Николай Удальцов - Бешеный волк (сборник)

• Название: Бешеный волк (сборник)
• Автор: Николай Удальцов
• Жанр: Русское современное

Сборник повестей и рассказов – взгляд на проблемы нашего времени с позиции молодого и зрелого человека, мужчины и женщинны, ребенка и исторического персонажа, эпох – от наших дней до средневековья…

---

Таким был тот, застойный мир, что было не понятно, нужно ли гордиться заслугами перед ним. А вот отсутствием заслуг перед застоем, гордиться можно было точно.

Хотя он этого никому не говорил, но, наверное, у него были принципы даже в те времена, когда я так о многом не задумывался, что меня ни на что больше не оставалось.

Зато, теперь ему удается то, что мне самому удается не всегда – прямо смотреть в глаза своим сыновьям. Компенсация – так себе, для людей, которые так себе люди. То есть, для большинства из нас.

Он не выдвинулся в «народные», а так и застопорился на «заслуженном» – мечте провинциалов.

А еще он стал таким умным, что ему даже иногда не хватает ума.

Наверное, вообще, умный – это тот, кто способен что-то не понимать…

И то, что он не понимает, Эдуард Михайлович не считал странным: – Странным, Петр, – сказал он мне однажды, – Странным было бы, если б люди понимали все…

– Почему вы один, Петр? – довольно часто спрашивал он меня.

– Я не один, – отвечал я, и мы оба знали, что это правда и не правда, одновременно, – Я не один. Вокруг меня много хороших женщин.

– Не понимаю, почему вы не женитесь?

– Я бы женился, – улыбался я, хотя кошки на душе и поскребывали, – Только все, кого я мог бы «ощастливить», уже замужем.

– Не все, – проговорил Эдуард Михайлович.

И на этом, наш разговор закончился.

…Однажды Плавский предложил мне съездить на его машине в салон на «Щукинской» – в некую столичную провинцию, время от времени поставляющую художникам деньги и получающую взамен околопередовые идеи от таких, как я.

Думающих, что они эти идеи имеют.

Мне там причитался небольшой гонорар, и я решил попользоваться машиной метра.

Знал бы я, чем это закончится – интересно, поехал бы я с ним или нет?…

…От «Щукинской», проехав эстакаду над двумя затонами, в которых одинокие рыбаки состязались с рыбой так активно, что забирались в воду по пояс, мы свернули не налево, к салону, а направо.

– Не удивляйтесь, Петр, я просто хочу познакомить вас с одной женщиной.

Мне нечем было ответить на эту незамысловатую уловку, и я просто промолчал.

В конце концов, мне не пришло в голову стать женоненавистником, даже после знакомства с очень многими женщинами…

– …Я вам вот, что хочу сказать, Петр, – Эдуард Михайлович, на моих глазах превращался из нормального человека в доброжелателя. Впрочем, это его не портило.

Видимо, в этом деле существует самое универсальное оправдание – желание сделать лучше:

– Она, женщина нашего круга. Критик,…

Я промолчал потому, что никогда не считал критиков людьми моего круга, если, конечно, не иметь в виду геометрию Данте, потому, что критика – это месть разума чувствам, но слушал молча:

– Кроме того, сейчас она очень успешный менеджер, – беззантенчиво пользуясь моим молчанием продолжил Плавский, – Так, что, в любом случае, знакомство будет полезным.

– В любом случае, – подтвердил я, совсем не думая в этот момент о том, какими именно бывают случаи.

– Между прочим, – продолжал Плавский, – Она не берет ни каких «откатов».

И вообще, взяток не берет.

– А почему она не берет взяток? – спросил я.

– Ничего себе, страну мы создали, если один интеллигент спрашивает другого, почему его знакомые не берут взяток?..

Виктор Михайлович замолчал, перестраиваясь из левого ряда в правый, а перерестроившись, переменил тему:

– Она не замужем, хотя весьма симпатична, и у нее очень красивые ноги.

Правда, довольно сложный характер.

– Если симпатичная, красивые ноги, и не замужем, то о том, что у нее сложный характер, я и сам догадался…

Вообще-то, мне нужно было быть готовым к чему-то подобному, но когда дверь нам открыла Галкина, мне ничего не оставалось, как открыть рот. Мы, три человека, составляли на лестничной клетке некий треугольник, стороны которого несли в себе такое равенство, что это уже был не треугольник, а какая-то опора демократии.

Вряд ли Эдуард Михайлович подстроил нашу встречу умышленно, и, потому, мое удивление было оправданным. А то, что сама Галкина не удивилась, было лишь небольшим довеском к непредсталяемому. Она сделала шаг в сторону, приглашая нас в дом, и в это не сложное движение, Галкина уложила и «здравствуйте», и «проходите» – одновременно.

– Дай хоть вблизи на твою седину посмотреть, – проговорила она, глядя на меня, пропуская нас в комнату, – И зубы у тебя поредели.

