Клод Изнер - Маленький человек из Опера де Пари

• Название: Маленький человек из Опера де Пари
• Автор: Клод Изнер
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-44866-9

Париж, 1897 год. Музыкант утонул на мелководье во время свадебного гулянья. Его коллега, возвращаясь с концерта, упал и разбил голову. Прима-балерина лишилась на сцене чувств во время премьеры. Цепочка странных и трагических событий на этом не закончилась, таинственный мститель уже выбрал новую жертву и приготовил для нее подарок…

Новое расследование вовлекает книготорговцев, а по совместительству сыщиков-любителей Виктора Легри и Жозефа Пиньо в завораживающую пляску смерти вокруг дворца Гарнье, где размещается знаменитый оперный театр.

---

— Льстивым? Дорогая, его комплименты предназначались не вам. Максанс предпочитает мужское общество, он хотел польстить именно мне.

— Вы хотите сказать…

— Неужто вы шокированы? В любви всякий волен выбирать предмет воздыханий сообразно своим склонностям. Или у вас какие-то предрассудки на сей счет?

— Нет, просто…

— Не беспокойтесь, я поддаюсь только женским чарам. И сам ворожу исключительно ради женщин.

— Стало быть, я всего лишь одна из тех, кого вы вероломно приворожили?

— Вы знаете, что это не так, и по-моему, я уже приводил доказательства. Вы есть и пребудете моей второй и последней любовью.

В этот момент дали звонок. Музыканты заняли места в оркестровой яме и теперь настраивали инструменты — бодрая какофония перекрыла гул голосов в зале. Джина едва успела рассмотреть ложи, обитые темно-красным бархатом, и аллегорические фигуры на потолочном своде,[24] как огни гигантской люстры начали гаснуть. Старший машинист сцены подал сигнал, в зале сделалось совсем темно — и занавес с бахромой и витыми шнурами медленно пополз вверх, являя взорам деревеньку в центральной Европе.

Нежно сжимая друг друга в объятиях, Франц и Сванильда, главные герои действа, протанцевали всю ночь до зари, и вот уже с первыми лучами рассвета на балконе старинного особняка появился старый Коппелиус, безумный мастер-механик. Он принялся производить манипуляции над своим новым творением, заводной куклой в рост человека, пытаясь вдохнуть в нее жизнь.

Из ложи бенуара по соседству с той, что занимали Джина и Кэндзи, донеслось восхищенное «Ольга!», но на поклонника русской примы тотчас зашикали.

Японец подался вперед — в тусклом свете рампы, достигавшем первых рядов партера, он различил греческий профиль Эдокси.

Случайно ли она оказалась здесь, совсем рядом с бывшим возлюбленным, с тем, кого она когда-то называла своим микадо?..[25] Кэндзи благоразумно отодвинулся подальше от бортика, откинувшись на спинку кресла.

Сванильда в исполнении неземной, волшебной, воздушной Розиты Мори, женщины-птицы, гневалась на жениха, который бессовестно флиртовал с селянками. И Кэндзи одолели мрачные мысли: в этих двух персонажах, Франце и Сванильде, он увидел себя и свою спутницу. Джина порвет с ним не задумываясь, едва узнает, что он до сих пор испытывает влечение к Эдокси. Снова наклонившись к бортику, японец украдкой посмотрел в зал — и наткнулся на взгляд бывшей любовницы. В глазах Эдокси читался вызов — она устремила взор на Кэндзи, как фехтовальщик направляет шпагу в лицо противнику, и хотя тотчас же отвернулась, он догадался, что не сумел скрыть от нее свои чувства. Благо, увлеченная балетом, Джина ничего не заметила.

На сцене настал звездный час Ольги Вологды — ломаные, отрывистые, но необыкновенно точные движения Коппелии ошеломили зрителей. Она вальсировала с Францем и кружилась в объятиях деревенских парней, сраженных красотой механической куклы.

Джина чуть слышно напевала, вторя мелодии. Ей вспомнилось далекое прошлое: дочери, Таша и Рахиль, совсем малышки, уморительно топают по квартирке в Одессе, изображая заводные игрушки, а их отец хохочет и хлопает в ладоши. Пинхас тогда еще не ушел из семьи, и она, Джина, была счастлива… От ностальгии защемило сердце. И в этот миг Кэндзи ласково коснулся ее руки…

— Если так пойдет и дальше, я возьму да засну, и от храпа моего могучего колосники попадают! — пообещал Мельхиор Шалюмо в пространство, глядя на хореографические выкрутасы Ольги Вологды.

Заняв пост в кулисе на левой стороне, он надзирал за статистками, толпившимися за сценой и пока только мечтавшими попасть в состав кордебалета. Его бесило, что они так легко принимают ухаживания всяких господ не первой свежести — один седовласый соблазнитель уже зажимал в углу девицу и что-то нашептывал ей, пытаясь всучить коробку конфет; второй восседал на стуле, а у него на коленях вертелись и хихикали сразу две малолетние егозы.

