Стивен Кинг - История Лизи

• Название: История Лизи
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-044529-5, 978-5-9713-5228-0

Ужас, всю жизнь преследовавший знаменитого писателя Скотта Лэндона…

Ужас, который достался в наследство ни о чем не подозревающей жене Лизи.

Как погиб ее муж?

Как он жил?

В каких лабиринтах кошмара черпал вдохновение?

С какими силами заключил тайный, страшный союз?

Лизи снова и снова пытается ответить на эти вопросы — и все необратимее запутывается в паутине кошмара — давнего и неизбывного…

---

— Нет, она ва-ахша, — говорит Дэшмайл, акцент возвращается. — Как сувенир, знак нашей признательности, вместе с ва-ахшим чеком, разумеется. — Улыбка вновь не достигает глаз и напоминает гримасу. — А теперь давайте пойдём туда, где работает кондиционер.

— Как скажете. — По выражению лица Скотта чувствуется, что его всё это забавляет, а потом он передаёт лопату Лизи, как передавал многие ненужные вещи, подаренные за последние двенадцать лет, которые он прожил знаменитостью: всякое разное, от декоративных вёсел и бейсболок бостонских «Ред сокс», запаянных в кубик из прозрачной пластмассы, до масок Комедии и Трагедии… но в основном настольные наборы из ручки и карандаша. Очень много наборов, всех ведущих фирм, «Уотерман», «Скрипто», «Шеффер», «Мон Блан»… какую ни назови. Она смотрит на сверкающий серебряный штык маленькой лопаты, её всё это забавляет так же, как и её любимого (он по-прежнему для неё — любимый). Прилипшие комочки земли не мешают прочитать выгравированную надпись: «НАЧАЛО, БИБЛИОТЕКА ШИПМАНА», но Лизи скидывает их. И где теперь будет храниться этот необычный артефакт? Летом 1988 года рабочие апартаменты Скотта ещё строятся, хотя адрес уже есть, и он начал складировать приходящую корреспонденцию в различных клетушках амбара. На многих картонных коробках он написал: «СКОТТ! РАННИЕ ГОДЫ» — большими буквами чёрным маркером. Скорее всего серебряная лопата встанет или ляжет рядом, и штык больше не сверкнём на солнце. Может, она положит её туда сама, с биркой «СКОТТ! СРЕДНИЕ ГОДЫ», ради шутки… или как награду. Такие странные, неожиданные подарки Скотт называет…

Но Дэшмайл уже сорвался с места. Больше не сказав ни слова (словно вся эта история вызвала у него отвращение и ему хочется как можно быстрее расплатиться), он шагает через прямоугольник привезённой земли, обогнув ямку, вырытую Скоттом. После последней отброшенной лопаты она стала особенно заметной. Каблуки чёрных, сверкающих ассистент-профессора-делающий-карьеру-и-не-забывайте-об-этом туфель при каждом шаге глубоко уходят в землю. Дэшмайлу приходится прилагать немало усилий, чтобы сохранить равновесие, и Лизи уверена, что усилия эти не поднимают ему настроение. Тони тут же присоединяется к нему, на лице написана задумчивость. Скотт выдерживает короткую паузу, словно пытаясь разобраться что к чему, потом присоединяется к этой парочке, вклиниваясь между принимающим-сопровождающим и временным биографом. Лизи следует за ними, как ей и положено. Скотт так порадовал её, что она на какое-то время забыла про знамение, предвестник дурного (разбитое стекло утром), но теперь это чувство вернулось (разбитые сердца вечером), и очень сильным. Она думает, что именно поэтому все мелкие детали кажутся ей такими существенными. Она уверена, что мир придёт в норму, как только они попадут в помещение, где работает система кондиционирования. И как только она вытащит из задницы эту мерзкую полоску материи.

Всё почти закончено, напоминает она себе, и (какой забавной может быть жизнь) это тот самый момент, когда день начинает рушиться.

Сотрудник службы безопасности кампуса, который старше остальных обеспечивающих порядок на церемонии (восемнадцать лет спустя она идентифицирует его по газетной фотографии Куинсленда как капитана С. Хеффернэна), поднимает верёвочный барьер на дальней стороне прямоугольника привезённой земли. Запоминается он ей только одним: на рубашке цвета хаки у него, как мог бы сказать её муж, «большущая бляха»; Скотт и оба его спутника ныряют под бархатную верёвку синхронно, словно один человек.

Толпа тоже движется к автомобильной стоянке вместе с главными участниками церемонии… за одним исключением. Блонди не направляется к автомобильной стоянке. Блонди всё ещё стоит с той стороны прямоугольного участка привезённой земли, которая обращена к автомобильной стоянке. Несколько людей сталкиваются с ним, и ему всё-таки приходится отступить назад, на выжженную землю, где в 1991 году распахнёт двери библиотека Шипмана (естественно, если можно верить обещаниям главного подрядчика). Потом он начинает двигаться против потока, расцепляет руки, чтобы оттолкнуть девушку, которая возникает слева от него, а потом юношу, появившегося справа. Губы его по-прежнему шевелятся. Поначалу Лизи вновь думает, что он молится про себя, но потом слышит несвязные слова, какую-то галиматью (такое мог бы написать плохой подражатель Джеймса Джойса), и впервые её охватывает настоящая тревога. Такие странные синие глаза Блонди сфокусированы на её муже, только на нём и ни на ком больше, и Лизи понимает, что он не собирается обсуждать отъезжающих или скрытый религиозный подтекст романов Скотта. Это не простой ковбой глубокого космоса.

