Андрей Букин - Пара, в которой трое

• Название: Пара, в которой трое
• Автор: Андрей Букин
• Жанр: Спорт

«Пара, в которой трое» – книга, написанная олимпийскими чемпионами в фигурном катании Натальей Бестемьяновой и Андреем Букиным и чемпионом Европы в одиночном катании Игорем Бобриным.

Знаменитые спортсмены рассказывают о личной жизни, творчестве, о том, как начинали, об интересных людях, с которыми сводила судьба, о «Театре ледовых миниатюр», объединившем их в «пару, в которой трое» и – наконец – о полюбившихся зрителям шоу «Танцы на льду» и «Звездный лед».

---

Да этого на соревнованиях я не могла сделать ни «дупля», ни тройного прыжка. Я чувствовала, как ко мне изменяется отношение. Не то, что раньше: «Хорошенькая, но не прыгает». Теперь прыгает! Была еще жива первая жена Плинера. Это она настояла, чтобы он пригласил меня к себе в группу.

Жена у Плинера была человеком необыкновенно тактичным и легким. Она одна могла гасить его необузданную вспыльчивость. Вскоре после моего прихода в их группу эта чудесная женщина умерла от неизлечимой болезни.

Я и прежде готова была много работать, а с Плинером стала фанаткой фигурного катания. Возможно, я могла бы и в одиночном катании добиться большего, но нам работалось нелегко. Эдуард Георгиевич человек жесткий, а я, когда со мной суровы, закрепощаюсь.

Попав к Плинеру в пятнадцать лет, через год я выиграла юниорский чемпионат страны, за ним – Кубок СССР, а на взрослом первенстве стала пятой – мой звездный год в одиночном катании. Казалось, я научилась соревноваться. Для спортсмена это очень важно, значит, ты научился справляться с собой. И только много лет спустя я поняла, что на самом деле умение соревноваться приходит после миллионного повторения элементов на тренировках.

На тренировках я перевыполняла норму в два-три раза. И скорее всего за упорство меня взяли в турне по Сибири, там же не надо соревноваться. Меня хорошо принимали, хотя я и выступала всего лишь второй, а Моисеева и Миненков, Роднина и Зайцев специально приходили пораньше, чтобы посмотреть мой номер. Но уже поднималась вовсю звезда Лены Водорезовой, и этот факт меня очень смущал. Когда я шла за Бакониной, то понимала, что в каких-то вещах могу быть лучше. Но Водорезова показывала тот уровень, на который мне уже было не подняться. У меня пропал интерес к соревнованиям, но я не хотела уходить от Плинера, ему в те времена приходилось тяжело, и оставлять его, казалось, – только добавить ему боли. В то же время мне так хотелось остаться в спорте, и танцы предоставили мне эту единственную возможность. После того как я ушла в танцы, год не могла слушать музыку «Арлекино» – плакала.

В турне по Сибири я выучила еще и тройной лутц, очень редкий прыжок. Я соревновалась с Игорем на раскатке, кто сделает лутц, – и прыгнула! Тогда мы поспорили, что если вечером на бис я выйду и сделаю тройной лутц, я у него выиграла. На что спорили – и не помню. Но я прыгнула этот лутц на глазах у всего зала.

Потом, в Москве, сколько ни пыталась прокрутить его перед Плинером, ни разу не смогла. Заканчивала прыжок, а выезд из него не получался – я падала. Но остальные прыжки выходили вполне прилично, и Плинер говорил: «Вот ты стала с Бобриным дружить и сразу запрыгала». В действительности толчком оказалось то, что меня взяли в сибирское турне. Эти выступления проходили во всех крупных городах Сибири в самом конце сезона, перед отпуском, и на них собирались все наши сильнейшие фигуристы. Я попала в такую компанию впервые и всего лишь один раз, вскоре турне отменили. Когда поездка кончилась, я страдала неделю, но впечатлений хватило надолго.

К концу сибирского турне обычно делают «зеленые» концерты. Все тянут жребий, кто с кем выйдет выступать. Обычно в самом конце на представление участников всех строго по званиям и наградам на лед выводили Роднина и Зайцев, а мы за ними цепочкой выезжали и кланялись. А тут все перемешивалось, и получались совершенно сумасшедшие сочетания. Сейчас таких капустников нет, спорт внутри стал тяжелее и строже. Закрыли сибирские турне из-за финансовых нарушений. С водой выплеснули и ребенка. Как мы ждали поездку, какая в ней царила дружелюбная атмосфера, как в ней обкатывались программы!

В общем, тогда на жеребьевке все перетасовались, со мной в паре оказался Бобрин!

В 1976 году я почему-то пропустила показательное выступление Игоря. Петя, мой брат, мне рассказывал: «Бобрин теперь изображает ковбоя, на кривых ногах по льду ходит – так здорово!» Бобрин мне всегда казался недосягаемым, будто живет он где-то в поднебесье. И вдруг я с ним, с Бобриным, выхожу вместе на лед. Фантастика! Арлекино вместе с Ковбоем. Мы разыграли целую сценку. Он заснул на поклоне, а я его все время будила, веселила, поворачивала в разные стороны, а он падал и засыпал. Вечер выдался для меня – трудно описать. Меня просто распирало от самых разных чувств.