«Позор тому, кто дурно об этом подумает», — прокомментировал Мельхиор, смертельно завидуя обоим престарелым ловеласам. И единственная принятая им мера против непотребства за сценой свелась к тому, что он оштрафовал девчонку, которая громче всех смеялась, — обычная санкция, призванная поддерживать дисциплину среди маленьких жеманниц, ни единая из которых никогда не сравнится с мадемуазель Сюбра или мадемуазель Хирш.

— Эта Аглая стоила мне полторы тысячи франков на Рождество! — пожаловался старикан с орденом Почетного легиона такому же скрюченному годами сатиру.

Мельхиор Шалюмо, пожав плечами, перебрался поближе к сцене.

И вдруг произошло нечто ужасное: в разгар вальса Ольга Вологда упала — и осталась лежать, смешно раскорячившись на подмостках. Все случилось столь быстро и неожиданно, танцовщики столь стремительно бросились спасать положение, что публика решила, будто так и задумано хореографом. Балерины из кордебалета тотчас заслонили Ольгу собой, Сванильда и Франц сымпровизировали зажигательное па-де-де, а русскую приму тем временем унесли за кулисы. Не успели редкие балетоманы, придирчиво сверявшиеся с либретто по ходу спектакля, удивиться, а на сцену уже выпорхнула дублерша Коппелии и, обмирая от счастья — надо же, как повезло! — устремилась в круг.

Кто-кто, а уж Мельхиор Шалюмо все видел и все понял. Один-единственный взгляд на распростертое тело Ольги Вологды — и его охватило такое неистовое ликование, что человечек даже испугался: он не сумеет скрыть свои чувства, надо срочно что-то делать. Прочь отсюда немедленно, а то заметят!.. Куда же?.. Конечно, на крышу!

Мельхиора шатало, сердце грозило вырваться из груди, и чтобы дать выход безудержной радости, он запел:

Человечек жил на свете,
Сам не больше воробья.
«Чик-Чирик!» — кричали дети…

На высоте пятидесяти метров Чик-Чирик скакал по крыше дворца Гарнье, который вознес его над сияющей электрическими фонарями авеню Опера, над Парижем, чей сон хранила конная муниципальная гвардия, над миром, над Вселенной.

— Господь Всемогущий, Ты меня так вконец избалуешь! Я ждал этого момента, верил Тебе, как всегда, без оглядки. Ну, бывало, что и усомниться доводилось время от времени — да ведь не без повода же, сам подумай! А тут — оп-ля! — Ты разложил мне эту злыдню на сцене, как блин на сковородке! Брависсимо!

Мельхиор пробежался по краю аттика, на оконечностях которого высились аллегорические скульптурные группы Поэзия и Гармония. Задрал голову — и позолоченный фонарь купола представился ему вдруг монаршей короной запредельного королевства, где не существует запретов, стесняющих его здесь, на земле. Он развернулся, щелкнул каблуками, вскинул руки в приветствии городу, лилипут, возомнивший себя сверхчеловеком, и прокричал:

— Вы — куклы! Я — кукольник!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Четверг, 1 апреля, вечером

— Тряпичная кукла — вот кто я такая! Ах, сердце уже не бьется! Я умираю… — Ольга Вологда, утопая в пышной перине и подушках, попыталась привстать на кровати и обратила бледное лицо к Эдокси Максимовой.

— Ну еще чего — умираешь! Вот, выпей отвар и перестань говорить ерунду. Ты скоро поправишься. Могли бы и без врача обойтись — он сказал, что тебе просто нужно хорошенько отдохнуть. Поспи.

— Я чахну, увядаю, одна-одинешенька, всеми заброшена! — взвыла балерина.

Эдокси досадливо поморщилась:

— Ольга, ну что ты, право слово! Я же здесь, с тобой.

— О, ты — другое дело. А негодяй Амедэ Розель сейчас развлекается в Биаррице с этой потаскухой Афродитой д’Ангиен, да еще имел наглость написать мне, что сиднем сидит у смертного одра своей бабушки! — расшумелась прима. — Перевелись рыцари на французской земле! Одно утешает — говорят, у них там, в Биаррице, на атлантическом побережье, льет как из ведра!

— Тише, тише, тебе нельзя так волноваться. Лучше выпей еще отвару.

— Помоги встать, меня тошнит…

Эдокси отвела Ольгу в уборную и уселась ждать ее в гостиной, затопленной сумерками. Ей было неуютно здесь, в загроможденных вычурной мебелью апартаментах — Амедэ Розель, обставляя свое жилище, слишком увлекся резным палиссандром, итальянским мрамором, саксонским фарфором и светильниками в форме негритят с газовыми рожками из матового стекла на голове. Пурпур и позолота безуспешно сражались за территорию с агрессивной зеленью, прущей из бесчисленных горшков и жардиньерок. Арфа, на которой никто в доме не умел играть, и два монументальных полотна — на одном шествовали Ганнибаловы слоны, на втором был явлен триумф Юлия Цезаря на римском Форуме — довершали декор гостиной. Эдокси зажгла лампу Рочестера и раздвинула двойные занавески. Она с ног валилась от усталости, под глазами залегли тени, хотелось только одного: выспаться.