— Колокольный звон движется по улице Ангелов, — говорит Блонди (говорит Герд Аллен Коул), который большую часть семнадцатого года своей жизни провёл в дорогой частной психиатрической клинике в Виргинии, откуда его выписали с диагнозом «здоров». Лизи слышит каждое слово. Они долетают до неё сквозь шум толпы, гул разговоров с той же лёгкостью, с какой острый нож разрезает кекс. — Этот давящий звук всё равно что дождь по жестяной крыше! Грязные цветы, грязные и сладкие, вот как колокола звучат в моём подвале, как будто ты этого не знаешь!

Правая кисть, которая чуть ли не вся состоит из длинных пальцев, движется к подолу белой рубашки, и Лизи точно понимает, что сейчас произойдёт. Понимание приходит к ней от телевизионных образов (Джордж Уоллес, Артур Бреммер)[22] из детства. Она смотрит на Скотта, но Скотт разговаривает с Дэшмайлом. Дэшмайл смотрит на Стефана Куинслен, да, раздражение, написанное на лице Дэшмайла, говорит фотографу: «Хватит! Достаточно! Фотографий! Для одного дня Спасибо!» Куинсленд смотрит на фотоаппарат, что-то там поднастраивает. «Тонех» Эддингтон уставился на блокнот, что-то записывает. Лизи ловит взглядом копа в рубашке цвета хаки с бляхой на ней. Коп смотрит на толпу, да только на другую часть долбаной толпы. Такое невозможно, не может она видеть всех этих людей и Блонди, но она может, она видит, видит даже, как двигаются губы Скотта, произнося слова: «Думаю, всё прошло очень даже неплохо», — эти слова он часто произносит после подобных событий, и о Боже, и Иисус Мария, и Иосиф-Плотник, она пытается выкрикнуть имя Скотта и предупредить его, но горло перехватывает, оно превращается в сухую, шершавую трубу. Лизи не может вымолвить ни слова, а Блонди уже задрал подол большой белой рубашки, и под ним пустые петли для ремня, плоский безволосый живот — живот форели, а к белой коже прижата рукоятка револьвера, которую обхватывают его пальцы, и она слышит, как он говорит, приближаясь к Скотту справа: «Если это закроет губы колоколов, работа будет закончена. Извини, папа».

Она бежит вперёд или пытается бежать, потому что ноги словно приклеились к земле, а впереди чьи-то плечи — это студентка, в топике на бретельках, волосы перевязаны широкой белой лентой, на ней надпись «НАШВИЛЛ» синими буквами с красной окантовкой (видите, как она всё подмечает), и Лизи отталкивает её рукой, которая сжимает серебряную лопатку, и студентка недовольно восклицает: «Эй!» — да только звучит это «эй» медленно и растянуто, словно запись для пластинки 45 оборотов в минуту проиграли на 33 с третью оборотов, а то и на 16. Весь мир ушёл в горячий дёготь, и целую вечность студентка с бретельками топика на плечах и «Нашвиллом» в волосах заслоняет от неё Скотта. Лизи видит лишь плечо Дэшмайла. И Тони Эддингтона, который пролистывает свой чёртов блокнот.

Потом студентка открывает обзор, и Лизи вновь видит Дэшмайла и своего мужа, видит, как голова ассистента профессора поднимается, а тело напрягается. Лизи видит то, что видит Дэшмайл. Лизи видит Блонди с револьвером (как потом выясняется, это «ледисмит» калибра 0,22 дюйма, изготовленный в Корее и купленный на распродаже в южном Нашвилле за тридцать семь долларов). Во времени Лизи всё происходит очень, очень медленно. Она не видит, как пуля вылетает из ствола (можно сказать, не видит), но слышит, как Скотт говорит негромко, растягивает слова, так что на всю фразу у него уходит секунд десять, а то и пятнадцать: «Давай обговорим это, сынок, хорошо?» А потом она видит, как дульная вспышка жёлто-белыми лепестками расцветает на срезе никелированного ствола револьвера. Она слышит хлопок — жалкий, несущественный, словно кто-то схлопнул обёртку от чипсов, сжав её в кулаке. Она видит Дэшмайла, этого трусливого южанина, который бросается влево. Она видит, как ноги Скотта подаются назад. А вот подбородок продолжает двигаться вперёд. Сочетание это странное, но изящное, словно некое танцевальное па. Чёрная дырка появляется на правой стороне его спортивного покроя пиджака. «Сынок, видит Бог, ты не хочешь этого делать», — говорит он, вновь растягивая слова во времени Лизи, и даже во времени Лизи она может слышать, как его голос с каждым словом становится всё тише, пока не перестаёт отличаться от голоса лётчика-испытателя в барокамере. И однако Лизи думает, что он ещё не знает о ранении, она в этом почти уверена. Полы его пиджака раскрываются, как ворота, когда он командным жестом протягивает к Блонди руку, и тут же Лизи отмечает для себя сразу два момента. Первое: рубашка под пиджаком окрасилась в красное. Второе: ей наконец-то удалось перейти на некое подобие бега.