Вера Морозова - Дом на Монетной

• Название: Дом на Монетной
• Автор: Вера Морозова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

---

Мария ничего не могла понять, но, посетив конспиративную квартиру, догадалась: Наталья в глубоком подполье. Но и это не оправдывало. И лишь после казни народовольцев узнала: Наталья была в Исполнительном Комитете.

Сегодня Наташа первая бросилась ей навстречу. Обняла. Поцеловала. Она сильно изменилась. Седые пряди в густых волосах. Глаза — печальные. А так все та же красавица. Высокая, стройная, с тонкой талией. Льняная коса уложена вокруг головы. Черные брови оттеняли голубизну широко раскрытых глаз.

Мария поздоровалась с Софьей Павловной Павлихиной, начальницей учительской семинарии. Прерванный разговор возобновился.

— Перовская в этом позорном балахоне с черной доской: «Цареубийца»! Мягкая, милая! — Оловенникова скривила рот. — Я потеряла сознание, когда к ней приблизился палач!

— «Погибшим — слава! Живущим — свобода!» — печально проговорил Заичневский. — За смерть Александра Второго заплачено дорогой ценой: Каракозов, Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов…

— С Каракозовым мне довелось быть знакомой. Худой. Белокурый. С ярким лихорадочным румянцем и задумчивыми глазами. В спорах твердил одно: России необходим решительный акт, иными словами — цареубийство! — Софья Павловна взглянула на Марию Ясневу. — Я тогда была молодой, примерно вашего возраста. А тут на всю Россию прогремел выстрел Каракозова.

— В обществе много говорили о встрече Александра Второго с Каракозовым… На заседании Верховного Суда долго объясняли благородство государя, рукой которого подписан манифест об освобождении крестьян. Каракозов держался твердо: «Относительно себя я могу сказать только, что если бы у меня было сто жизней, а не одна, и если бы народ потребовал, чтобы я все сто жизней принес в жертву народному благу, клянусь, государь, всем, что есть святого, что я ни минуты не поколебался бы принести такую». — Наталья Оловенникова грустно кивнула головой. — Очевидно, эти слова решили судьбу Каракозова.

— Каракозову убить Александра Второго помешала случайность. «Россию спас Комиссаров, почетный гражданин Костромы». — Софья Павловна поправила брошь на кружевном жабо. — Трудно передать, что творилось в городе, когда сюда пожаловал этот «великий человек». Осипа Комиссарова, картузника и пьяницу, знали все. Комиссаров — спаситель. Шел мимо, увидел Каракозова с револьвером, ударил его по руке. А Каракозов готовился выстрелить… За этот выстрел заплатил жизнью! — Она повернулась к Заичневскому: — Вы где тогда были?

— В Сибири… В этапе встречал каракозовцев, когда их гнали на каторгу… После казни его на Смоленском поле. Так что же творилось в Костроме?

— Цирк!.. Подлинный цирк! Только накануне Комиссаров дрался в подворотне со своим братом, сторожем интендантского управления. Потерял в драке шапку, разорвал чуйку. А утром картузник стал отечественным героем! Поэты о нем слагали стихи, газеты сравнивали с Сусаниным! Как анекдот передавали разговор в Немецком клубе: «Вы слышали, что в Петербурге стреляли в русского царя?» — «Да, слышал». — «А вы не знаете, кто стрелял?» — «Дворянин». — «А кто спас?» — «Крестьянин». — «Чем же наградили его за это?» — «Сделали дворянином!» — Софья Павловна смеялась. — Так вот новоиспеченный дворянин Комиссаров начал разъезжать по городу в золоченой карете. Губернатор, дворяне считали за честь облобызать избранника. В вакханалии торжественных обедов и ужинов, празднеств и приемов «герой» преобразился. Его умыли, причесали, облекли в сюртук при белом жилете и галстуке. Научили пользоваться вилкой, хотели даже научить держать речи… В Дворянском собрании парадные столы, распорядители стучали ножами о чистые тарелки, лились речи… Стыдили Европу, которая не сумела произвести подобного героя, смеялись над античными богами, подвиги которых меркли рядом с подвигом Комиссарова. А потом лобызали пьяненького «героя», качали. А далее совсем забавно: кто-то вспомнил — греческим героям воздвигали храмы. Купцы разошлись: «Жертвую десять тысяч на собор!» — Софья Павловна досадливо закончила: —Тошно вспоминать…

— Все нужно помнить. Народ памятлив. — Заичневский вытряхнул трубку в пепельницу на камине и резко изменил разговор: — Какие надежды подавали вы, мои милые сестры! — Заичневский обнял Наталью Оловенникову. — Кружок «орлят»… Уже далекие времена. Как здоровье Елизаветы? Так это она наблюдала за выездом Александра Второго в тот роковой день?

