Александр Борянский - Время покупать черные перстни

• Название: Время покупать черные перстни
• Автор: Александр Борянский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5-235-01581-9

Сборник фантастических рассказов и повестей, составленный и изданный Всесоюзным творческим объединением молодых писателей-фантастов при ИПО ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».

Содержание:

Семинар

Александр Борянский, Карэн Котинян. Ужасный рассказ

Юрий Брайдер, Николай Чадович. Против течения

Юлий Буркин. Командировочка

Степан Вартанов. Квартирант

Степан Вартанов. Диспетчер

Владимир Вольф. Продается пытка

Евгений Дрозд. Феникс

Белла Жужунава. Когда расцветают розы

Борис Зеленский. Весь мир в амбаре

Николай Курочкин. Ужасы быта, или Гримасы Всемогущества

Николай Курочкин. Иллюзии Майи

Рафаэль Левчин. Мы с Магом

Рауф Мусаев. Вымогатель

Юрий Невский. Секрет живописи старинными красками

Юрий Невский. Время покупать черные перстни

Наталия Новаш. Чтобы сделать выбор

Таисия Пьянкова. Тараканья заимка

Валерий Савин. История с вороной

Сергей Трусов. Бегство

Абдукаюм Юлдашев. Путы

Первый шаг

Андрей Курков. Школа котовоздухоплавания

Андрей Курков. Великое воздухоплавательное путешествие

Прелесть необычайного

Юрий Медведев. Деяния небожителей

Перекресток мнений

Александр Фролов. Мнение читателя

Вадим Михановский. «Ищи в аду свою звезду…»

Сергей Кошелев. «Великое сказание» продолжается

---

Брусовый терем стынет одичало, и я вместе с ним за полторы ставки истопника и сторожа, не от хорошей, понятно, жизни. К вечеру уломаешься, что тебе папа Карло! На четвереньках вползешь в светелку на втором этаже, где обитаю, — только бы ссыпаться в могилку укрывного сна…

Ладно, хоть не угоришь — сквозняки вовсю гуляют из-под пола бестолкового дома, выдувают все напрочь — завтра с утра снова, да ладом, так и живу…

Все большое, огромное: валенки, рукавицы, топор, овчинная доха, Великий суп, судьба, расстояния, зима — дожить бы, господи, до весны!

Бывает, упурхаешься за день, уснешь, позабудешь накинуть какой-никакой крючочишко на дверь входную, стынет в углу смазка на стволе мелкокалиберного винтаря, выданного в спецчасти под заклад души: «А, партизаны пошаливают…» Хоть и не злые они, мужики эти, заросшие до глаз диким немытым волосом, в прожженных у костров телогрейках, а все с автоматами ППШ (образца 43-го года), скоропалительными МГ-4, берданами. Осточертеет им сидеть по лесам; выходят на Баргузинский тракт, стреляют по колесам проходящих машин, тормозят такси, сливают бензин для своих сигнальных огней. Пассажиров не тронут, подарят им какую-нибудь кедровую шишку или наборный мундштучок-безделицу, да и отпустят восвояси. Жгут себе неведомые сигнальные костры, расчищают заброшенные лесовозные дороги, пригодные для посадки одномоторного самолета или планера. Долететь к нам трудно: в позапрошлую осень у них разбился, врезавшись в воронью свадьбу, черной ордой кишмя-кишевшую над лесом, самолет (поговаривали, что с грузом свободно конвертируемой валюты из Индокитая) — и сделался пожар. В местной прессе была по этому поводу ругательная статья, ну и всыпали им! — по первое число.

А от воронья спасу нет! Аэропорт бывает неделями закрыт из-за их воздушного пиратства. Одинокого мотоциклиста накроет густая, бурлящая мгла — и нет мотоциклиста. Потому мотоциклисты, если соберутся числом более ста, тогда только едут куда им надо, ну, уж они уступят дорогу — разве что танку или Хозяину Тракта (мужик один, года три тому по пьяни в остановку врезался, ребятишек побил и так народу, вот его душа и мчит все, и мчит на облезлом зеленом «Урале»).

«Тачка» хоть и пустая идет, а никогда пассажиров не зацепит, боязно все-таки! Частник возьмется подвезти: полста колов вынь да положь… Меня подвезли как-то раз двое на краденой машине, пьяные до бесчувствия, один другому объяснял на пальцах по методике глухонемых дорогу и что впереди видит. В такой-то Тьмутаракани, а не побоялся сдачи спросить (был у меня стольник одной бумажкой), они Даже протрезвели слегка от такой гадости — сдачи, однако, наскребли.

Еще было: тормознул громаднущий лесовоз на Стрелке, а там инопланетяне в красных фланелевых рубашках! Все у них другое: другие слова и жесты, другие вещи и запах, другие дела и проблемы, до меня не касающиеся… Дорога космических превращений вбирала в себя звездоворотом, переливами складок плаща обтекаемой ночи, обрывами черных дерев, глыбами скалистых облаков — так они разгоняют лесовозы по Баргузинскому тракту, отправляют их в ноль-транспортировку. Старые трамваи воруют, лошадей на ипподроме, продают там космическим антикварам или в музей: престижно, наверное.

Потому лучше добираться до нас на бронетранспортере с солдатами, как довелось участвовать в присной памяти Всесоюзной переписи населения. Заломишься в такую глухомань, и ничего тебе. В истертых зубах расшатанных избушек долистывают календарь изжелтевшего века мои верные прабабки, праВремя там киснет в раскоряченных кадушках, праОтец тускло смеется из черных дыр, затканных динамическими линиями Казимира Малевича. Последняя даггеротипная память Царской семьи скрепляет убогую ветшалость стен-промокашек от неумолимого атомного распада. Опять же, не у второй, так у третьей старушонки замечаешь приткнувшийся в укромном закутке японский холодильник с программным обеспечением, портативный котел-автоклав, сваленные в сенцах бесшумные мотороллеры, видеокамеры, приборы ночного видения. Наверное, здесь и хранят трупы, перепиленные бензопилой «Дружба», — для колдовского заделья, ворожбы, перемены обличья. Понятны мне теперь и подозрительно спортивные молодые люди в полуночных автобусах — все, как на подбор, с неимоверного объема контейнеровидными сумками, и зачастившие объявления в газетах и по ТВ про то тут, то там пропавших молодых девушек и женщин.

Но вяжет поземка серый свитер зимы, топятся мои печи-нескладухи согласно положениям святого писания «Эксплуатация отопительных систем», скриплый колодезный ворот мотает железную цепку примет и событий, добывая мне растворенный огонь с льдистыми обломками звезд и рептилий из самого земляного нутра. Стоймя стоят крахмальные, с синькой, тугие ночи, видно, как просечет зыбкое полотно частая бесшумная штопка: то корейские парашютисты елочными игрушками опускаются в мягкие груди снеговых распадков по своим неотложным разведделам. Лесные объездчики, если безработные по зиме, стреляют их влет из наганов, когда случится укараулить, загодя схоронившись в наворочи таежного бурелома.

А так едут по утрам в автобусе с морозно-опаленными, усталыми, но счастливыми лицами, в ненашенской прочности кроя одежде. Да билет им, бедолагам, взять пока не на что: меняют у пассажиров на загранично расцвеченные пачки сигарет, колготки, косметику или у детишек на жвачку.

Дом мой стоит на взгорке, в ложбинке между двумя горушками. Сверху видны домики поселка за дорогой, многие зимой пустуют, живут только летом. Местность эта и называется Интернат, потому как там дальше, за вымерзшей речушкой, Интернат — он и есть. Напротив — дом Марьи Ивановны, где беру самую вкусную земную воду из колодца. У них веселая собачка Тимка, чрезвычайно плодовитая кошечка Мур, еще дополнительно собака-овчарка, дедушка Аркадий и два мотоцикла. Напротив живет семья, да они люди темные, промышляют, как мне кажется, самогоном, или, по крайней мере, разведением компьютерного вируса, о них что сказать?

А левее, там живет княгиня Ольга в ладном, как крепенький моховой груздочек, доме. У княгини Ольги двое ребятишек: один — в детский сад, другой — в школу.

Княгиня Ольга теплит жизнь в старухе-маме. Летом та еще гоношится по двору, по хозяйству, а зимой носа не кажет — тяжко, видать.

Княгиня Ольга носит в сумочке нунчаки: неведомые палочки, отполированные теплыми ладонями веков, соединенные в торец, как две судьбы, сыромятной жилкой — древнее оружие тибетских монахов-странников. Она владеет ими по тайной схеме полустертой татуировки иероглифов, и надо полагать, в совершенстве. Когда мы, печальные жители Верхней Березовки, поддерживая друг друга, взбираемся в наш любимый автобус, замечаю я прибавление хмурых мужиков то с подвязанной челюстью, то со съехавшим набок носом, то с замороженным динозавром бинтованной руки на темляке… — знаю, чьих драгоценных рук это дело.

Княгиня Ольга игнорирует автобус, она идет до городского маршрута пешком. Я думаю, в том она обретает чистую радость, тогда как мы все, перепутавшись биополями, сплющиваем себе грудные клетки и задыхаемся от перегара вчерашнего завоза местного розлива в поселковую точку.

Княгиня Ольга смотрит в синий чай крепко заваренного неба, едва забеленного стылым молоком нарождающегося дня из холодильника ночи, она выходит голая на снег — она будет облита двумя ведрами рассеянного серебра лунного света!

Ведро едет вверх тяжеловесным составом, и вслед за рычаговым движением рук перетекают смуглые голыши анатомического атласа мышц… — миг — вибрирует эквилибристом знобящая тяжесть неба, всех просторных снегов, растворенные сахарки улыбчивых звезд и вот — она вознесется, вертикально отлита в столбе разбившихся складок хрустального плаща, закипевшего вокруг тела туманом алмазов и брызг! Я вижу ее в упор (Я хожу в это время тропкой между оград к щиту-распределителю включать опостылевшее электричество) — она не замечает ничего из нашего мира.

…о, Осанна! Аллилуйя! Богиня Кали! — ракета в огне заклубившихся звезд и рептилий, такая же палочка нунчака темной полировки столетий!.. Впередсмотрящая на носу викингового яла, островной дозор Пасхи, детские рисунки марсиан, русалочья морочь Полесья, хронопы с надейками, тополиная вера старообрядцев… все гремит вокруг жестью ритуально вниз брошенных ведер, пока бегу запинаясь в мозгу и полах овчинной дохи к спасительной твердолобости Правительственного ковчега.

Так было в первый раз и потом — я привык к интернатовским странным порядкам: накинул крючок на дверь, свел на нет бесхозяйственность мелкокалиберного оружья, густо наложив лоск и глянец швейцарской смазки «Жилетт», намагнитил ствол, направил у сведущих в дремучести убойного дела людей целевик, надпилил браконьерским крестом оконечники пуль для подспудного разрывного действа. Верно выбрал мой глаз сферическое черно-кружье мишени в мелькании ушных впадин городских волков — лесных собак, разбойным наметом обложивших пограничье моих владений, сторожко тюкала моя винтовочка, пластая дьявольские тени, рвущие серую пену кровавых снегов. Крался мимо декабрь и январь, все дезертиры и перебежчики, ветер-поземщик да мороз-ледостав, окружающий Космос, топили унылые печи.