– Ничего, – вздохнул я, – Рогами восполняю…

…Много лет назад у меня с Галкиной был какой-то уж слишком вялотекущий роман. Без начала, и почти без конца, так, одно продолжение.

Я не раз изменял ей, а ее встречали в ЦДХ с какими-то маринистами, баталистами и прочими инструкторами ЦК ВЛКСМ.

Последний раз мы с ней были в какой-то творческой командировке на Урале. Поехали после какого-то дурацкого спора по поводу толи фона в роли пейзажа, толи по поводу золотого сечения в пропорциях вертикали и горизонтали в натюрмотре. Мы были не то, чтобы в состоянии войны, скорее, в мирном противостоянии – так уж бывает: двое громко любят одного бога и тихо ненавидят друг друга.

Помню, нам пришлось долго уговаривать дежурную администраторшу гостинцы дать нам один номер на двоих, и когда мы ее уломали, та выдала нам какую-то книгу, в которой мы должны были расписаться за то, что обязуемся выполнять правила поведения.

– А где можно прочесть эти правила? – довольно глупо спросил я.

– А вы, что сами не знаете, как нужно вести себя в гостинице?..

Впрочем, это был мой не последний глупый поступок, если учесть, что на этюды в горы я поехал один.

Когда я вернулся, очередным дежурным администратором был мужчина.

– Скажите, моя спутница у себя?

– У себя, – ответил он, но посмотрел на меня довольно странно. И тогда я задал совсем уж неуместный, казалось, вопрос:

– А она одна? – и администратор замялся:

– Кажется… Не очень…

– Тогда, закажите мне билет на ближайший поезд до Москвы.

– Ближайший поезд до Москвы через шесть часов.

Но через два часа есть самолет.

Хотя, это дороже.

– Заказывайте на самолет. Для моей души это дешевле…

После этого мы с Галкиной виделись от случая к случаю, то есть, можно считать, совсем не виделись; правда, до меня доходило, что она стала секретарем по идеологии в Архитектурном институте. Безвстречность наша продолжалась до тех пор, пока мы не оказались в одном отделении Союза художников.

Здесь уж не проходило ни одного заседания, без того, чтобы мы с ней не сцепились.

А потом, она организовала в «желтой» прессе небольшую, но противную компанию против меня.

Хорошо еще, что какой-то олух из прибалтов за меня начал заступаться, потому, что вступать в спор с Галкиной на страницах «Частной жизни» или «Ох! И Ах!» я бы не стал все равно.

Не знаю, за что она мне мстила; ведь даже денег в уральской гостинице я оставил ей вполне достаточно. Правда, это чем-то напоминало оплату услуг, хотя, официально, мы ездили не любовниками, а коллегами по творческой командировке.

Впрочем, я думаю, что понимаю, почему Галкина обижена на меня – как и всякая женщина, она никому не может простить своих ошибок…

И то сказать, вся суета в газетах пришлась на то время, пока я был в Ухте. Так, что ей достался не утопленник, которым Галкина хотела меня сделать, а только пузыри от него.

Вообще, здоровый нормальный человек должен сносно переносить нездоровую критику в газетах до тех пор, пока осознает, что не пресса существует для него, а он для прессы.

И еще, представляю, как Галкина скрипела зубами, когда, в результате этой шумихи цены на мои картины ненадолго поднялись. А число заказчиков увеличилось.

Впрочем, большее количество заказчиков делает художника не лучше, а, просто, богаче…

– Так уж выходит: всем интересно, за что дураки ругают дураков, – сказал мой друг Ваня Головатов. А потом, сам же и ответил, не знаю, имея ввиду толи мои картины, толи не мою Галкину:

– За то же, за что умные ругают умных.

За ошибки…

– …Вы, кажется, и без меня знакомы, – проговорил Эдуард Михайлович несколько озадачено, видимо ощущая, как не легко знакомить знакомых людей. А потом, решив взвалить эту озадаченность на меня одного, добавил, – Тогда я поехал.

«Не уезжайте!» – хотел крикнуть я, но промолчал, и мое молчание выступило не поддерживающим согласием, а рукоподнятием перед обстоятельствами.

Хотя откровенно и на духу – оставаться с Галкиной один н на один, я не хотел, потому, что понимал, что ничего хорошего, кроме хорошей свары у нас не выйдет.

Так я в очередной раз продемонстрировал себе полное отсутствие настродамусовских способностей…

– …Ты не удивилась моему приходу? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

– Конечно, удивилась.

– А ведешь себя так естественно.

– Самое неестественное, это естественность не к месту, – разговаривая друг с другом, мы испытывали неловкость, словно каждый смотрел в замочную скважину…

Наступило то, что и должно было наступить – молчание, а молчу я еще хуже, чем отвечаю на вопросы.

И я не видел из него выхода. А Галкина нашла выход, и довольно простой: