Маргарет Этвуд - Телесные повреждения

• Название: Телесные повреждения
• Автор: Маргарет Этвуд
• Издательство: Полина М
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-89942-224-4

«…она хотела помочь ему, поддержать в нем иллюзию, что ничего плохого с ней не случилось и не случится. В зеркале отражалось ее тело, точно такое же как обычно. Она не могла поверить, что через неделю, через день, часть его может исчезнуть…»

---

Она уговаривала себя не думать о новой «барышне» Джейка; несправедливо с ее стороны было бы испытывать ревность. Ренни пыталась представить, как та выглядит. Соперница была для Ренни лишь куском плоти, поверх которого был накинут черный пеньюар. Или не накинут. Видимо, тем же она была и для Джейка.

«Знаешь, что такое женщина, — поделился он с Ренни однажды своей теорией, — это либо голова приделанная к п…е, либо п…а, приделанная к голове. Все зависит, с чего начать».

Оба они понимали, что это шутка. Новая пассия заполнила собой, образовавшуюся после Ренни пустоту, заняла ее место, будущее, все пространство, в которое Джейк сможет теперь окунаться день за днем, ночь за ночью, каждый раз, как будто последний, как будто он преодолевает крутую вершину. Эти мысли вызывали у Ренни ностальгию по безвозвратно ушедшим дням их жизни, домашней уютной семейной обыденности. Интересно, каково это — погрузиться во тьму чужой плоти; женщинам не дано испытать такое ощущение. Они сами носят в себе эту тьму. У Ренни не укладывались в голове и две вещи: неотвратимость и слепота соития, которое для нее необходимо и слепо одновременно. Результат оказался более чем плачевен: Ренни сидит в застывшей окаменевшей позе на кухне, освещенная светом электрической лампочки.

Джейк опять возник в дверях. Ренни не хотелось поднимать глаза. Она и так прекрасно знала, что увидит, да и ему не нужно было смотреть на нее, за время их совместной жизни они слишком хорошо изучили друг друга. Им часто приходила в голову одна и та же мысль, и они нередко выражали ее одними и теми же словами. Их разрыв был слишком предсказуем, их не связывали внутренние узы. Никаких обязательств, каждый сам по себе, все свободные люди — они постоянно напоминали друг другу об этом. И о каком благополучном исходе может идти речь в таком случае?

Ренни хотела рассказать Джейку о человеке с веревкой. Но это было бы низко и нечестно с ее стороны, и ничего, кроме чувства вины, не вызвало бы у Джейка, поэтому Ренни отказалась от этой мысли. Богатое воображение Джейка немедленно бы подсказало картину рычащего чудовища на четвереньках.

Он всегда соблюдал дистанцию между игрой и реальностью. Он говорил, что есть желание и есть необходимость. И никогда не смешивал их, а Ренни это не удавалась.

Ренни не произнесла ни слова, не сорвалась с места, не бросилась Джейку на шею, они не стали обмениваться рукопожатием. Она не хотела от него ни жалости, ни сострадания, ни милости, поэтому просто продолжала сидеть за столом, судорожно обхватив чашечку с кофе, как будто это оголенные провода, и не шевелилась, словно ее парализовало. Можно ли назвать ее состояние горем, отчаянием, искренна ли она в своих переживаниях? Что с ними станется, во что они превратятся, эти два мертвеца, без желаний, без жажды тепла и участия, что она должна чувствовать, как ей быть, что можно поделать? Она сжала руки, чтобы унять дрожь. Этот жест запомнился ей у бабушки, когда та склонялась над безжизненной рождественской индейкой, шепча молитву.

— Будь здорова, — бросил Джейк на прощанье…

Он не мог допустить, что она не поправится. Иначе никогда не позволил бы себе такое издевательское напутствие. Такие шутки неуместны и недостойны.

На следующее утро после окончательного ухода Джейка, Ренни не спешила вставать. Зачем? Она лежала в постели, думая о Дэниэле. Она терялась в догадках относительно его, человек лишенный всякого воображения, настолько приземленный, настолько нормальный, что это было выше ее понимания. Размышления о Дэниэле убаюкивали Ренни, как будто сидишь и сосешь палец. Ренни рисовала в своем воображении картинку, как Дэниэл просыпается, переворачивается, встает, включает будильник, занимается любовью со своей беременной женой, чье лицо Ренни, как ни старалась, не могла представить. Дэниэл, конечно, бережен и заботлив, но все таинство совершается как-то скомкано, впопыхах, в спешке, из-за раннего часа, из-за того, что у него впереди еще куча дел, день расписан по минутам. Его жена не кончает, но оба они не делают из этого трагедии, все в порядке вещей, они к этому привыкли, им это не мешает любить друг друга. Когда-нибудь, в другой раз, когда у Дэниэла будет побольше времени, она обязательно кончит. Потом наспех ополоснуться, проглотить чашечку кофе, крепкого, без сахара, предусмотрительно поданного женой прямо в ванную, изучить свое изображение в зеркале, пока бреется, — и при этом нимало не заботясь о том, какое впечатление это должно производить на жену; Дэниэл одевается в свои строгие, изысканные, несколько старомодные одежды, зашнуровывает ботинки.

