Павел Басинский - Полуденный бес

• Название: Полуденный бес
• Автор: Павел Басинский
• Жанр: Современная проза

«Полуденный бес» – захватывающая история о юноше-сироте Джоне Половинкине, который родился в СССР, воспитывался в США у приемных родителей и вернулся на родину в августе 1991 года, в самый драматический момент нашей истории. В силу загадочных обстоятельств рождения Джона, за него борются темные и светлые силы, генерал КГБ и юродивый старец Тихон, капитан милиции Соколов и мистик-масон Вирский… Семейный и приключенческий роман, мистическая и любовная история, увлекательный детектив и политический триллер искусно сплетены в настоящий русский роман в его классическом понимании.

---

Аркадий Петрович с детства любил все крупное. Он и в московский вуз поступил, наверное, только из-за того, что Москва была Большим Городом с Высокими Домами, где Люди должны Мыслить Масштабно. Одного взгляда, брошенного на римское великолепие ВДНХ, на громады высоток и ширь Ленинградского проспекта, было достаточно, чтобы сдаться столице безоговорочно и вместе с тем начать рассматривать свое пребывание в провинциальном городке как нечто случайное и временное.

Неискоренимым источником страданий Вострикова был его смехотворно малый рост и приятная, но совсем не мужественная внешность. И чем старательней пытался Аркадий спрятать эти недостатки, тем громче они вопили о себе. Институтские девушки, особенно тихие и незаметные, охотно заглядывались на него. Он нравился им, но до тех пор, пока не начинал вести себя как настоящий мужчина . Он нарочито басил, и его от природы тонкий голос срывался на фистулу. Он курил крепчайшие сигареты, пуская дым носом, и начинал мучительно кашлять. Он носил длинные свитеры и пальто и становился похож на чучело. И тогда даже тихие и незаметные девушки смеялись над ним, и Аркадию хотелось от этого повеситься. Так он и поступил бы, но едва он представлял себе свое жалкое тело с худенькой шеей, болтающееся на веревке… Нет!

За сто метров до опергруппы Аркадий Петрович сбавил темп и приблизился независимой походкой праздно гуляющего гражданина. Это сделало его появление еще более нелепым, чем если бы он примчался стремглав. Заметив тощую фигуру помощника в длинном, забрызганном грязью пальто и съехавшей на затылок шляпе, Палисадов засмеялся:

– Ба! Аркадий Петрович пожаловал, наш районный Шерлок Холмс!

Востриков метнул в него взгляд, исполненный самого жгучего презрения.

– Дмитрий Леонидович, – сквозь слезы прошептал он, – вы же обещали!

– Ах да… – Палисадов немного смутился и нахмурился. – Я обещал взять тебя на первое крупное дело. Только, видишь ли, Аркаша, дело-то совсем не серьезное. Бытовое убийство на почве ревности. Бабеночка была завидная, наверняка имела хахаля.

– Можно подумать, ты ее никогда не видел, – мрачно заметил сидевший на огромном пне капитан Соколов.

– Да нет, пожалуй, припоминаю… Горничная из пансионата «Ясные зори». Тогда тем более все яснее ясного. Знаем мы этих горничных! Завела любовь с кем-то из высоких гостей, рассчитывала на брачокс, а местный женишок ее из ревности-то и… того!

Соколов до боли в пальцах стиснул кулаки, но сдержался.

– С каких это пор малютовские парни стали со шнурками по парку шастать? Не местный это гад!

– Возможно. Но сначала надо проработать самую простую версию. Кстати, я вспомнил! У этой девушки точно был жених. Но не из Малютова, а из деревни.

– Геннадий Воробьев, – уточнил капитан. – Я его с пеленок знаю. Самое большее, на что способен Генка, – это в пьяном виде морду набить.

– Как знать… – не согласился Палисадов. Ему все больше нравилась его версия. – Ревность – страшная сила!

– Это дочка его лучшего друга, – шепнул Палисадову стоявший рядом Тупицын.

Майор шагнул к Соколову:

– Простите, Максим Максимыч, я не знал. Но эмоции не лучший советчик. Поручите это Егорову, он давно жалуется, что сидит без дел.

Соколов с интересом взглянул на Палисадова:

– Готовишь мое отстранение?

– Я не понимаю вас, капитан Соколов! – неискренне возмутился Палисадов. – На что вы намекаете?

– Сам знаешь.

Соколов и Палисадов не любили друг друга. Палисадов был моложе капитана на семь лет и когда-то считался его учеником.

Осенью 1945 года Соколов приехал с Прасковьей в Малютов и отправился в военкомат становиться на учет, рассчитывая вернуться в родное село. В село он поехал… в отпуск. В райвоенкоме его убедили, что ему, боевому офицеру, пусть и контуженому, в деревне делать совершенно нечего. Так лейтенант артиллерии стал лейтенантом милиции.

