Иштван Рат-Вег - Пестрые истории

• Название: Пестрые истории
• Автор: Иштван Рат-Вег
• Издательство: Крафт
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-93675-042-6

Иштван Рат-Вег стяжал европейскую славу как бытописатель курьезной истории человечества. В центре его внимания исторические, литературные, научные, военные и кулинарные курьезы, необыкновенные, загадочные и эксцентричные личности, слухи и небылицы, мир мошенников, проходимцев и авантюристов, мистификаторов и шарлатанов, шутов и дураков, человеческая предприимчивость и хитрость и ее обратная сторона — глупость. Все, о чем пишет автор, пе выдумано им, а взято из многовековой истории человеческой культуры. Книга предназначена широкому кругу читателей.

---

После распада Римской империи историография замкнулась в стенах монастырей. Только там понимали в искусстве письма, а простой обыватель по большей части и грамоты-то не знал, не то чтобы намарать бумаги на целую книгу.

У монаха между богослужениями было вдосталь времени, чтобы перечесть писателей древности и приумножить их писания самому.

А вот приумножение не всегда оказывалось делом благодарным. В атмосфере всеобщей неграмотности монах собственные познания, свое умение ставил на службу церкви, наполняя историческую реальность цветочками христианской мистики, да так, что порой серая правда жизни из-за них едва проглядывает.

Бокль[87] в книге об английской цивилизации (том I, глава 6) говорит, что этот метод питал доверчивость людей, приучал их ко лжи, а историографию низводил до событийного, временного чередования столетий; человеческая же доверчивость способствовала укреплению влияния религии на долгие годы вперед.

Он же указывает на своеобразие такого метода историографии, прячущегося за христианской мистикой. Монах, живущий в мире книг, был основательно знаком с античной литературой, ему бывало жаль скрывать это обстоятельство, поэтому он вплетал отдельные элементы литературного наследия древности в свои хроники. Бокль не пожалел усилий и, как он сам пишет, пролистал и перечел произведения самых лучших, самых известных летописцев и выбрал из них примеры самых вопиющих странностей. Одной из таковых было их старание польстить тщеславию отдельных народов, стран и городов, приплетая разные сведения, якобы определенно говорящие об их древнем, античном происхождении.

Так, легко было летописцу догадаться о происхождении французов. Тут путь ему указывало само имя основателя нации. Это был Франк, сын троянца Гектора, внук царя Приама. После падения Трои ему со товарищи удалось спастись и — о чем мы, венгры, и не подозревали, — здесь, на территории нынешней Венгрии основать государство. Границы своей страны он расширил аж до самого Рейна, а его потомки в начале IV века завоевали восточную часть нынешней Франции, из них вышел и Фарамонд, первый король французов.

Эта известная версия образования родной страны оплодотворила даже творческое воображение поэта Ронсара[88].

Он взялся за создание героической поэмы «La Franciade» по образцу «Энеиды», но дошел только до песни четвертой, вдохновение покинуло его, и поэма осталась незавершенной.

Французы восполнили постигшую их литературную утрату тем, что обнаружили другого троянца, которого могли назвать своим предком. Хотя тут речь пойдет только о городе Париже. Проанализировав это название, легко догадаться, что основателем города был троянский царевич Парис, ведь ему также удалось спастись после троянской катастрофы. И его землякам посчастливилось добраться до Франции, таким образом, Troyes, без сомнения, построили они, a Tours (Тур) — по-латински Turones — совершенно очевидно, получил свое название потому, что одного спасшегося троянца по имени Turoties там похоронили.

Британцам тоже нечего жаловаться: на их долю нашелся еще один герой Трои, это сын Энея — Брут.

Шотландцам же приходилось довольствоваться женщиной-праматерью. Они возводили свою родословную к одной из дочерей египетского фараона по имени Scota, которая каким-то образом попала на далекий север и там основала государство.

В Египте следует искать и прародину сарацинов. Sarasins — Sarah, то есть Сара, жена библейского Авраама. Исследователи древности не постеснялись замарать честь славной библейской дамы. Женская добродетель покорилась принуждению анализа имен и названий. Вывести сарацин из брака с Авраамом не получается, значит, у Сары в Египте должно было быть какое-то тайное любовное приключение.

Татары вышли прямиком из ада. Tartari: Tartarus в античных языческих верованиях — царство мертвых, которое некоторые теологи отождествляют с самим адом.

Самым знатным происхождением авторы хроник наградили один из рыцарских орденов. Они занялись историей рыцарского ордена святого Михаила и, следуя шаг за шагом, прибыли прямо… в рай. Там основал свой рыцарский орден сам архангел Михаил, который, в соответствии с этим, был и самым первым рыцарем на свете, то есть воплощенным благородством.

Средневековый Геродот

Обзор, сделанный Боклем, дополню несколькими отдельными примерами. Во избежание недоразумения: я вовсе не хочу утверждать, что сотни средневековых хроник, календарей, очерков по истории городов, биографий — все это пустое. Вовсе нет, они имеют свое, притом весьма важное значение: без них невозможно понимание идей, питавших средневековье, а уж дело исторической науки — отделять зерно от плевел[89].

Григорий Турский, епископ города Тура, в последней четверти VI века написал обширную хронику под названием «История франков». Его называли средневековым Геродотом, потому что его произведение столь же важно для истории Галлии, как творчество Геродота для истории Эллады.

Историю Галлии он начинает с 412 года. Тогда епископом Тура был Бриций. Сей славный муж после 33 лет жизни в святости попал в беду. У его прачки родился сын, и Бриций был пойман на том, что он — отец этого ребенка.

Узнал об этом и сам заинтересованный младенец и явился свидетельствовать в пользу епископа. А было ему от роду всего один месяц, но он заговорил и отверг обвинение. Однако церковный приход ему не поверил, потому как едва появившись на свет, не обладая достаточным жизненным опытом, он мог ошибиться в определении отца.

Тогда епископ облачился в шкуры, припал к могиле святого Мартина, наложил тлеющие угли на свое одеяние, и — о, чудо! — оно ие затлело. «Вот доказательство! — вскричал он. — Как угли не прожгли одежды, так и мое тело не оскверняли объятия женщины».

Но верующих даже угли не убедили. Так и пристал к епископу позор объятий прачки, и его все же лишили епископского сана.

В священнической жизни, помимо горького воздержания, была еще одна обязательная добродетель — смирение. Епископ Григорий приводит тому свидетельство, приправленное чудом.

Случилось то в монастыре в Бордо. Братья намыли несколько мер пшеницы и разложили ее на холстине сушиться. Стеречь ее поручили одному послушнику. Вдруг небо потемнело, сильный ветер нагнал грозовые тучи, застучали первые капли ливня, помочь уж было поздно, еще несколько мгновений и пшеница намокнет безвозвратно. В ужасе упал юный праведник на колени и взмолился Богу, — с поразительной изобретательностью, — раз уж господь Бог разверз небесные хляби, то хоть на холстины пусть не льет дождя, останется пшеница сухой.

Услышал Господь на небесах молитву праведную, и узрела с изумлением прибежавшая на стук дождя братия, что хоть и льет дождь как из ведра, да на холстины не попадает ни капли.

До сих пор это типичное описание чуда, какими богаты средневековые хроники. Но странные вещи последовали за ним. Наверняка душу юного богомольца охватила гордыня, вот-де Господь по его молитве чудо совершил, — тогда аббат, чтобы отучить заранее послушника от гордыни и укрепить его в добродетели смирения, велел бичевать его, запереть на семь дней, держать на хлебе и воде. Такая педагогика пошла юноше впрок: уже потом, приняв монашество, он стал примерным смиренником. А воздержание довел до такой степени, что даже в сорокадневный пост не ел хлеба, лишь каждый третий день вкушал по нескольку ложек постной каши.

Вот такую чудо-кашу изобрел в назидание потомкам средневековый Геродот.

Женщины в исторических хрониках

Сюда не относится множество бесполезнейших бумагомараний, которые унижают женские объятия, называя их нечистыми, и создают ореол славы вокруг чела беззащитных мужчин, влачащих свое существование в вечной невинности. Я просто выбрал из отечественных хроник пример гимнов, ноющих хвалу таким обездоленным.

На протяжении почти тысячи лет благочестиво воспевалась добровольная невинность герцога Имре, как некая богоугодная и достойная подражания практика добродетели.

Бонфиний, придворный летописец короля Матиаша, в своей венгерской хронике воздвигает памятник и этой бесплодной добродетели.

Латинский текст перевел на сочный вегерский язык отец-иезуит Янош Таксони в своей книге «Зерцало человеческой морали и правды Господней». Я прибегаю к этой книге уже только потому, что она вышла в свет в 1740 году, — а это разительный пример того, что даже в эту эпоху еще поддерживался совершенно бесполезный священный огонь, который и не светит, и не греет.

Итак, в эпоху короля Святого Ласло жил в Венгрии один немецкий рыцарь по имени Конрад. Он принял на душу тяжкие смертные грехи, раскаялся и отправился в Рим к папе за их отпущением.