Зеев Бар-Селла - Александр Беляев

• Название: Александр Беляев
• Автор: Зеев Бар-Селла
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03614-7

Об Александре Беляеве, носящем титул «классика советской фантастики», известно на удивление мало, и современные биографические справки о нем пестрят неточностями. Он — выпускник духовной семинарии и юридического лицея — работал в суде, играл в театре, был журналистом и даже милиционером. После стечения трагических обстоятельств, включая серьезную болезнь, периодически приковывавшую его к постели, жизнь Беляева изменилась: появился писатель-фантаст, тонко чувствующий современность и обладающий даром научного предвидения. Широкое признание пришло к нему посмертно — Беляев умер от голода в оккупированном фашистами Пушкине.

Автор книги, известный израильский литературовед Зеев Бар-Селла, опираясь на архивные документы, воспоминания современников, сочинения писателя и критику его творчества, реконструирует биографию Александра Романовича Беляева в контексте сложного времени, в которое он жил и работал.

знак информационной продукции 16+

---

— Война…

Она накладывает отпечаток на все.

Курортная жизнь течет как-то скромнее, тише. Эту тишину могут всколыхнуть только газеты, и тогда видишь, как обманчив этот сонный темп жизни, как много тревог, забот и пережитых страданий таит он в себе!

— Галиция очищена нами, враг наступает на холмское и люблинское направление, — приносят газеты печальную весть, и она точно разрывает курортный муравейник.

— Боже мой, у меня муж-доктор стоял в Сокале. Успел ли уйти?

— Ах, а у меня процентные бумаги в каменец-подольском банке. Ведь это же совсем близко!

— А у меня брат…

— А у меня сын…

Молчит только худая дама с искривленной губой и волочащейся левой ногой. Она уже отдала войне свое богатство: два сына ее убиты. Горе разбило ее хилое тело, и теперь она здесь „на поправке“».

Холм, Люблин, Сокаль — это в Польше… А сейчас, в 1941 году, врагу сдают русские города… Но ныне скорбь и уныние недопустимы. Что бы ни случилось, что бы ни происходило на фронте и в тылу, нужно проявлять неиссякаемую бодрость духа и неколебимую веру в скорое торжество. И вот результат: Беляев явно хочет сказать что-то свое, не похожее на других, ищет какие-то собственные слова, а получаются — сплошные лозунги.

«Созидатели и разрушители

Труд — создает, война — разрушает.

Наше отечество — государство трудящихся. Мы — созидатели. И наша политика была политикой мира.

Нам навязали войну-разрушительницу. Что же? Будем „разрушать разрушителей“! Наша доблестная Красная Армия докажет вероломному врагу, что рабочие и крестьяне, из которых она состоит, умеют не только строить заводы и фабрики, но и разрушать „фабрики войны“.

Какие бы тяжелые испытания ни пришлось нам пережить, армия великого народа не сложит оружия, пока враг не будет отброшен и уничтожен»[380].

Никто еще не успел постичь масштабов катастрофы, и потому совершались поступки совершенно непостижимые. Фронт был далеко, а командование Ленинградского военного округа решило отличиться уже сейчас: 25 июня нанесло авиаудары по нейтральной Финляндии.

Выполнялся, видимо, какой-то довоенный еще приказ, предполагавший совсем другую войну — ту, в которой Красная армия воюет на чужой территории, а враг бежит, бежит, бежит… Бомбы были сброшены на финские города и аэродромы. Потом оказалось, правда, что аэродромов тех и в природе нет, а которые на самом деле были, их советская разведка не засекла… Финская авиация не пострадала, а советская потеряла полтора десятка самолетов. Как и отчего они погибли, осталось тайной.

Скорее всего, налет тот был какой-то местной — не выше штаба округа — инициативой, поскольку Москва даже войны Финляндии не объявила. Что никак не помогло Советскому Союзу — согласно международному праву СССР стал агрессором. Причем без всякой выгоды для себя. А невыгоды проявились, как только немцы обложили Ленинград с юга. Теперь жертвам советской агрессии ничто не мешало (в порядке самообороны) замкнуть кольцо с запада и севера.

Но пока всё идет заведенным порядком, и, прежде всего, идут повальные аресты. И начинается эвакуация. Для начала — беженцев, успевших не попасть под немца и добраться до Ленинграда. Их отсылают подальше в тыл. Потом дошла очередь и до горожан…

Дочь писателя, Светлана Беляева, вспоминает:

«Союз писателей предложил отцу эвакуироваться всей семьей, но мама не решилась: после операции (удаление камней в мочевом пузыре. — З. Б.-С.) отец, и без того больной человек, совсем ослаб. Ехать в неведомые края было страшно. <…>

В кабинете отца висела большая карта Советского Союза. Каждый день после передачи новостей отец поднимался со своего жесткого топчана — лежать на мягком не мог из-за болезни позвоночника — и передвигал на карте флажки, обозначавшие линию фронта. С каждым днем фронт приближался к Ленинграду. Но отец был оптимистом, он уверял, что немцы до нас не дойдут»[381].

Вопрос об эвакуации жителей Ленинграда и окрестностей впервые встал на повестку дня 28 июня 1941 года. Вывозу в тыл подлежали промышленные ценности, квалифицированные рабочие, молодежь, годная к воинской службе, а также ответственные и партийные работники. Ни к одной из этих категорий Александр Беляев не принадлежал. А вот об эвакуации писателей вообще нигде и ничего не говорилось. По всей видимости, двенадцатилетняя Светлана не совсем поняла, что именно предлагали ее родителям. А предложений было как минимум два. Первое — переезд из Пушкина в Ленинград (ни на что большее у ленинградского отделения Союза писателей полномочий не было). Второе… А вот второе могло родиться лишь в голове, окончательно спятившей от страха и непосильной ответственности.

29 июня исполком Ленсовета принял решение «О вывозе детей из Ленинграда». И в тот же день приступили к вывозу. В первую очередь решено было вывезти из города 390 тысяч детей — вместе со школами и детскими садами. Матерям сопровождать детей было запрещено.

До сегодняшнего дня никто так и не дал ответа на простой вопрос: «Для чего это было нужно?»

Желание избавить родителей — и в первую очередь матерей — от забот по уходу и надзору за детьми? Или снова возобладала довоенная инструкция — по организации летнего отдыха детей и массового вывоза их в пионерлагеря?

Скорее все-таки второе, поскольку в планы размещения детей входило и направление их на запад — навстречу наступавшим немецким войскам.

А потом начались бомбежки. 13 июля в Валдайском районе Ленинградской области немцы разбомбили станцию Едрово — место, увековеченное Радищевым. На станции находилось более двух тысяч детей. Но, несмотря на это, вывоз детей в Ленинградскую область продолжался еще неделю. Родители всполошились, бросились разыскивать своих детей и выяснили, что, в довершение ко всему, дети голодают, страдают желудочными заболеваниями, завшивели, и избавиться от вшей нет никакой возможности, поскольку с самого отъезда из Ленинграда их ни разу не мыли.

Услышав про такое, матери бросились спасать детей. 1 августа из Ярославской области в Ленсовет и профком Кировского завода поступило донесение: «За последние дни усилился приезд матерей из Ленинграда, в частности Кировского завода и Куйбышевского района, к эвакуированным детям в Нейский район. Они приезжают взять своих детей… Мы не возражаем, но, получив детей, матери не могут выехать обратно, так как железная дорога не дает билеты без пропуска НКВД. В результате на станции скопилось около 100 матерей в легком платье. Это дезорганизует работу с эвакуированными детьми». В заключение председатель Нейского райисполкома настоятельно просил пресечь неорганизованный приезд матерей.

Но и матери не желали больше молчать — А. А. Майорова проживавшая в доме 80 по 3-й линии Васильевского острова, смело бросила в лицо присланному агитатору: «Эвакуацию придумали евреи. Сами они испугались и давно бежали, а мы не боимся и никуда не поедем. Нас научила эвакуация на Валдай — многие матери потеряли своих детей. Нас повезут на расстрел фашистам». А работница Кировского завода Рыжова и жена рабочего Галкина прямо заявили: «Сами повесимся и детей задушим, но никуда не поедем». И стоило агитатору ляпнуть (жильцам дома 24/25 по Косой линии), что отказавшихся будут эвакуировать в принудительном порядке, как собрание (300 человек) взорвалось: «Не поедет никто, пусть делают, что хотят», «Вы хуже немцев, хуже Гитлера», «Вы издеваетесь над нами — посылаете голодать»… А потом посыпались и угрозы: «Мы напишем своим мужьям и сыновьям на фронт, пусть бросают всё и идут нас спасать».

Власти переполошились, и к 10 августа 136 тысяч 460 детей были возвращены в Ленинград. Кроме того, неизвестное число детей было увезено матерями («несколько тысяч матерей»). Ни матери, ни дети, ни власти не знали, что в ближайшие месяцы Ленинград станет гигантской мертвецкой…

Понятно теперь, что заставило жену Беляева яростно противиться предложению об эвакуации — не было никакой надежды, что двенадцатилетней Светлане, из-за туберкулеза коленного сустава с трудом передвигавшейся на костылях, кто-то обеспечит надлежащий уход.

А потом начались ежедневные бомбежки. Дом, в котором проживали Беляевы, еще до войны был признан аварийным — между вторым и третьим этажом прошла глубокая трещина. О необходимости капитального ремонта Беляев разразился тогда заметкой в пушкинской газете[382]. Ясно было, что, даже если бомба упадет неподалеку, дом этого не переживет. Слава богу, знакомые, уехавшие в Ленинград, оставили Беляевым ключи от своей квартиры, и семейство писателя перебралось в соседний дом.

…Переезды переездами, но Беляев не оставляет и своего главного занятия. Выяснилось, однако, что творения его никому не нужны. 15 июля в письме молодому поэту Всеволоду Азарову он с горечью сообщает, что написанный им рассказ «Черная смерть» отвергнут редакторами «Красной звезды» и журнала «Ленинград». А речь в рассказе шла о новом злодейском изобретении фашистов — бактериологическом оружии небывалой силы. Трудно предположить, что за три недели, прошедшие с начала войны, Беляев успел не только написать новый рассказ, не только его перепечатать, но и отослать машинопись в Москву («Красная звезда»), затем в Ленинград и уже получить отказы из двух редакций. Скорее всего, рассказ тот давно лежал в ящике письменного стола, не будучи востребован, — подписание советско-германского пакта о ненападении закрыло выход в свет многим антифашистским сочинениям… Но вот что совершенно ясно, так это причина, по которой редакции рассказ завернули: в час, когда немецкая орда стремительно движется на восток, пугать читателя фантазиями о каких-то еще неведомых немецких способах массового истребления советских людей… И кто знает — может, это и не фантазии вовсе?! В любом случае, распространять такие россказни явно не ко времени. Но Беляев не терял надежды, что, «возможно, немного позже научная фантастика и пойдет».