Ирина Кнорринг - После всего: Стихи 1920-1942 гг.

• Название: После всего: Стихи 1920-1942 гг.
• Автор: Ирина Кнорринг
• Издательство: Вариант
• Жанр: Поэзия
• Год: 1993
• ISBN: 5-86020-054-4

В сборник вошли избранные стихи одной из ярких представительниц русского литературного зарубежья поэтессы Ирины Кнорринг (1906–1943). Глубоко личное содержание ее лирики, пронизанной тоской по Родине и мотивами безрадостной эмигрантской жизни, найдут отклик у истинных ценителей поэзии.

Примечание: наиболее представительное издание стихотворений Ирины Кнорринг на данный момент. Литературное же наследие ее составляет шесть машинописных тетрадей.

---

«О чем писать? О лете, О Бретани…»

О чем писать? О лете, О Бретани?
О грузном море у тяжелых скал,
Где рев сирен (других сирен!) в тумане
На берегу всю ночь не умолкал?

О чем еще? О беспощадном ветре,
О знойной и бескрайней синеве,
О придорожных столбиках в траве,
Считающих азартно километры?

О чем? Как выезжали утром рано
Вдоль уводящих в новизну дорог,
И как старик, похожий на Бриана,
Тащился в деревенский кабачек?

Как это все и мелко и ничтожно
В предчувствии трагической зимы.
И так давно, что просто невозможно
Поверить в то, что это были мы.

Теперь, когда так грозно и жестоко,
Сквозь нежный синевеющий туман,
На нас — потерянных — летит с востока
Тяжелый вражеский аэроплан.

1939, Шартр (Из сборника «После всего», 1949)

«К чему, к чему упрямая тревога?..»

К чему, к чему упрямая тревога?
Холодный год уж клонится к весне.
Мой сын здоров. Мой муж не на войне…
О чем еще могу просить у Бога?..

1940 (Из сборника «После всего», 1949)

«Нас разделяют двадцать лет…»

Нас разделяют двадцать лет
И столько разочарований!
И ветры горестных скитаний
Там — замели мой слабый след.

А здесь его и вовсе нет.
Но здесь кончается дорога
Скитаний, бедствий и труда.
Я притулилась у ворога
Чужого дома — навсегда.

И с благодарною любовью
Твержу, забыв мой старый дом:
Да будет мир над этой кровлей,
Над этим тихим очагом.

1940

«В маленьком чистом пустынном сквере…»

В маленьком чистом пустынном сквере
Чуть зеленеет листва.
День, по-весеннему теплый ж серый,
Воздух, пьянящий едва.

Этой весной, неустойчиво-зыбкой,
Кончен какой-то срок.
Маленький мальчик е маленькой скрипкой
Мимо прошел на урок.

Больше не стоит ни ждать, ни верить.
Жизнь невесомо легка.
…В маленьком, тихом, безлюдном сквере
Маленького городка.

1940. Шартр

«Где-то пробили часы…»

Где-то пробили часы.
Всем, кто унижен и болен,
Кто отошел от побед —
Всем этот братский привет
С древних, ночных колоколен.

Где-то стенанье сирен
В мерзлом и мутном тумане.
Шум авионов во мгле,
Пушечный дым на земле
И корабли в океане!

— Господи, дай же покой
Всем твоим сгорбленным людям:
Мирно идущим ко сну,
Мерно идущим ко дну,
Вставшим у темных орудий.

1940, ноябрь (Из сборника «После всего», 1949)

«Живи не так, как я, как твой отец…»

Живи не так, как я, как твой отец,
Как все мы здесь, — вне времени и жизни.
Придет такое время, наконец, —
Ты помянешь нас горькой укоризной.

Что дали мы бессильному, тебе?
Ни твердых прав, ни родины, ни дома.
Пойдешь один дорогой незнакомой
Навстречу странной и слепой судьбе.

Пойдешь один. И будет жизнь твоя
Полна жестоких испытаний тоже.
Пойми: никто на свете (даже — я!)
Тебе найти дорогу не поможет.

Ищи везде, ищи в стране любой,
Будь каждому попутчиком желанным.
(Не так, как я. Моя судьба — чужой
Всю жизнь блуждать по обреченным странам!).

Будь тверд и терпелив. Неси смелей,
Уверенней свои живые силы.
И позабудь о матери своей,
Которую отчаянье сломило.

1940, ноябрь (Из сборника «После всего», 1949)

«Шумный ветер деревья ломит…»

Шумный ветер деревья ломит,
Резкий ветер с холодных полей.
Мы не спим в нашем маленьком доме,
Будто в бурю на корабле.

