что стряслось, и вдобавок все свои мысли и, сдерживая дыхание, стала ждать ответной реакции. Чаплина сделала большие глаза и недоверчиво стала за мной наблюдать.

— Свет, тебе мужика надо, — сочувственно, через час сказала она. — Это — диагноз.

— Да? — возмутилась я.

— Да, — тихо сказала Марина. — Поверь. Я тебе добра желаю.

— Верю. — У меня сразу испортилось настроение. И в глазах поплыли разноцветные круги вперемежку с мужиками…

Хорошо хоть Маринка не скажет никому… а то стыда не оберёшься с таким диагнозом.

Из отстойника, где находился на запасном пути наш состав, мы должны были отправиться в 14.40, чтобы через час — в 15.51, наше обычное время — скорый из десяти вагонов тронулся бы, как всегда, и застучал, набирая километр в сторону Адлера, в котором не отдыхал разве только ленивый.

Так бы всё и случилось, если бы я не выглянула в окошко… Итак, я посмотрела и крикнула:

— Там твой Евгений по путям рыскает! Слышишь, Маринка?..

Между нашим и кисловодским составами по путям бегал тощий и бледный, как будто недавно из Освенцима, бывший Маринкин супруг. Я всегда поражалась, как писаная красавица Чаплина вышла замуж за такого, с позволения сказать, некрасивого мужчину? К тому же он при своей страхолюдной внешности умудрялся изменять ей со всеми несерьёзными женщинами нашего Дракина.

Я иной раз полночи не могла заснуть, решая этот их семейный ребус.

— Как волк!.. Слышишь, Маринка?..

Чаплина с красным лицом и веником в руках высунулась из туалета, и в глазах её была такая тоска, у меня даже руки опустились!

— Твой гад, Марин, там… — тихо произнесла я и, махнув рукой, больше не сказала ничего. То, что Чаплин пришёл скандалить и возвращать жену в семейные кущи, я знала наперёд, устав наблюдать его набеги на наш состав минимум раз в месяц.