Вера Морозова - Дом на Монетной

• Название: Дом на Монетной
• Автор: Вера Морозова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

---

Заичневский отложил перо. Перечитал. Голова пылала. Картины народной битвы казались такими отчаянными. Республика, народная власть были столь желанные его сердцу.

На рассвете, едва первый луч коснулся тюремной решетки, Заичневский поднялся. Отшвырнул ногой табурет, попросил дежурного надзирателя открыть дверь. Под глазами синие круги. Резко застучал в обитую железную дверь камеры Аргиропуло, едва подавляя раздражение — надзиратель, как всегда, медлил.

Аргиропуло лежал, подложив ладонь под щеку. Недоуменно взглянул на вошедшего друга. Пять часов. Заичневский подсел к нему на койку, отбросил одеяло, крепко ухватил за острые плечи.

— Проснись, дорогой! Проснись!

Надзиратель потянулся, позевывая, перекрестил рот. Он не понимал, почему его разбудили, но не захотел отказать приветливому «скубенту».

Заичневский нетерпеливо тряхнул головой, сунул целковый:

— Держи, служивый!

— Премного благодарен!

Заичневский махнул рукой. Надзиратель удалился. Заичневский обхватил друга за шею. Жарко зашептал:

— Аз многогрешный уже несколько ночей не сплю. Решил словом поднять народ на революцию…

— А я думал для «Колокола» трудишься. — Аргиропуло слабо улыбнулся, потягиваясь. Провел рукой по глазам, отгоняя утренний сон. — Читай!

— Знаешь, написал прокламацию. Если бы не я, все равно написали бы другие. Да, да! Сделали бы то же самое! Ты не стесняйся и останавливай, если что не так…

Заичневский достал квадратные листки. Время словно остановилось. Солнечный свет рассекал камеру широким призрачным столбом. Сменился часовой. Забрали свечу. Снаружи доносился дробный стук копыт. Заичневский читал, чувствуя, как Аргиропуло все крепче сжимает его руку. Наконец он вздохнул и закончил. Аргиропуло плакал, уткнувшись лицом в подушку. Потом вскочил, восторженно начал его целовать, обдавая горячим дыханием:

— Ты гений! Клянусь богом, гений! То, что ты написал, грандиозно! «Будущее принадлежит революции!»

Заичневский плакал. Плечи его тряслись, большие руки неумело смахивали слезы. Кончилось нечеловеческое напряжение последних дней. Он выполнил свой долг… Счастье, что Аргиропуло его понял и принял. Но что это? Не заболел ли друг? Почему он такой горячий? Рядом, у уголовников, — тиф! Дрогнуло сердце. Нежность к другу захлестнула его. Положил ладонь на лоб, сипло спросил:

— Болен?

— О чем ты?! Пройдет. Пустяки!

Заичневский заботливо поправил подушку, набитую соломой, укрыл одеялом. Аргиропуло заговорил, медленно растягивая слова:

— Печатать в Москве рискованно. Ищейки налетят. Отпечатаем у Коробьина в имении. Перевезем туда станок. Имение в глуши, отец умер, сестренки маленькие, так что он, по сути, один. Человек порядочный. Ты его знаешь?

— Конечно!

— Прокламацию станем распространять из Петербурга. Вроде первопрестольная будет ни при чем! Так-то лучше! Попросим того же Коробьина отправиться в Петербург с чемоданом. Пускай из Северной Пальмиры эта бомба начнет свое путешествие.

— Славно! Славно! — Заичневский восхищенно кивал. Как назовем? А?

— «Молодая Россия»! — Смуглое лицо Аргиропуло просветлело. — «Молодая Россия»!

…В один из дней 1862 года прокламация «Молодая Россия» начала шествие по стране. Почтовые чиновники обнаруживали ее в письмах, полиция — при арестах. Очень скоро о прокламации узнали за границей. У одних она вызывала гнев, у других — восторг. Равнодушных не оставалось.

Заичневский частенько читал Периклу статьи, когда они оставались одни. Авторов называли «людьми экзальтированными», «золотушными школьниками, написавшими прокламацию», «хилыми старцами в подагре и хирагре со старобабьим умом»…

Прокламация звучала весомо. Раскаты ее перекрыли набаты петербургских пожаров. Петербург горел не впервые, но нынешние пожары связывали с прокламацией… Черное зловещее пламя нависло над городом. Зной опалил землю, истребил все живое. Пожары, пожары. То в одном, то в другом конце города. Выгорели Апраксин и Щукин дворы, где поблизости жила беднота. Среди обывателей кто-то распустил слух, что пожары — дело рук скубентов! «Скубенты поджигают дома!»— орал на Литейном переодетый околоточный.

В церквах служили молебны о спасении города. Начались избиения студентов… Облако дыма… Облако страха… Газеты кричали о вреде образования и о злонамеренности студентов. Но тут на защиту прокламации пришел Герцен. «Да когда же в России что-нибудь не горело?» — гремел «Колокол» в Лондоне.

И опять слухи, темные, грозные, перекатывались по Руси.

За распространение сочинений, заключающих в себе богохуление и порицание христианской веры, определяется ссылка в поселение в отдаленнейших местах; за распространение сочинений, имеющих целью возбудить неуважение к верховной власти, к личным качествам государя, к управлению его государством, или оскорбительных для наследника престола, супруги государя императора и прочих членов императорского дома, или имеющих целью возбудить к бунту и явному неповиновению власти верховной, — председатель суда, сухой лысоватый, в шитом золотом мундире, перевел дух и строго взглянул на подсудимого поверх очков, — полагается ссылка на поселение, заключение в смирительный дом по статье 54 Уложения о наказаниях, присовокупив к тому же статьи 2098, 2102 о преступлениях против частных лиц…

Заичневский держался гордо. Он не собирался отказываться от политических убеждений, горячо их отстаивал. Обвинение прокурора выслушал равнодушно. Верил, что революция скоро освободит.

После суда обрушилось несчастье. В тюремной больнице скончался Перикл Аргиропуло, романтик и мечтатель. Заичневский не напрасно опасался: тиф. Перикла в наспех сколоченном гробу отправили на Миусское кладбище. Хоронили ночью. Появилась еще одна безымянная могила — холмик с деревянным крестом.

Заичневского, осунувшегося от горя, увозили в Сибирь.

Тоскливо надрывался колокольчик. Подняв воротник тулупа, стражник облапил винтовку. Одиноко светили тусклые огоньки деревень. Из чернеющего леса доносился протяжный волчий вой. Холодный ветер бил в лицо, колол мелкими острыми снежинками. На ухабах кибитку встряхивало. Руки немели от кандальных браслетов…

Дворянское собрание

Воскресным днем в Дворянском собрании давался традиционный бал в пользу «сирот благородного происхождения». Массивную дверь распахнул швейцар. В нише, увитой гирляндами, огромный портрет Александра II, царя-освободителя, царя-мученика. Как всегда в торжественных случаях, у портрета корзины живых цветов.

Мария отдала накидку швейцару в серебряных галунах. Поправила перед зеркалом прическу. На второй этаж вела мраморная лестница с медными перилами. Лестничная решетка в позолоте.

На бал пригласили выпускниц земской учительской семинарии. Пригласили и ее. Губернские дамы опекали молодых выпускниц. Директриса семинарии, связанная с народниками, не препятствовала появлению выпускниц на балу, где собирались интеллигенты. Бал устраивал всех — молоденьких выпускниц и губернских дам, изнывавших от провинциальной скуки.

В гостиной с зелеными пуфами оживленно разговаривали. У окна, задрапированного плюшем, стоял Заичневский. Большой. Импозантный. Густые волосы, тронутые сединой.

На натертом до блеска паркете — медвежья шкура с бессильно распластанными когтистыми лапами.

— Когда-то такое случится и с русским самодержавием! — Заичневский притопнул башмаком по шкуре. — Здравствуйте, Мария Петровна!

Она протянула руку, приветливо наклонила голову. Осмотрелась. В гостиной было трое. Боже! Мария боялась поверить глазам. Наталья Оловенникова! Когда-то они вместе бродили по уезду «книгоношами». Мария осталась в Костроме, а Наталья врачевала в воронежских селах. Потом уехала к сестрам в Петербург. Поступила на Георгиевские курсы. Но в Кострому наведывалась, привозила нелегальщину, приходила к Марии. И вдруг исчезла. Перестала бывать в обществе, прекратила знакомства. Все было загадочно. Однажды, приехав в Петербург, Мария встретила Наташу на Невском. Та едва кивнула, не пригласила домой. Увидев, как огорчилась подруга, дала адрес, по которому можно было получить литературу… И исчезла.

Мария ничего не могла понять, но, посетив конспиративную квартиру, догадалась: Наталья в глубоком подполье. Но и это не оправдывало. И лишь после казни народовольцев узнала: Наталья была в Исполнительном Комитете.

Сегодня Наташа первая бросилась ей навстречу. Обняла. Поцеловала. Она сильно изменилась. Седые пряди в густых волосах. Глаза — печальные. А так все та же красавица. Высокая, стройная, с тонкой талией. Льняная коса уложена вокруг головы. Черные брови оттеняли голубизну широко раскрытых глаз.