Послевоенный Малютов задыхался от подросткового шпанизма. И ладно бы домодельными, с наборными ручками, ножами и немецкими финками похвалялась шпана друг перед другом. Но отступавшие впопыхах немцы оставили возле города несколько складов с боеприпасами, которые вездесущая безотцовщина нашла быстрее военных. Сколько этого добра было перепрятано в домашние сараи, под стога сена и в пропахшие нафталином бабушкины комоды, было неизвестно, но к ночной пальбе обыватели Малютова привыкли, как к шуршанию мышей под печками. Они от этой стрельбы даже не просыпались. Не до сна было только лейтенанту Соколову, брошенному партией на подростковую преступность.

Капитан НКВД Аделаида Васильевна Метелкина чуть не плясала от радости, передавая в надежные руки Максима проклятый подростковый фронт.

– Господи! Наконец-то мужчина!

Аделаида так задорно посматривала на смущенного Максима, еще не располневшего, что лейтенант опасливо покосился на дверь: ну как заявится Прасковья, придумав подходящий повод! В дверь в самом деле постучали. Но вошла не Прасковья, а высокий и красивый белобрысый юноша, который показался Максиму старше своих лет.

– Димочка! Молодец, что пришел! Правильно, здесь твой дом родной! Вот, Максим, познакомьтесь с нашим бесценным помощником Дмитрием Палисадовым. Моя опора и надежда! В трудное военное время он был моей правой рукой. И не только рукой, а ушами и глазами.

– Как это? – Соколов сделал вид, что не понял.

– Дима наш лучший информатор, – спокойно ответила она.

Ада Васильевна подошла к Диме и взъерошила его волосы тем многозначным жестом, который говорил не только о ее нерастраченном материнском чувстве, но и о том, что не будь этот красивый плечистый мальчик так молод и не будь самой Аде Метелкиной сорок два года… Соколову стало неприятно.

Мужчины пожали друг другу руки, и лейтенанта удивила твердость рукопожатия мальчишки и смелый, открытый взгляд, с которым тот смотрел на него.

– Товарищ капитан! – спросил он уважительно, когда Палисадов ушел. – Где ж вы такого бесценного кадра раздобыли?

– Раздобыла? – удивилась Метелкина. – Таких, как Дима, днем с огнем не сыщешь, дорогой мой! Таких не находят. Они сами к нам приходят. Сами! Понимаете? И остаются в органах навсегда. Я уверена, что Димочка вырастет в очень крупного чекиста. Он именно из тех, кто делает жизнь с товарища Дзержинского.

– Понимаю!

– А я вас не понимаю. Какая-то ирония звучала в вашем вопросе.

«А баба-то непростая, – понял Соколов. – Ссориться с ней не стоит!»

– Парень мне понравился, – почти искренне сказал он. – Настоящие чекисты стране нужны. Но, Ада Васильевна… Вы женщина… Ведь этого пацана наверняка бьют. Вам его не жалко?

– Бьют? – Метелкина нахмурилась. – Не слыхала. Надеюсь, вам не надо объяснять, что любое посещение Димы – это служебная тайна?

– Да какие тайны от пацанов в маленьком городе? – усмехнулся Соколов. – Бьют его, Ада Васильевна, непременно лупцуют! Знаете, как на фронте поступали с информаторами? Идет после наступления похоронная команда и собирает убитых. У которого дыра от пули не спереди, а между лопаток – тот и информатор.

– Да что вы говорите! – Метелкина прищурилась.

– Война, знаете ли…

– Ну а мы с вами бойцы невидимого фронта. Неви-ди-мо-го! Постарайтесь это понять, Максим Максимыч!

Расстались они сухо… Через неделю Метелкину перевели в Город. Но в конце концов Соколов остался ей за Диму благодарен. Кадр и в самом деле оказался бесценный. Да и человечек был непростой, с двойным дном, с личной драмой…

Отправляясь к Палисадовым в гости, Соколов в целях конспирации сперва обошел несколько соседних дворов, как бы для знакомства.

Палисадовы жили без отца, погибшего еще до войны. Он приютил в своем доме беглого бандита, прикинувшегося крестьянином. Бандита, по наводке соседей, на рассвете пришли брать особисты, и в завязавшейся перестрелке одна из пуль досталась хозяину дома. Диме было тогда восемь лет. На всю жизнь он запомнил меловое лицо отца, не понимавшего, что происходит, и закрывавшего своим телом жену и сына. Запомнил грубые крики, сухие хлопки выстрелов и пронзительный вой матери, рухнувшей на мертвое тело мужа. Крепко-крепко запомнил он осторожно-виноватые лица соседей, которые вечером того же дня пришли соболезновать.

Когда Дмитрий вырос, он однажды спросил мать: почему отец сам не заявил на подозрительного человека? Зачем пустил его в дом?

– Он людям верил, – вздохнула мать.

Эта ее кротость, а также то, что втайне от сына-комсомольца она стала похаживать к придурковатому попу Беневоленскому, с некоторых пор раздражали Палисадова. И однажды он понял, что весь их дом – это мещанское болото, из которого он ни за что не выберется, если не будет пихаться руками и ногами, как лягушка, оказавшаяся в кринке со сметаной и сбившая эту сметану до твердого масла. Но делать это надо спокойно, чтобы не сорвать дыхание. Тогда он сказал то, что сказал, глядя в ее перекошенное лицо: