Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени?

• Название: Каин: Антигерой или герой нашего времени?
• Автор: Валерий Замыслов
• Жанр: Историческая проза

Вместо аннотации

Историки, краеведы, писатели и журналисты, исследователи эпохи ХYIII столетия дают Ваньке Каину (Ивану Осипову, родившемуся в деревне Иваново (или Ивановке), Ростовского уезда Ярославской губернии) разные оценки: «великий авантюрист», «не коронованный король московского преступного мира», «добрый молодец, защитник простого народа от господ», «удалой атаман волжской вольницы», «легендарная личность, не менее известная, чем, скажем, Стенька Разин, Гришка Отрепьев или Емелька Пугачев», «чуть ли не глава столичного Сыскного приказа», «безнравственный русский гений», и … «самый знаменитый ярославский писатель ХYIII века», так как многие старинные песни, как то «Не шуми мати зеленая дубравушка, «Ах, тошно мне, доброму молодцу, тошнехонько, «Вниз по матушке по Волге» и другие (всего около 54-х) известны в народе под именем Каиновых.

«Его натура ослепительна, а жизнь легендарна. Во второй половине ХYIII — первой половине ХIХ века он имел всероссийскую известность. Главную его книгу прочитала тогда вся Россия. Какая-то важная черта русского характера высказалась в нем с огромной силой. Русский хаос, неистовое, не признающее никакой узды буйство, русский разгул и безудержная исконно-посконная натуралистика русской души… И в то же время Осипов как общественное явление хорошо встает в социальную матрицу. Его можно считать продуктом русской социальной неустроенности перманентного распада органических форм жизни». (Академик академии Русской словесности Е.А. Ермолин)[1].

---

Сам по себе купец был ушлый: он и мертвый из петли вывернется, но на сей раз Петр Филатьев понял, что от Каина ему не уйти, ибо тот, почитай, стал, чуть ли не хозяином приказа, а князь Кропоткин во всем ему потакает. Может, все-таки мзду сунуть, да такую, что у Каина глаза загорятся.

— Ты вот что, Иван Осипович… Мы все же свои люди, сколь годов у меня жил. Да и земляки, в одной деревеньке когда-то на реке Саре жили. Ну, подзатыльника порой давал, так это дело обыкновенное, уму-разуму юноту учил. Всяк хозяин так делает… Ныне же можно, ить, и миром поладить. Слышал я, что караул твой в скудной пристройке живет. Добрую избу бы им поставить, да и сам Сыскной подновить. Хочу порадеть за дело государево. Прими на благое дело две тысячи рублей.

— А чего так мало? — усмехнулся Иван. — От дыбы уйти — и всего капитала не пожалеешь. После пыток ты превратишься в груду костей. Так что крепко помозгуй, Филатьев.

— Четыре, Иван Осипович!

— Тьфу! Как был ты скрягой, так скрягой и сдохнешь.

— Пять! Больше нету, Иван Осипович.

— Ну, буде! И ржавой полушки от тебя мерзкого паука не возьму.

— За что ж такая немилость? Не пойму.

— И никогда не поймешь, ибо ты, Филатьев, из породы тех людей, чей жадный глаз только сырой землей насытиться… И все же мелочишку у тебя попрошу.

— Все что угодно, Иван Осипович.

— Вольную грамоту отцу и матери дай. Хватит им на тебя спину гнуть. И за все годы их жизни, начиная с деревни Ивановки, вернешь оброчные деньги, да еще щедро наградишь, чтобы родители мои ни в чем не нуждались. В карете привезешь их в мои хоромы, что в Дорогомиловской слободе.

— Все немешкотно исполню, Иван Осипович. Тотчас сяду за бумаги.

— Давно приказчик у родителей не был?

— С осени, как медок привез.

— Вот сей приказчик сегодня же за родителями и съездит… Раскольников не держишь? А то некоторые купцы за кусок хлеба к себе привечают, и на самые тяжелые работы ставят.

— Упаси Бог, Иван Осипович! Вот те крест!

Иван резко поднялся из кресла и пошел прочь из купеческих покоев.

На дворе спросил:

— Как дела, братцы? Всех опросили?

— Кажись, раскольников здесь не было, Иван Осипович.

— Значит, ложный слух. Поехали на Фроловку, глянем одно укромное гнездышко.

Но куда бы ни ездил Иван, как бы ни проверял «малины» и вертепы, нигде старообрядцев не обнаружил.

Воры диву давались: Каин за последнее время не забрал ни единого жулика. За раскольниками гоняется, зато братва оживилась, все больше и больше наводняя Москву.

На другой день Иван решил заехать в хоромы, чтобы встретиться с родителями, но встретился лишь с одной матерью, которая навзрыд заплакала и, прижимаясь к сыну, скорбно молвила:

— Отца-то намедни медведь задрал. В лесу схоронила.

Ивана окаменел, а на сердце навалилась тяжелая глыба. Ему стало так горько и тоскливо, что он обессилено опустился на лавку.

— Как это случилось, матушка?

— Пошел проверять дупло и наткнулся на голодную медведицу. Сколь лет такого не случалось, а тут…

Иван не находил слов, чтобы успокоить мать. Смотрел на нее, и сердце его еще больше сжималось. Постарела, осунулась и даже как-то убавилась в росте, превратившись в старушку.

«Эх, Каин ты Каин. Живешь ты, как перекати-поле, и теряешь самых близких тебе людей. А ведь давно мог вытащить в Москву отца. Забыл в суете сует, увлеченный своими далекими от родителей мечтами. Да что же ты за человек? Змей Горыныч, от которого никогда не жди добра».

Пожалуй, впервые Иван признался себе, что он далеко зашел со своими никому не нужными планами, и от этой мысли он растерялся, чего с ним никогда не было.

— Прости меня, непутевого, матушка.

— Да что ты, что ты, сынок. Приказчик сказал: в большие люди выбился. Вон ты, какой ладный. Вся Москва, чу, тебя уважает. А отец все равно бы долго не прожил. Еще три года назад ноги прытко застудил, так отниматься стали.

— Тем более, матушка. Лекарей мог найти. Тем более!

— Не сокрушайся, сынок. Жаль, вестимо, отца, но так уж на роду его написано от зверя погибнуть, а вернее, так Бог распорядился. Господь-то каждому свой срок отводит.

Мать всхлипывала и жадно рассматривала блудного сына. Последний раз видела его отроком, а ныне перед ней матерый мужик с печальными глазами и седыми паутинками в бороде.

— Знать и по тебе судьба-то бороной прошлась, а ведь еще только тридцать лет. Господи, сыночек! Ванечка!

Иван и вовсе потемнел лицом, и склонил голову, а мать гладила невесомой сухонькой ладонью по его густым черным волосам и все говорила: то про отца, то про лесную жизнь, то вдруг вспоминала родную деревню Ивановку, что в Ростовском уезде на реке Саре.

— Помнишь, Ванечка, как мы с тобой песни пели?

— Вот это, матушка, я никогда не забуду. И всегда их пою на старинный лад, как ты их певала…

И Каин тихо, грустно и протяжно запел:

Не шуми, мати, зеленая дубравушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати,
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти,
Перед грознова судью, самого царя.
Еще станет государь-царь меня спрашивать:
«Ты скажи, скажи, детинушка, крестьянской сын,
Уж как, с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще много ли с тобой было товарищей?» —
«Я скажу тебе надежа, православной царь,
Всю правду скажу тебе, всю истину,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первой мой товарищ — темная ночь,
А второй мой товарищ — булатной нож,
А как третий товарищ — то мой доброй конь,
А четвертой мой товарищ — то тугой лук,
Что рассылыцики мои — то калены стрелы».
Что возговорит надежа православной царь:
«Исполать тебе, детинушка, крестьянской сын,
Что умел ты воровать — умел ответ держать,
Я за то тебя, детинушка, пожалую —;
Середи поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной».

Эпилог

Поиски раскольников не привели ни к каким результатам. Генерал Волков вновь передал Каина в Сыскной приказ.

Иван же приступил к своему последнему плану, чтобы как можно больше собрать в Москве злоумышленников и тысячи недовольных людей, способных начать войну против неугодных народу властителей. На войну требовались огромные деньги и Каин опять, ни чем, не брезгуя, активно занялся тем, чем занимался все последние годы.

Под его покровительство в Москву стекались отовсюду преступники, «гулящие люди» и меж двор скитальцы; весной 1748 года они переполнили город и, тайно им руководимые, терроризировали древнюю столицу грабежами и пожарами. Паника перекинулась в Петербург, императрица Елизавета Петровна приказала выставить заставы на московском направлении.

В Москву послан был с войском генерал-майор Ушаков, под председательством которого была учреждена особая следственная комиссия. Во время ее трехмесячного существования, Каин продолжал вести двойную игру и грабить, но уже не так свободно, как прежде, ибо явились новые деятели, которые ему не потворствовали.

Команда Ушакова, предупреждая поджоги, ловила всех подозрительных людей и приводила их не в Сыскной приказ, а в комиссию. Благодаря этому стали мало-помалу раскрываться проделки Каина, в том числе и укрывательство бунташных раскольников в доме Ивана в Зарядье, что наиболее возмутило Ушакова.

Слухи об участии Каина в грабежах, его взятках и других преступлениях распространялись все шире, так что даже купленный им сверху донизу Сыскной приказ был вынужден издать секретные против него инструкции.

Убедившись, что вся московская полиция была в заговоре с Каином, Ушаков ходатайствовал об учреждении по делу Каина особой комиссии, которая просуществовала с июня 1749 года по июль 1753, когда дело Каина передано было в Сыскной приказ.

Каин был арестован во второй половине января 1749 года, но и здесь «Каин по благодеянию секретарскому содержался в Сыскном приказе не так, как прочие колодники, которые никуда из острога не выпускаются, но он, имея только одни на ногах кандалы, имел вольность ходить по двору и часто прохаживался в передних Сыскного приказа и тут с подьячими и бывшими иногда дворянами вольно разговаривал».

Но когда в Сыскном приказе все лица были заменены на новых людей, Каин (потешаясь над власть имущими) начал давать показания, раскрылась такая картина поголовной коррупции в московских полицейских, сыскных и судебных учреждениях, что власти были вынуждены образовать 28 июня того же года особую комиссию, работавшую до июля 1753 года.