Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

• Название: Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма
• Автор: Эмиль Золя
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Критика
• Год: 1967

В двадцать шестой том Собрания сочинений Эмиля Золя (1840–1902) вошли материалы из сборников «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», а также письма.

Под общей редакцией И. Анисимова, Д. Обломиевского, А. Пузикова.

---

И разве нашлось бы молодежи оправдание, если бы хоть на мгновение она позволила заглохнуть в себе человеколюбию и чувству справедливости! 4 декабря одна из палат французского парламента покрыла себя позором, приняв на своем заседании резолюцию, в которой заклеймила «зачинщиков грязной кампании, смущающих общественную совесть». Я заявляю во всеуслышание для грядущих поколений, которые, надеюсь, прочтут написанное мной: такое постановление недостойно нашей гуманной страны, оно навсегда запятнало ее бесчестьем. «Зачинщиками» объявили мужественных и честных людей, которые, уверившись в допущенной судебной ошибке, заявили о ней, дабы исправлена была, будучи убеждены как истинные патриоты в том, что великая страна, где невинного осудили бы на гибель в страданиях и муках, есть страна обреченная. «Грязной кампанией» назвали вопль об истине и справедливости, исторгнутый этими людьми, их неукротимое желание добиться, чтобы перед лицом народов Франция оставалась страной человеколюбия, страной, которая установила свободу и которая свершит правосудие. И, как вы видите сами, палата, безусловно, совершила преступление, ибо ее тлетворное влияние коснулось вот уже и нашей учащейся молодежи: обманутая, сбитая с толку, мечущаяся по улицам, она устраивает сборища — вещь никогда прежде не слыханная — против всего самого гордого, отважного и возвышенного в душе человеческой!

Говорили, что заседание сената 7 декабря окончилось крушением для г-на Шерера-Кестнера. Еще бы, какое потрясение всех чувств и мыслей он испытал! Представляю себе его тревогу, его боль при виде того, как гибнет все, что было дорого ему в нашей Республике, — сначала свобода, а за нею суровые достоинства честности, прямодушия и гражданского мужества — все, что было завоевано для нее и его руками в той благородной борьбе, которую он вел на протяжении всей своей жизни.

Он один из последних представителей своего могучего племени. Пылающий гневом, снедаемый нетерпением, грубой силой принуждаемый к молчанию, он изведал во времена Империи, что такое народ, подвластный самодержцу, который отказывает ему в правосудии. Тяжело переживал он наши поражения, зная, что единственной их причиной явилась слепота я недомыслие деспота. Позднее он был в числе французов, которые вдохновенно, не покладая рук, трудились ради того, чтобы поднять страну из развалин и вернуть ей подобающее место среди европейских государств. Этот человек — живой участник событий героического прошлого республиканской Франции, и, я полагаю, он имел все основания считать, что труд его не пропал даром и принес славные плоды: деспотизм был сокрушен навсегда и завоевана свобода, — я имею в виду прежде всего ту свободу, которая дает каждому возможность сознательно определить свой долг и предполагает терпимость к мнению других.

Да, да, все это было завоевано и вновь пошло прахом. Кругом него и в нем самом одни развалины. Оказывается, жаждать правды — преступление. Требовать правосудия — преступление. Страна вновь под страшным игом самовластия, безжалостная рука вновь запечатала уста. Нет, не сапог нового Цезаря попирает общественную совесть — целая палата французского парламента осудила тех, кем владеет страсть правдоискателей. Нет более свободы слова! Тем, кто отстаивает истину, кулаками разбивают рты, на одиночек, дерзнувших возвысить голос, натравливают разъяренную толпу, чтобы заставить их замолчать. Еще не видано было столь чудовищного насилия, направленного на удушение свободного обмена мнений. Страну объемлет постыдный страх, самые отважные становятся малодушными, никто не смеет более высказать свои мысли из страха, что на него донесут как на изменника и подкупленное лицо. Несколько газет, оставшихся честными, заискивают перед читателями, на которых нагнали страху дурацкими россказнями. Мне думается, ни один народ не переживал еще годины более постыдной и подлой, более тревожной и более опасной для разума его и достоинства.

Ну что ж, сказано верно, для г-на Шерера-Кестнера рухнуло великое прошлое, когда понимали, что такое честь. И если он верит еще в человеческую доброту и справедливость, стало быть, оптимизм его поистине неиссякаем. Изо дня в день в течение трех недель его обливали грязью, чтобы отравить чувство достоинства и радости, которые этот старец черпал в неуклонном следовании законам совести. Нет более жестокого страдания для порядочного человека, нежели стать мучеником из-за своей собственной порядочности. В этом почтенном человеке убивают веру в будущее, истребляют надежду; и в смертный час он скажет: «Все кончено, после меня ничего не останется, я уношу в могилу все доброе, что было сделано мною. Добродетель — всего лишь пустой звук, а мир — черная мертвая пустыня!»