Наверху прикорнули дети,
Дверь во тьму заперта на ключ,
И шумит оголтелый ветер,
Нагоняя обрывки туч.

Напряженны и строги лица:
Все испробованы пути,
Все равно — никуда не скрыться,
От отчаянья не уйти!

За окном ничего не видно.
Черный ветер шатает дом.
— Как бессильны мы, как беззащитны
В урагане, в жизни, во всем.

Одиноко, холодно, сыро.
Стынет чайник на длинном столе.
Будто выброшенные из мира
На потерянном корабле…

1940. Шартр

«Сбываются сны роковые…»

Зачем меня девочкой глупой
От страшной родимой земли,
От голода, тюрем и трупов
В двадцатом году увезли?

Сбываются сны роковые,
Так, видно, уж мне суждено —
Америка — или Россия —
О Боже, не все ли равно?

За счастьем? Какое же счастье?
Ведь, молодость вся прожита.
Разбилась на мелкие части
О маленьком счастье мечта.

Так кончилось все. Неужели
Сначала весь нищенский путь?
Без веры, без смысла, без цели,
С последней мечтой — отдохнуть.

…От голода, тюрем и стонов,
От холода бледной зимы,
От грузных ночных авионов
Среди напряженнейшей тьмы…

И снова дорогой унылой
Нас гонит нужда и тоска,
Сгребая последние силы
Для третьего материка…

1940, октябрь. Париж

«Войной навек проведена черта…»

Войной навек проведена черта,
Что было прежде — то не повторится.
Как изменились будничные лица!
И все — не то. И жизнь — совсем не та.

Мы погрубели, позабыв о скуке.
Мы стали проще, как и все вокруг.
От холода распухнувшие руки
Нам ближе холеных, спокойных рук.

Мы стали тише, ничему не рады,
Нам так понятна и близка печаль
Тех, кто сменил веселые наряды
На траурную, черную вуаль.

И нам понятна эта жизнь без грима,
И бледность просветленного лица,
Когда впервые так неотвратимо,
Так близко — ожидание конца.

1941, январь Париж (Из сборника «После всего», 1949)

«Просыпались глухими ночами…»

Просыпались глухими ночами
От далекого воя сирен.
Зябли плечи и зубы стучали,
Беспросветная тьма на дворе.

Одевались, спешили, балдели
И в безлюдье широких полей
Волочили из теплой постели
Перепуганных, сонных детей.

Поднимались тропинками в гору,
К башмакам налипала земля,
А навстречу — холодным простором —
Ледяные ночные поля.

В темноте, на дороге пустынной,
Зябко ежась, порой до утра,
Подставляя озябшую спину
Леденящим и острым ветрам…

А вдали еле видимый город
В непроглядную тьму погружен.
Только острые башни собора
Простирались в пустой небосклон.

Как живая мольба о покое,
О пощаде за чью-то вину.
И часы металлическим боем
Пробуравливали тишину.

Да петух неожиданно-звонко
Принимался кричать второпях.
А в руке ледяная ручонка
Выдавала усталость и страх…

…Так — навеки: дорога пустая,
Чернота неоглядных полей,
Авионов пчелиная стая
И озябшие руки детей.

1941, январь Париж (Из сборника «После всего», 1949)

«Умеренный, твердый, железный…»

Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид…

М.Ю. Лермонтов

Умеренный, твердый, железный,
Презревший лишенья и страх,
Взлетающий в звездные бездны,
Ныряющий в темных морях,

Еще — победитель-удачник —
(«Куда только мы ни зашли!»)
Немецкий мечтательный мальчик
Гуляет но карте земли.

Он так подкупающе молод,
Так бодро шагает вперед,
Неся разоренье и голод
Повсюду,
Куда ни придет.

Его на бульварах Парижа
Так радует каждый пустяк:
Он губы застенчиво лижет,
Косясь на французский коньяк.

У пестрых витрин магазинов
Часами стоит, не идет,
Совсем по-ребячьи разинув
Свой красный, смеющийся рот.

А завтра, послушный приказу,
С винтовкой на твердом плече
Пойдет… и не бросит ни разу
Простого вопроса: «Зачем?»

Зачем ему русские вьюги?
Разрушенные города?
На севере или на юге —
Везде — непременно — всегда?

Зачем ему гибнуть и драться
Среди разрушений и бед,
Когда за плечами лишь двадцать
Восторгом обманутых лет?

Неужто такая отрада —
Недолгих побед торжество?
Ведь запах смолы из Шварцвальда
Уже не коснется его.

И над безымянной могилой
Уже не поплачет никто.
Далекий, обманутый, милый…
За что?

1942, 18 января

«В открытом окне трепетали холодные звезды…»