Мануэль Гонзалес - Любовь и чума

• Название: Любовь и чума
• Автор: Мануэль Гонзалес
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8189-1203-5

Только любовь может совершить настоящее чудо. Даже в самые тяжелые, жестокие времена она дарит людям надежду. Даже тогда, когда мир вокруг погружен во тьму и хаос, она расцвечивает его яркими красками, делая жизнь прекрасной.

«Любовь и чума» Мануэля Гонзалеса — самый трогательный роман о любви, для которой нет преград. Его можно сравнить с «Ромео и Джульеттой» Шекспира и «Любовью во время чумы» Габриэля Гарсиа Маркеса. Но мир, описанный Гонзалесом, гораздо более жесток и трагичен…

Византия. XII век. Император Мануил хочет завоевать Венецию. Для этого он намерен заразить молодых венецианских посланников чумой, а потом отпустить их домой. И когда в Венеции разразится эпидемия, город можно будет взять голыми руками.

Император еще не знает, что один из посланников, Валериано, любит ту же женщину, что и он, Мануил. А значит, заразив венецианца, он неминуемо подвергнет опасности свою любимую, Джиованну ди Понте…

---

Комнин злобно расхохотался.

— Не тревожься, раб! — воскликнул он. — Если мне поможет Бог, то я через несколько часов уже не буду больше нуждаться ни в тебе, ни в твоих собратьях по ремеслу.

— Может быть, — отозвался насмешливо Азан.

— Что ты хочешь сказать этим?

— Да, например, то, что лотосы Бланкервальского сада так же нескромны, как и мрачные воды наших венецианских каналов.

— Я опять-таки не понимаю тебя.

— Вчера вечером вы прогуливались с великим логофетом в саду.

— А тебе известно даже это?

— Вы говорили своему спутнику: завтра, в этот самый час венецианские купцы, посланники и матросы будут все в нашей власти.

— Берегись! — проговорил Комнин, грозя далмату своим массивным кулаком. — Есть не только яды, которые сильны настолько, что разрывают содержащие их сосуды, но и тайны до того ужасные, что убивают владеющего ими!

— Примите к сведению, — продолжал Иоаннис совершенно спокойно, — что венецианцы предупреждены обо всем. Они ускользнут все от первого до последнего, один за другим, из ваших сетей.

— От первого до последнего? — повторил Мануил с каким-то демоническим смехом. — Значит, ты лгал мне раньше? Ну, тебе не придется же выйти отсюда живому!

— Это не помешает моему предсказанию сбыться… Я уже имел честь доложить вашему величеству, что я не венецианец, а далмат.

— Клянусь тебе, что никто не ускользнет от меня! — воскликнул император громким голосом. — Я готов дать сейчас же приказ об аресте венецианцев, которые пируют теперь в моем дворце… Готов задушить их собственными руками.

Комнин приложил к губам хрустальный свисток, на резкий звук которого прибежал невольник.

— Привести сюда Сиани и Молипиери, венецианских посланников, и запереть все выходы дворца! — приказал император.

Невольник поспешил удалиться.

Иоаннис посмотрел ему вслед с загадочной улыбкой, затем он пошел отворить узкое окно, откуда, несмотря на ночной мрак, можно было видеть все галатское предместье, контуры которого резко отделялись от голубого неба.

— Цезарь, — сказал он, указывая в окно, — видите ли вы это темное здание, возвышающееся по ту сторону залива?

— Да, это дворец венецианских посланников, — ответил Мануил нетерпеливо. — Что дальше, говори?

— На террасе этого дворца сейчас вспыхнут красноватые огоньки.

— А что Же означают эти огоньки?

— Что все готово к отъезду.

— Ну, пока еще ничего не вспыхнуло, я могу быть уверенным, что венецианцы попались! — воскликнул Мануил.

— Но они пока не в ваших руках, — отозвался далмат.

— Если ты сомневаешься, то можешь удостовериться собственными глазами, — сказал император, схватив его за одежду.

— Поздно, ваше величество, — заметил далмат, цепляясь за оконную решетку. — Соблаговолите взглянуть — огни зажигаются.

Оба, волнуемые совершенно противоположными чувствами, смотрели на то, как терраса освещалась мало-помалу пылающими факелами.

Мануил Комнин зарычал, словно попавшийся в плен лев, и потрясал своими сильными руками железную решетку.

Далмат же между тем любовался с дикой радостью освещенными верхушками деревьев, казавшимися издали охваченными со всех сторон пламенем.

В это время вернулся невольник и доложил дрожащим голосом Комнину, что Сиани и Молипиери скрылись из дворца в неизвестном направлении.

Император произнес страшное проклятие, вытолкал ногой простершегося перед ним невольника и запер дверь.

Скрестив руки на своей широкой груди, он приблизился медленными шагами к Иоаннису и посмотрел на него долгим, испытующим взглядом, как бы желая проникнуть в глубины его души.

Далмат выдержал это испытание с невозмутимым хладнокровием.

— Тебе, разумеется, известно, куда они скрылись? — спросил коротко император.

— Да, — ответил Азан. — Они ждут меня в настоящую минуту с величайшим нетерпением.

— Так что в случае, если я задержу тебя…

— То они отправятся без меня.

— Ну а если я прикажу содрать с тебя живого кожу — неужели ты не выскажешь мне и тогда своей тайны? — вспылил император.

— Признаюсь, — произнес спокойно далмат, — что эта процедура пользовалась бы несомненным успехом при других обстоятельствах. Но со мной она будет совершенно излишней, так как венецианцы отплывут через двадцать минут, а я сомневаюсь, чтобы вам удалось в такой короткий срок развязать мне язык.

— Шутки в сторону! Можешь ли ты и хочешь ли выдать их мне?

— Могу и хочу: именно это и привело меня к вам.

— Сколько же ты требуешь за эту измену?

— Ничего. Я буду совершенно доволен, если мне представится возможность отомстить Сиани, не задевая интересов вашего величества.

— Объяснись.

— Вы недавно задали мне вопрос: что может быть общего между таким негодяем, как я, и благородным Сиани? — произнес Азан решительным тоном. — Так знайте же, что этот патриций любит ту же женщину, которую люблю я… Да, патриций Сиани, имя которого красуется в золотой книге, вздумал соперничать с бедным незаконнорожденным далматом, который был поднят прохожими На каком-то перекрестке и который провел свои детские годы в нужде и лишениях, питаясь только милостыней. Чтобы завладеть этой женщиной, на которой ему нельзя жениться, потому что она плебейка, патриций Сиани поступил в посольство в надежде одержать такую блистательную победу над греками и выполнить свою миссию с такою честью, что сенат, увидя его, покрытого славой, разрешит ему брак, запрещенный законом. Опасаясь, что мечта Валериано может осуществиться, я решился поставить преграду его честолюбию и не допустить, чтобы он завоевал себе славу, которой так домогается. Я стал его рабом, и с тех пор он находится в моей власти. Я работал без устали над его гибелью, не покидая его ни на одно мгновение, и узнал даже все его тайные мысли. Я ежечасно устилал его путь сетями, в которых он путался уже не раз. Все то, что создавалось им, я разрушал с терпением непримиримой ненависти. До сих пор старания мои были успешны, но мне мало этого: я хочу окончательной его гибели. И так как он принадлежит мне, то я и продаю его вам, ваше величество!

— Говори же, на каком условии?

— Вблизи Константинополя находится превосходная больница для пораженных чумой.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Мануил, смотря пристально на зловещее лицо Азана.

— То, что надо не далее как сегодня же завлечь туда солдат и моряков венецианской флотилии.

— Вероятно, для того, чтобы ни один из них не вернулся в Венецию, не так ли?

Далмат не ответил, но смело взглянул в лицо Мануила, между тем как губы его искривились злой улыбкой. Комнин усмехнулся: он понял смысл улыбки.

— Ты прав, Азан, — сказал он, — я ошибся. Ты хочешь сказать, что их всех потом следует отправить, пропитанных этим ужасным ядом, обратно в Венецию.

— Я еще не вполне закончил свою мысль.

— Говори же скорее: я спешу завершить это дело.

— Через час, когда во всем городе поднимется тревога, я овладею с одобрения цезаря двумя купеческими кораблями, которые прибыли вместе с флотилией и принадлежат венецианцу Бартоломео ди Понте. Я уведу их дня на три в одну малоизвестную бухту, а затем, пользуясь темнотой ночи, прокрадусь в больницу чумных и произнесу магическое слово: «Освобождение…». На этот возглас мне, разумеется, ответят тысячи дружеских голосов. Солдаты, матросы и юнги соберут свои последние силы и кинутся на приготовленные мной корабли. С этим драгоценным грузом я поплыву на всех парусах в Адриатическое море… и вернусь торжественно в Венецию в качестве освободителя моих братьев.

— Славно придумано! — воскликнул Мануил.

— Но это еще не все, — продолжал невозмутимо далмат. — Представьте себе мысленно следующую сцену: гавань переполнена нетерпеливой толпой людей, сбивающих друг друга с ног… Вот молодая девушка встречает своего брата… Они обмениваются крепкими рукопожатиями, горячими поцелуями, матросы смешиваются с горожанами, на всех лицах написана радость свидания… Все оспаривают один у другого честь приютить под своим кровом прибывших. Но смерть не дремлет: в одно прекрасное утро по всем улицам Венеции пронесется страшный вопль: «Чума!»

— О, ты великий политик, далмат! — воскликнул Мануил, глаза которого засверкали, подобно глазам бенгальского тигра.

Далмат не обратил внимания на это восклицание, и лицо его оставалось бесстрастным.

— Если сделать это, — продолжал он, — то Венеция будет лишена всякой возможности начать войну, потому что у нее не останется ни кораблей, ни матросов. Комнин же, перед которым так храбрились венецианцы, станет между тем могущественным, грозным императором с той минуты, как он возьмет в союзницы чуму.

— И ты берешься выполнить эту задачу, демон?