Для того чтобы дать пощечину патриотам, избрали жертвой человека, который является последним представителем Эльзас-Лотарингии в нашем сенате! Это он-то подкуплен, он — предатель, нанесший оскорбление французской армии, когда одного его имени было бы достаточно, чтобы успокоить самых подозрительных и недоверчивых людей! Конечно, с его стороны было наивностью думать, что эльзасское происхождение и известность, которую он стяжал своим пламенным патриотизмом, станут для других верным ручательством его добросовестности в нелегком деле восстановления справедливости. Но не потому ли он вмешался, что скорейшее разрешение злополучного дела представлялось ему необходимым условием спасения чести армии и родины? Потратьте еще недели на проволочки, попытайтесь задушить правду, пренебречь правосудием — и вы убедитесь, что сделали из нас посмешище всей Европы, низвели Францию до положения одной из наиболее отсталых стран!

Но нет! Люди, одержимые нелепыми политическими и религиозными страстями, ничего не желают слышать, а учащаяся молодежь — какой позор перед всем миром! — собралась, чтобы ошикать Шерера-Кестнера, изменника, продавшегося врагам, оскорбившего честь армии и опозорившего Францию!

Разумеется, я понимаю, что кучка юнцов, устроивших манифестацию, еще не вся молодежь и что от сотни буянов на улице больше шуму, чем от десяти тысяч работников, прилежно занятых своим ремеслом за стенами мастерских. Но и сотни крикунов, пожалуй, многовато, и крайне прискорбно уже одно то, что при сложившихся обстоятельствах в Латинском квартале могло возникнуть подобное движение, сколь бы малочисленным оно ни было.

Так, значит, завелись антисемиты и среди молодежи? Значит, юные умы и души уже разъедает проказа дикого предрассудка? Как все это грустно и тревожно в канун XX века! Сто лет спустя после принятия Декларации прав человека, через столетие после свершения величайшего акта веротерпимости и раскрепощения личности мы вновь отброшены к временам религиозных войн, к омерзительному и нелепейшему фанатизму! Еще можно понять людей, которые играют свою роль, для которых важнее всего не отступить от своих принципов и тешить свое ненасытное тщеславие. Но юные существа, рождающиеся и растущие ради того расцвета всех прав и свобод, который озаряет в наших мечтах грядущий век? Мы видим в них будущих тружеников, а они, оказывается, антисемиты, иными словами, они ознаменуют приход нового столетия поголовным избиением евреев только потому, что видят в них инородцев и иноверцев. Нечего сказать, веселое вступление в Город наших грез, в Город равенства и братства! Если бы с молодежью дело обстояло настолько печально, нам оставалось бы только предаваться неутешному горю и похоронить всякую надежду, всякую мысль о человеческом счастье.

Ах, юность, юность! Молю тебя, подумай о великих свершениях, которые ожидают тебя. Ты — творец будущего, тебе предстоит заложить основание грядущего века, который — мы свято верим — разрешит проблемы истины и справедливости, поставленные уходящим столетием. Мы, старики, люди старшего поколения, завещаем тебе исполинскую груду накопленных знаний и опыта, быть может, немало противоречий и путаницы, но, несомненно, самый вдохновенный порыв нашего времени к свету, наиболее добросовестные и достоверные свидетельства, самые устои величавого здания науки, которое тебе предстоит достраивать во славу свою и ради своего счастья. Хочется лишь пожелать, чтобы ты явила еще большее благородство, еще большую свободу духа, превзошла нас жаждой жизни, достойной человека, напряжением сил, отданных без остатка труду ради достижения такой плодовитости человека и земли, чтобы они произрастили под жаркими лучами солнца тучную ниву радости. И тогда мы по-братски уступим тебе место, с легким сердцем уйдем из жизни, чтобы отдохнуть от земных трудов, уверенные в том, что ты продолжишь паше дело и осуществишь наши мечты!

Юность, юность! Вспомни о страданиях, выпавших на долю твоих отцов, о жестоких сражениях, которые им пришлось выдержать, чтобы завоевать свободу, которой ты пользуешься ныне. И если ты чувствуешь себя независимой, можешь беспрепятственно идти, куда тебе заблагорассудится, свободно выступать в печати и всенародно высказывать собственное мнение, то этим ты обязана своим отцам, добывшим все это для тебя своей мыслью и кровью. Ты не рождена под властью тирана, тебе неведомо, что значит просыпаться каждое утро, чувствуя на своей груди сапог владыки, тебе не довелось бороться, чтобы отвести разящий меч диктатора или ложное обвинение злонамеренного судьи. Благодари своих отцов и не совершай преступления, приветствуя ложь, заключая союз с жестоким насилием, нетерпимостью одержимых и ненасытностью честолюбцев. Иначе тебя ждет диктатура.