Я здорово выложилась в Сибири, прежде всего эмоционально, и у меня начался сильный спад. Потихоньку я восстановилась и поехала на осенние сборы в город Северодонецк, где мне и предложили перейти в танцы. Но сперва я побывала на соревнованиях в Праге. Это была уже вторая моя зарубежная поездка.

Первый раз я попала со сборной в Финляндию, где выступала с моим «Арлекино». Всех заработанных денег хватило лишь на джинсы, свитер (он дожил до первой маминой стирки) и пластинку. Но самое главное – я выходила на один лед с Пахомовой и Горшковым, у которых там были прощальные выступления. Я видела, чего им стоили тренировки. Они пару раз упали – и мне почему-то стало страшно.

По Финляндии мы ездили на автобусе. Овчинников, Бобрин, Моисеева и Миненков, Линичук и Карпоносов, Горшкова и Шеваловский – вот его пассажиры. Все веселились, и автобус буквально сотрясался. Ребята разыграли спектакль, в нем Надя Горшкова изображала жену монтера-пьяницы, а Бобрин, герой-любовник, ее совращал. Распределили только две эти роли, дальше шел экспромт. Часа три не прекращалось это бешеное зрелище, в котором, кроме меня и взрослых – Тарасовой и Чайковской, руководителя делегации, – все вышеперечисленные были заняты.

По сравнению со всеми я одевалась бедно, хотя тогда спортсмены из первой сборной не выглядели столь нарядно, как следующие поколения. Мама старалась, чтобы вещи на мне были аккуратными и чистыми, а ходила я в том, что сшила сама: брюки и кофта. Еще был свитер «лапша», модный тогда, который мне достала мама. Того, что называли «фирмой», у меня не было и быть не могло. Когда я смотрю на фотографии своего выпускного десятого класса – мне смешно. Я наряжена в такое платье, что сейчас не могу понять, как я могла его надеть. По случаю достали кримплен ярко-зеленого цвета, да еще в цветах, нам с мамой показалось, что он мне должен идти, и мы заказали платье в ателье. Караул!

На каждый день я еще находила что надеть, собственно, особенно долго искать и не приходилось: джинсы и свитер, но на выход – тут начинались проблемы, связанные к тому же и с муками по поводу своей внешности. А вот с той поры, как я стала регулярно выезжать за рубеж, у меня появилась возможность модно одеваться.

В двенадцать лет я в первый раз поехала на соревнования ЦС «Локомотива» в город Глазов. Мы жили в гардеробе Дворца спорта и спали на раскладушках. Ольга с Андреем тогда заняли первое место, я – третье. Мне так понравилась поездка, что, приехав в Москву, я из поезда не хотела выходить. Мне хотелось еще немножко продлить путешествие.

По дому я во время поездок совершенно не скучала, мама, наверное, расстраивалась, но мне ничего не говорила. Скучала по своему Теплому Стану я только в том случае, если сборы оказывались тяжелыми или я плохо себя чувствовала. Один раз меня взяли в Сочи, а я плохо переношу солнце, перегрелась и заболела, сразу же захотела домой, к маме. Но болела я редко, в любой обстановке чувствовала себя хорошо, не была неженкой, и мне нравилось обедать и завтракать в столовой по талонам. Я даже любила справлять Новый год на сборах. Жизнь на них проходила очень весело, хотя и дома мы жили не скучая: семья у нас дружная.

Когда меня в свою группу взял Плинер, домой я попадала только по воскресеньям. Жила в гостинице. Теперь я с ужасом вспоминаю о спецгруппе, куда так стремилась. Я знаю, какие переносила перегрузки, но как я могла их выдерживать?! Мама меня хорошо понимала и старалась сделать так, чтобы я больше отдыхала. Папа же не очень вникал в мои проблемы, он не разбирался, что происходит, и маме приходилось ему все объяснять: я все время молчу оттого, что устаю за день, вечером говорить уже не могу. Плакала я ежедневно. В семь утра лед, в пять уже поднимают. На тренировку – с тренировки – в школу – из школы – снова на тренировку, и все быстрее, быстрее… На обед – бегом, с обеда – тоже бегом на тренировку. Потом меня еще Плинер по вечерам «подкатывал»: я дополнительно прыгала. Сумасшедший дом! Но я так хотела чего-то достичь, что эта безумная жизнь казалась мне нормальной.

Я с ужасом думала, что когда-нибудь с катанием придется прощаться. Интересно, что, когда действительно пришла пора уходить, подобных чувств у меня не возникло, но тогда – ужасный, животный страх, как бывает у детей, которые боятся смерти больше, чем взрослые, стоящие к ней ближе. Да мне и казалось, что прощание со спортом равносильно смерти.

Андрей, пока без Наташи

Я был в семье второй и поздний ребенок, разница в годах у нас со старшим братом пятнадцать лет. Наверное, потому я рос домашним ребенком, в детский сад не ходил. Мама после моего рождения перестала работать и занималась только мною. Она и поставила меня на коньки. Мы в то время переехали на новую квартиру к метро «Аэропорт», где около Ленинградского рынка был небольшой пруд. Зимой мама приводила меня туда кататься, прикручивая к моим валенкам двухполозные коньки. Чистого льда и видно-то не было, мне же казалось, что я катаюсь, хотя на самом деле ходил в коньках по снегу.