— Да, она. Теперь душевнобольная. Ее выпускают на поруки из Петропавловки. Я ведь еду за ней в Петербург.

— Заговорились! Скоро пять, а там и до бала осталось недолго. — Софья Павловна взглянула на карманные часики.

— Что же думаете делать, Наталья? — не утерпел Заичневский.

— Пока ухаживать за больной сестрой, а там… — Наталья неопределенно пожала плечами.

Малую гостиную заполняли воспитанницы учительской семинарии. Входили, робко опустив глаза. Мария смотрела на них с грустью. Вот так же она три года назад готовилась стать сельской учительницей. Сколько разочарований пришлось пережить! Какие похоронить надежды!

Софья Павловна представила девушек Заичневскому, ободряя их легкой улыбкой. Девушки расселись вдоль стен.

— Вы идете в народ, станете свидетельницами его бедствий. Не многие сумеют остаться равнодушными. — Заичневский стоял на медвежьей шкуре. Мы должны стать пропагандистами новых идей революции! Из молодежи выйдут вожаки народа… Будьте готовы к своей славной деятельности! Создавайте кружки. Приглашайте на свои собрания революционеров…

Мария горящими глазами смотрела на Заичневского. Неожиданно ее привлекла Наталья:

— У меня письмо Исполнительного Комитета Александру Третьему. Дать?

— Еще бы! Экземпляров двадцать!

— Нет. Десять… Увидимся в гостинице. Я здесь всего на один день.

…Вечером, когда расходились, Заичневский задержал руку Марии. Спросил строго, неторопливо раскуривая почерневшую трубку:

— Так что решили? Готовы ли вступить в организацию русских якобинцев?! Я не тороплю с решением… Подумайте…

Тяжелый листопад

Бледным шаром проступало солнце. Неяркие лучи застревали в верхушках деревьев.

Мария стояла на тропинке в густом бору, здесь бывала не однажды. А сегодня… Сегодня она не узнавала леса. Два дня бушевал ураган. Пришлось сидеть в сторожке лесника, слушать треск сучьев, грохот падающих деревьев. Бешено стучали ветки о крышу сторожки, густо кружил тяжелый лист, устилая дворик зеленым ковром. Завывал ветер в трубе. Крестился лесник.

Ураган промчался, и Мария двинулась в путь, хотя лесник отговаривал. Только ждать она не могла. Лес напоминал гигантское поле битвы. Словно великан прошагал по лесу, безжалостно сметая все на своем пути. Больше других пострадали березы. Беспомощно торчали вывороченные корни. На белых стволах с черными разводами зеленел лишайник. Могучая крона вздрагивала от ветра. Листья все еще жили, темно-зеленые, пахучие, украшенные золотистыми сережками. Воздух напоен терпким ароматом; ноги проваливались в толстом слое опавшей хвои, прикрытой белесыми березовыми пятаками.

Мария медленно продвигалась вперед. На полянке, густо устланной черничником, лежала береза. Бессильно разбросала ветви. Сочные. Густые. Сквозь опавшие листья проглядывали ягоды черными слезами. Чуть поодаль, высоко приподняв вывороченные корни, упала ель. Огромная рваная рана зияла пустотой. На вывороченных пластах чудом уцелела бледно-зеленая елочка.

Мария шла, спотыкаясь о корни. Поверженные великаны! Обезображенные стволы. На опушке в смертельном объятии замерли береза и сосна. Тяжелые стволы их рухнули рядышком, ветви надломились, переплелись. Тонкоствольная береза запрокинула ветви-косы…

Мария положила котомку у ног. Опустилась на дубовый пень. Уходить не хотелось. Смотрела… Смотрела…

Ураган не пощадил могучего леса, а трухлявый костер дров, кем-то забытый, не тронул. Очевидно, уложили дрова давно. Кора их покрылась лишайником, ядовитыми грибами.

Девушка распахнула жакет, из потайного кармана вынула тонкие листки. Их дала ей Наташа Оловенникова.

«Письмо Исполнительного Комитета».

В ту последнюю встречу в Костроме они незаметно выбрались из Дворянского собрания. В гостиницу не пошли, долго бродили по вечернему городу. В Архиерейском садике смотрели на бледный рожок месяца, на стоячую воду пруда, затянутого осокой… Наташа была грустной. Друзья погибли… Дело рушилось.

Вспомнили и приезд Марии в Петербург, ту встречу на Невском. И еще вспомнили, как Мария, тогда не знавшая города, попросила Наталью проводить ее на конспиративную типографию. Теперь Мария смеялась над своей наивностью, но тогда обиделась. И опять вспомнила, как глаза Наташи сверкнули гневом.