Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени?

• Название: Каин: Антигерой или герой нашего времени?
• Автор: Валерий Замыслов
• Жанр: Историческая проза

Вместо аннотации

Историки, краеведы, писатели и журналисты, исследователи эпохи ХYIII столетия дают Ваньке Каину (Ивану Осипову, родившемуся в деревне Иваново (или Ивановке), Ростовского уезда Ярославской губернии) разные оценки: «великий авантюрист», «не коронованный король московского преступного мира», «добрый молодец, защитник простого народа от господ», «удалой атаман волжской вольницы», «легендарная личность, не менее известная, чем, скажем, Стенька Разин, Гришка Отрепьев или Емелька Пугачев», «чуть ли не глава столичного Сыскного приказа», «безнравственный русский гений», и … «самый знаменитый ярославский писатель ХYIII века», так как многие старинные песни, как то «Не шуми мати зеленая дубравушка, «Ах, тошно мне, доброму молодцу, тошнехонько, «Вниз по матушке по Волге» и другие (всего около 54-х) известны в народе под именем Каиновых.

«Его натура ослепительна, а жизнь легендарна. Во второй половине ХYIII — первой половине ХIХ века он имел всероссийскую известность. Главную его книгу прочитала тогда вся Россия. Какая-то важная черта русского характера высказалась в нем с огромной силой. Русский хаос, неистовое, не признающее никакой узды буйство, русский разгул и безудержная исконно-посконная натуралистика русской души… И в то же время Осипов как общественное явление хорошо встает в социальную матрицу. Его можно считать продуктом русской социальной неустроенности перманентного распада органических форм жизни». (Академик академии Русской словесности Е.А. Ермолин)[1].

---

Среди монет, осторожно высыпанных из котомы, оказались не только полушки и алтыны, но и рубли с червонцами.

— Ого! — воскликнул Катушкин. — Да на эти деньги можно палаты каменные поставить, да и то еще много останется. Ай да Яшка!

Каин уловил в глазах Катушкина хищный блеск, да и остальные солдаты смотрели на деньги с вожделением.

— Считайте неторопливо и складывайте в кучки. Алтын к алтыну, рубль к рублю, червонец к червонцу, а затем я всё в опись занесу. Ты, Катушкин, веди подсчет за мелкой монетой.

Добрый час подсчитывали. Иван зорко следил за руками каждого солдата, а затем, когда на столе оказались три золотые кучки, Каин спросил Катушкина:

— Сколь мелкой монеты, Василий?

— Двести пятьдесят семь, Иван Осипович.

— А если перевести в рубли?

Василий почесал загривок.

— Сие для меня невыполнимо. Я ж не в Казенном приказе служу.

— Худо, Катушкин. Как же я в опись буду записывать? Да и число монет не соответствует. Надо пересчитать.

Катушкин губы надул, но Иван его успокоил.

— Ничего, Вася. Будет тебе и всем остальным от Сыскного приказа хорошая награда. Давай-ка вновь со всем тщанием, братцы.

Пересчет затянулся, а тут один из солдат, ухмыльнувшись, сказал:

— Когда в подполье лазил, бутыль сивухи видел, а к ней грибки да огурчики в кадушках. Может, оприходуем, Иван Осипович, а то все кишки ссохлись. Да и у всех моих ребят маковой росинки во рту не было. Хозяину все равно уже больше винца не пить.

— Я твоим солдатам, Василий не хозяин. Вы сами, без моего дозволения, сюда пробились. Так что, вначале дело надо завершить, все на бумагу записать, а уж потом, как мы воровских мастеров уведем, мое дело сторона. То, что вы тут станете творить, знать не хочу.

— И на том спасибо, Иван Осипович.

Когда, наконец, было все завершено, Иван глянул на молчаливо сидевшего мрачного хозяина.

— Не ошиблись мы в подсчете, Яшка? Столько денег?

— А твое, какое собачье дело? — огрызнулся Зуев.

— А такое, Яшка, что на дыбе до полушки все расскажешь. А коль сразу судье ответишь, кости ломать не будут. Выбирай, что лучше.

— Столько, — буркнул Зуев.

— Вот и ладненько. Слышали очевидцы?

— Слышали, Иван Осипович, — заявили служилые, удивляясь на бескорыстие Каина. Мог бы и вовсе деньги не подсчитывать. Взял бы себе половину, и никто бы не узнал. И с Яшкой мог бы договориться, чтоб ему в Сыскном приказе послабь дали. Каин, чу, на все горазд, он чуть ли не всем приказом командует. А здесь даже при подсчете денег всех солдат в очевидцы взял.

— Собирайтесь в золотую клетку, Зуевы. Еды можете не брать: сокамерники отберут.

После того, как воровских дел мастеров вывели во двор, Иван вернулся в избу к солдатам Волкова и дал по три рубля из личного кошеля.

— В Сыскном могут и пожадничать.

— Спасибо, Иван Осипович. Век не забудем твою щедрость!

— Советую забыть о ней. И еще раз повторю: к Зуеву я вас не звал, сами нагрянули. Это вы крепко запомните.

… Вечером, накинув на покатые плечи епанчу[210], Иван явился не в приказ, а в дом князя Кропоткина, куда его теперь без промедления пропускали.

— Что на сей раз, голубчик?

Иван выложил стол котому.

— Здесь двенадцать тысяч триста двадцать шесть рублей воровских денег Яшки Зуева, которого я взял под караул и сдал в приказ и которые вполне можно сбывать на торгах. Передаю вам и опись изъятых монет.

— Опись произведена при свидетелях?

— Разумеется, ваше сиятельство.

— А подтвердит ли фальшивомонетчик данную сумму денег на дыбе?

— Непременно, ваше сиятельство, ибо лишних пыток он не захочет.

— Недурно, голубчик, весьма недурно. Значит, копеечка в копеечку?

— Можете не сомневаться, ваше сиятельство. Очевидцы вам назовут ту же сумму.

— Почему ты не принес деньги в приказ?

— Прошу прощения, ваше сиятельство, но в приказе данная котома могла значительно усохнуть. Слишком много развелось мышей, прямо по бумагам бегают, а продырявить сию котому им большого труда не составит. Зная, что в вашем доме мышей не водится, принял решение оставить сей капитал у вас, как в самом надежном месте.

— Хитер же ты, голубчик. Ох, хитер.

Кропоткин одетый в домашний атласный халат, вынул из поставца темно-зеленый графин с анисовой водкой, наполнил хрустальные рюмки и, подойдя к Ивану, произнес:

— А ты у меня молодцом. Благодарю за честную службу, голубчик. Выпьем по рюмашке.

— Благодарствуйте, ваше сиятельство. Из вашей руки — большая честь для меня.

— Да полно тебе, голубчик. Кстати, как закончилась история с твоей пассией? Живет ли в ладу со своим супругом?

— Премного вам благодарен, ваше сиятельство, Все благополучно. Мечтаю о сыне. Хорошо бы троих родила, ибо один сын — не сын, два сына — полсына, три — сын.

— Истинные слова, голубчик. Рад за тебя. Как-нибудь пожалую в твой дом, на жену-красавицу гляну.

— Богу за вас буду молиться, ваше сиятельство.

— Молись, голубчик… От меня какая-нибудь помощь нужна? Смело говори, ни в чем отказа не будет.

— Пока, кажись, справляюсь. Правда, есть одна мелочишка, но о ней и говорит не стоит. Не смею беспокоить пустяками, ваше сиятельство.

— Нет уж говори, голубчик. У такого ценного сыщика, как ты, не должно быть даже мелких проблем.

— В дом, что на Варварке, ко мне всякая шелупонь да посадская голь приходит, что горбушке хлеба рады. Полицейские бранятся, гоняют, того гляди перестанут на Москве Каина уважать. А народ тихий, мухи не обидит.

— Какая глупость. Я всенепременно переговорю с полицмейстером Татищевым. Он к тебе благоволит. А вот его подчиненные дурака валяют. Дойдем с генералом до градоначальника и все трое вновь напишем письмо в Сенат о твоей добросовестной службе. Считай, что с завтрашнего дня к твоему дому ни один полицейский и на версту не подойдет.

— Постараюсь, ваше сиятельство, за вашу милость почаще заходить лично к вам по делам купцов и мастеров воровских денег, если только дозволите.

— Дозволю, всенепременно дозволю, голубчик.

Глава 11 Генерал воков

Староверы благополучно дошли до дому Ивана. Их хорошо покормили, поднесли, было, по чарке, но старообрядцы бесповоротно отказались.

— Зеленого змия не употребляем, то — бесовское зелье, — сказал Захарыч.

Все староверы были облачены в крашенинные[211] однорядки[212] с лежачим ожерельем из деревянных бус и сермяжные зипуны со стоячим клееным козырем красного сукна. Бородатые лица строгие, иконописные.

Захарыч, по приходу в избу, тепло поблагодарил Ивана за приют, на что тот сказал:

— Живите, сколь душа пожелает. Здесь вас никто не тронет. Здесь и молитесь. На улицу же пока выходить не советую.

— Понимаем, Иван Осипович. Раскольничья контора, поди с ног сбилась.

Захарыч не ошибся.

Генерал Семен Аркадьевич Головин, наделенный большими полномочиями Сената, узнав о бегстве раскольников, пришел в бешенство, ибо обладал он безжалостным нравам, особенно к тем, кто расшатывал государство, к раскольникам же — в первую очередь. Вот перед ним ответ одного из староверов, пытаемого в Еленинской башне, записанный на бумагу:

«Попы — не священны суть по правилам; все они отступники и еретики глупые. Православным христианам не подобает от них ныне благословения приимати, ни службы, ни крещения, ни молитвы, и в церкви с ними не молитися, ниже в дому, то есть часть антихристова полка, и от исполнения церковного самовольно отсекашеся, но от всепагубного сына геены, пагубного сосуда сатанина, явившегося в свое время настоящее, о нем же вам изреку, Никона еретика, адова пса, злейша и лютейшего паче всех древних еретиков, а поелику с ним царствующих ныне антихристов — лютых врагов наших, предавших истинную веру…».

Генерал швырнул бумагу на стол.

— Мерзавцы, бунтовщики! Вначале четвертую, а потом сожгу.

Генерал наизусть помнил указ императрицы Елизаветы Петровны, одобренный Сенатом: «раскольников, которые бранят церковь, производят в народе соблазн и мятеж и, несмотря на увещания, будут продолжать упорствовать, по троекратному у казни допросу, буде не покорятся, жечь в срубе".

Раскольничьи общины росли как на дрожжах, заполоняя не только северные области, но и центральные уезды, создавая угрозу Российскому государству. Положение в стране к середине пятидесятых годов стремительно ухудшалась: сказались годы Анны Кровавой и бироновщины. Ропот посадских людей и крестьян барских владений мог привести к всеобщему возмущению, в котором колоссальное место займут раскольники[213].

Пятеро солдат, охранявших в Игнатовке староверов, были взяты под стражу и сразу же отведены в Пыточную башню. Солдаты такого шага от своего генерала не ожидали и пришли в ужас при виде пыточных орудий. Неужели их подвесят на дыбу?