Фиона Макинтош - Хранитель лаванды

• Название: Хранитель лаванды
• Автор: Фиона Макинтош
• Жанр: Зарубежное современное

Семья Люка Равенсбурга испокон веку владела полями лаванды в Провансе. Люк должен был унаследовать фамильный бизнес, но все карты спутала война.

Семья Равенсбург была обречена на страшную смерть в концлагере. Люк не разделил ужасную участь родителей лишь потому, что был по рождению немцем – если бы речь не шла о жизни и смерти, приемный отец ни за что не раскрыл бы ему эту тайну.

Люк должен отомстить за близких, и он становится участником Сопротивления.

Однажды он вернется на лавандовые поля, но прежде чем это произойдет, ему придется многое испытать.

Перевод: Мария Виноградова

---

К горлу Люка подкатила горечь.

– Папа, хватит!

– Не отмахивайся! Это не слухи. Это факт. Геноцид идет полным ходом.

Отец и сын молча смотрели друг на друга – Якоб, полный отчаяния, и Люк, в котором бурлила ненависть к постигшей его народ злой судьбе.

– Якоб? – послышался новый голос.

– А, Вольф! – Якоб с улыбкой повернулся навстречу показавшемуся из-за гребня холма старому другу.

Внешне Вольф являл собой полную противоположность Якобу: высокий, крепко сбитый, одна нога чуть короче другой. Вязаный жилет туго обтягивал внушительное брюшко, из-под неизменной соломенной шляпы торчали изрядно поредевшие волосы, некогда отливавшие рыжиной. Как и Якоб, Вольф носил отглаженную рубашку, успевшую помяться к концу дня, и галстук с ослабленным узлом. Верхняя пуговица на рубашке была расстегнута. После подъема на холм старик тяжело отдувался, однако приветствовал отца и сына широкой улыбкой.

– Силы небесные, Якоб! Это и вправду ты? – прохрипел Вольф, подойдя.

– Я, я, – отозвался Якоб, с усилием поднимаясь на ноги. – Ну-ка, дай обниму тебя как следует.

Друзья обнялись, затем отодвинулись и замерли, разглядывая друг друга. Вольф нависал над хрупким Якобом, его глаза блестели от наплыва чувств.

– Да, годы берут свое, – признал он, явственно потрясенный увиденным. – Берегись, как к вечеру поднимется ветерок – тебя ж, того и гляди, просто сдует.

– О себе лучше позаботься, старина! – проворчал Якоб с нескрываемой нежностью.

Вольф поцеловал его в щеку.

– Как же приятно тебя видеть!

– Я гадал, доберемся ли мы сюда в целости и сохранности.

– С девочками все хорошо?

Якоб кивнул.

– Пока да, Вольф, пока да.

Люк помог им усесться рядом друг с другом.

Вольф оглядел его с головы до ног.

– Как ты, мой мальчик? Alles ist gut ?

– Не хочу я говорить по-немецки! – огрызнулся Люк. – И слова больше на нем не скажу!

– А ну послушай меня! Умение говорить по-немецки может спасти тебе жизнь! – Якоб повернулся к Вольфу. – Он упражнялся?

– Упражнялся? Да Люк теперь даже ругается как настоящий немец!

Отец нахмурился.

– И где только набрался?

– Он нередко спускается вниз, в Апт.

– Я там никаких солдат не видел.

– Они то приходят, то уходят, – пояснил Вольф. – Вообще-то, по понятным причинам, солдаты предпочитают Л’Иль-сюр-ла-Сорг.

Люк не бывал в Л’Иль-сюр-ла-Сорг с довоенных времен, но с детства, с семейных поездок туда, помнил, как красив этот городок. Он получил название в честь живописной реки Сорг, прохладные говорливые воды которой питали знаменитый родник, по праздникам привлекавший местных богачей. Теперь город заполонили шумные немецкие пьянчуги.

Одним небесам ведомо, как Якоб сумел провезти семью на юг, ни разу не наткнувшись на солдат, да и вообще, где он достал бензин – Люк не решался спрашивать. Даже в этом глухом углу, так далеко от Парижа, он знал, сколь нелегко выбраться из Оккупированной зоны. Без сомнения, деньги все же не окончательно утратили прежний вес.

– Ты разговаривал прямо с самими немецкими солдатами? – спросил Вольф.

Люк пожал плечами.

– Я в основном слушаю. А если говорю, то подмешиваю французские слова, чтобы звучало неуклюже, как у всех местных.

– Хорошо, – кивнул отец. – Никогда не представлялся? Никто из них не знает твоего имени?

Люк все больше дивился столь пристальному допросу.

– Да нет. Вот уж не питаю желания водить дружбу с немецкой солдатней. А почему ты спрашиваешь?

– Пытаюсь спасти тебе жизнь, – отозвался отец.

Люк опустил взгляд.

Сумерки сгущались, потихоньку подкрадывалась настоящая тьма, и в деревне внизу начали зажигаться огоньки. Чуть дальше на фоне ночного бархата неба раскинулся звездной пылью городок Апт. Если не считать обязательной военной службы, Люк никогда не покидал любимый край; в отличие от многих других парней, он не воспылал жаждой странствий, а напротив, проникся еще более пылкой любовью к родным лавандовым полям.

– Не волнуйся за меня, папа. Давай лучше вместе позаботимся о маме, Сабе и девочках.

Однако от следующих слов отца повеяло таким могильным холодом, что сперва Люк даже не понял, о чем речь.

– Боюсь, сынок, для них… для нас уже слишком поздно, – тихо произнес Якоб. – Но не для тебя.

Люк посмотрел на стариков. Отец отважно сражался во Французском легионе во время первой войны, а Вольф, калека, бился лишь за то, чтобы после поражения отказаться от германского гражданства и бежать во Францию. Оба они сумели выжить в те нелегкие времена. Так откуда же теперь унылый пораженческий настрой?

– Слишком поздно? – наконец повторил он. – Мы можем спрятаться, можем…

– Можем, можем… но с тобой совсем другое дело. Настала пора, – промолвил Якоб, окончательно пугая сына. – Я… я должен кое в чем тебе признаться.

Люк совсем не ожидал такого поворота событий.

– Признаться?

Якоб заметил, что трубка у него погасла, негромко выругался и принялся ее раскуривать. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тихим попыхиванием – Якоб посасывал трубку, снова и снова прогоняя через нее воздух, пока табак наконец не задымился. Очень скоро вокруг поплыл мягкий аромат, примешивающийся к доносящимся из деревни запахам стряпни. На миг повеяло миром и покоем.

Порывшись в кармане, Люк выудил огрызок свечи, отец бросил ему спички, и во тьме загорелся слабый огонек. В бликах свечи лица стариков казались почти призрачными… Нет, ему не почудилось – во взглядах обоих застыла нерешительность.

– В чем дело? – спросил Люк.

Оба хором вздохнули.

– Что стряслось? – повторил Люк. Сердце ему пронзил неясный страх.

– Люк, – наконец произнес Якоб, – мой любимый и единственный сын. – Воздух словно загустел от напряжения. Невдалеке траурно ухала сова. – Мы лгали тебе.

3

Якоб и Вольф говорили медленно, с запинками. Когда один замолкал или вдруг терял нить, рассказ подхватывал второй. Щедро уснащая повествование заверениями в любви, они делились с молодым человеком давними и тайными воспоминаниями о 1918 годе – годе, когда, по словам Якоба, произошло два замечательных события: закончилась война и в их жизни появился Люк.

Рассказ завершился, когда колокол начал отбивать очередной час. В голове молодого человека царило смятение, жизнь внезапно превратилась в сплошной сумбур. Под звуки знакомых голосов Люк пытался собраться с мыслями, но обнаружил лишь полный вакуум. Он слышал слова, однако никак не мог полностью осознать их смысл.

– Люк? – окликнул его Якоб.

Колокол торжественно и мерно отсчитал восемь ударов. Саба, наверное, уже разохалась над плитой, куда же подевались Якоб с Люком.

– Люк? – с тревогой повторил отец.

В голове у Люка, похоже, собиралась буря – в висках уже начинало тяжко стучать. Он сжал зубы, страшась задать первый вопрос.

– Как меня зовут на самом деле?

Якоб замялся.

– Лукас, – ответил за него Вольф.

Люк поморщился и закрыл глаза. Каким образом всего лишь три буквы сумели перевернуть для него весь мир? И как эти три буквы умудрились преобразить простое имя, которое он любил, в олицетворение зла?

Он сделал глубокий вздох, стараясь успокоиться.

– А настоящая фамилия?

Вольф прочистил горло.

– Равенсбург.

Люк резко встал и побрел прочь, даже не пытаясь думать, просто не в силах терпеть. Ударь его кто ножом – и то было бы не так больно.

Он – немец.

Все теперь обрело новый смысл. И более светлая, чем у всей семьи, кожа, и более крепкое сложение. Уж не по этой ли причине отец настаивал, чтобы Люк учил немецкий – причем учил так основательно и серьезно, что даже сны ему порой снились на этом языке.

– А кто знает?

Якоб откашлялся.

– Твоя мама, бабушка, Вольф, само собой. Твои сестры знают лишь, что ты усыновлен. Этого мы, разумеется, скрыть не могли.

Вольф бросился на помощь другу.

– Твои родители были хорошими людьми. Твоего отца звали Дитер, он был моложе тебя, когда погиб на фронте в восемнадцатом году. Твоя мать, Клара, горячо его любила. Я знал ее, хотя и совсем недолго. Очень красивая и хрупкая, она ужасно ослабела во время родов и прожила после них лишь несколько дней, но успела полюбить тебя всем сердцем.

– Да уж, небеса, видать, изрядно развлеклись за мой счет, – мрачно произнес Люк.

– Сынок, не говори так…

– Сынок? Я тебе не сын! – возразил Люк, потрясая пожелтевшим немецким свидетельством о рождении, которое принес Вольф. – Всю свою жизнь я был самозванцем!

Отвернувшись от них обоих, Люк уставился через долину на запад, за Апт, в сторону Авиньона – туда, где собирались полчища немецких солдат. Он представлял себе их сильные крепкие тела, златокудрые волосы, сверкающие зубы, их высокомерное осознание собственной непобедимости, нарядные мундиры и надраенные сапоги. Одна девушка из Апта недавно побывала с родителями в Авиньоне и рассказывала о людях в черном – солдатах «охранных подразделений», перетянутых ремнями эсэсовцах в щегольской форме, со знаками отличия на лацканах и погонах и повязками на рукавах.