В три часа Ренни после некоторых колебаний позвонила Дэниэлу на работу, рассчитав, что в это время ему больше негде находится. Она оставила медсестре номер своего телефона, попросив передать, чтобы доктор ей сразу перезвонил, как только появится, ибо дело не терпит отлагательств. Никогда прежде Ренни не поступала подобным образом. Она отдавала себе отчет, что это грешно, но мысли о Дэниэле привели ее в такое состояние, что соображения морали отступили на задний план. У Дэниэла были такие ухоженные ногти, холеные руки, такие розовые уши; он такой замечательный.

Он перезвонил через пятнадцать минут, и Ренни разыграла целый спектакль, вызвав у собеседника опасения, что она находится на грани самоубийства. То есть, конечно, прямо об этом не было сказано ни слова, это было бы слишком, она боялась переиграть. Ренни знала наверняка, что единственный способ, которым она может заманить Дэниэла к себе — это предоставить ему возможность ее спасать, бежать на выручку. По этому поводу она вполне натурально всплакнула. Ей хотелось, чтобы Дэниэл держал ее за руку, гладил по спине, утешал, говорил хорошие слова, был рядом. У него это так хорошо получалось, он будто создан для этого. Ренни не рассчитывала на большее. Она оделась, застелила постель, почистила зубы, причесалась, она будет хорошей девочкой, хотя бы с виду. Когда Дэниэл войдет, он, несомненно, заметит ее старания, похвалит и одарит золотой звездой.

Раздался стук в дверь, Ренни пошла открывать, на пороге стоял Дэниэл. Таким она его не видела никогда, он был на себя не похож. Гнев, страх, и что-то еще, но не желание. Видимо, Ренни зашла слишком далеко в своей игре.

— Никогда больше так не делай, — были его слова, единственные за все время, что они провели вместе.

Ренни надеялась, что он понял, ее состояние. Как бы не так.

Спустя некоторое время Ренни лежала на кое-как прибранной постели, а Дэниэл надевал ботинки. Ей было видна его склоненная голова, в профиль. Как оказалось, не она нуждалась в нем, а он в ней, — она не могла в это поверить, а поверив, — не могла простить. Она вовсе не этого ждала, он не оправдал ее надежд. Это она, она бедная-маленькая нуждается в жалости и утешении, но никак не наоборот. Дэниэл в результате начал стыдиться самого себя, и это добило ее окончательно. Он сам пришел за утешением, отдыхом, пришел «свободы глотнуть», даром, что в отпуске давно не был. Он нуждался в релаксе, хотел расслабиться. Она чувствовала себя соломинкой, за нее ухватились, она чувствовала, что идет ко дну, она чувствовала себя изнасилованной.

Тупик. Приехали. Что ж надо привыкать.

После того, как волна страсти откатывает, Ренни обмотавшись полотенцем, выходит на кухню. Золотисто-песочного цвета ящерица с огромным немигающими черными бусинками глаз охотится на муравьев, гуськом пробирающихся к шкафу, где хранится сироп. Ренни съедает три кусочка хлеба, намазанных джемом, запивает их молоком. Поль говорит, что местные думают, раз на пакете написано Long Live, значит, чем больше молока выпьешь, тем дольше проживешь.

Она идет обратно в спальню, переступает через разбросанные на полу одежды. Поль лежит, запрокинув руки за голову, раскинув ноги, уставившись в потолок. Ренни забирается под москитный полог, и сворачивается в клубочек, как в гнездышке. Она дотрагивается языком до его впадинки на животе, она влажная и соленая на вкус. Ренни ласково проводит рукой по его телу. Поль жмурится от удовольствия, легкая улыбка трогает его губы. Завитки волос на груди совсем седые, но Ренни приятно это свидетельство прожитых лет: в конце концов людям свойственно стареть, становиться старше, изменяться, «обветриваться». Не так чтобы до полного разрушения, а немного, в самый раз. Это прошлое, его прошлое оставило на Поле свои следы.

Ренни не терпится расспросить его о жене. Нет никаких сомнений в том, что это жена, за это говорит и дом, и лужайка, и спортивное платье; увиденная на фото женщина просто не может быть никем другим. Но Ренни неловко признаваться, что она рылась в его ящиках.

— Ты был когда-нибудь женат?

— Был. — Поль не проявляет желания распространяться на эту тему, но Ренни продолжает задавать вопросы.

— И что же произошло? Вы развелись?

Поль улыбается.