Феликс Гра - Марсельцы

• Название: Марсельцы
• Автор: Феликс Гра
• Издательство: Чкаловское книжное издательство
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1956

Исторический роман «Марсельцы» рассказывает о сложных и противоречивых временах Великой французской революции.

_{Рисунки В. Тельнова}

---

Нам казалось, что мы истребили их всех до последнего, и, усталые и измученные, мы возвращались во двор, как вдруг, проходя по маленькой лесенке, увидели плотно закрытую дверь, а перед ней на часах — аристократа.

— Здесь нет прохода! — закричал он.

Видя, что мы не намерены остановиться, он выстрелил из пистолета.

Пуля пробила шляпу Маргана, но он первый попросил пощадить жизнь этому отважному слуге тирана. Мы всем скопом навалились на аристократа, разоружили его и отпустили на все четыре стороны, хотя он наотрез отказался крикнуть: «Да здравствует нация!»

Не успел этот фанатик скрыться из виду, как мы забыли о нем и стали взламывать запертую дверь. Из-за нее доносились крики, рыдания, просьбы о пощаде… Наконец, обе створки распахнулись, и мы увидели в небольшой комнате трех придворных дам постарше и одну молодую девушку. Женщины упали на колени и умоляли пощадить их.

Одна из них подползла к капитану Гарнье и сказала:

— Заколите меня, но только пощадите эту молодую девушку, мою племянницу!

Мы были ошеломлены этим неожиданным зрелищем. Да и трудно было оставаться равнодушным, слушая женские крики и плач.

Капитан Гарнье поднял женщину с пола и сказал ей:

— Вставай, гражданка! Нация дарит всем вам жизнь!

Он приказал четырем федератам вывести женщин из дворца и доставить их в безопасное место.

Пробило полдень. Во всем огромном помещении не осталось ни одного живого врага. Ни одно стекло не уцелело в окнах. Двери все были взломаны, мебель сдвинута с места и опрокинута на пол, занавеси и драпри сорваны, запятнаны кровью. Кровь виднелась повсюду! На каждом шагу лежали трупы. Мимоходом я увидел труп графа Роберта, свесившийся из окна, на том самом месте, где предатель Сюрто прикончил его выстрелом из пистолета.

Мы вошли в спальню короля, обитую синей и белой тканью.

— Вот портрет изменника-тирана! — воскликнул Марган.

И он сорвал со стены тяжелую раму и бросил ее на пол.

Взявшись за руки, мы сплясали фарандолу вокруг портрета. Мы плевали в ненавистное лицо и пели новую песню, сложенную тут же на мотив старинного провансальского танца:

Мадам Вето[36] могла грозить,
Мадам Вето могла грозить,
Нас всех в Париже перебить,
Нас всех в Париже перебить.
Но дело сорвалось у ней —
Все из-за наших пушкарей!
Отпляшем карманьолу[37]!
Славьте гром!
Отпляшем карманьолу!
Славьте пушек гром!

Со вчерашнего утра, если не считать хлеба, который раздавали в казарме ночью, мы ничего не ели и не пили. Но нам казалось, что мы сыты и пьяны. Мы обнимались друг с другом, целовались с храбрыми брестскими федератами и патриотами из округа Славы, которые вслед за нами вошли во дворец, и все вместе плясали фарандолу.

С песнями и плясками из апартаментов короля мы проникли на половину королевы.

Марган вытащил кровать королевы на середину комнаты и лег, утопая в мягких перинах, а мы, взялись за руки, закружились вокруг него в бешеном хороводе.

Вдруг мне пришла в голову мысль о Воклере. Я его давно не видел. Не случилось ли с ним чего? Не ранен ли он?

Взволнованный и встревоженный, я разорвал цепь танцующих и побежал по залам. Я осмотрел оба этажа, вестибюль, подвалы, выбегал в сад, во дворы. Я останавливался у каждого трупа, переворачивал раненых лицом кверху, боясь узнать знакомые и милые черты Воклера.

Повсюду патриоты — парижане братались с марсельскими и брестскими федератами, плясали, пели, оказывали первую помощь раненым товарищам. Но Воклера нигде не было.

Уже барабаны били сбор во дворе. В полном отчаянии я еще раз обежал вокруг дворца.

Вдруг в конце лавровой аллеи, у выхода из дворцового сада, я увидел двух человек, о чем-то оживленно разговаривающих. В одном из них — маленьком, сухоньком и кривобоком — я сразу узнал Планшо. Другой тоже показался мне знакомым.

Я остановился и пригляделся. Это был Сюрто. Собеседники были довольно далеко от меня.

Перезаряжая на ходу пистолет, я бросился к ним со всех ног и вдруг налетел прямо на Воклера!

— Что с тобой, Паскале? — спросил он. — Ты сам не свой. И где ты пропадал все это время? Я сбился с ног, разыскивая тебя.

— Сюрто… Там Сюрто! — задыхаясь от волнения, воскликнул я. — Он только что разговаривал с Планшо! Бегите за мной — я должен убить этого предателя!

Воклер без слов повернулся, и мы побежали что было мочи по лавровой аллее. Но она уже опустела: Сюрто и Планшо исчезли. Не померещилось ли мне, что я их только что видел? Но нет, вот и калитка, — она распахнута настежь.

Мы выбежали на улицу. Там также никого не было…

Видя, что я готов расплакаться от огорченья, Воклер взял меня за руку и сказал:

— Пойдем, голубчик, тебе, наверное, это показалось. Пойдем со мной — пора перекусить: ведь с вечера мы ничего не ели. Да и товарищи, верно, ждут нас. Слышишь, барабанщики бьют сбор?

Я покорно последовал за Воклером и только временами, оборачиваясь, глядел, не вернулись ли на старое место Планшо и Сюрто.

На королевском дворе капитан Гарнье, у которого голова была повязана окровавленной тряпкой, выстраивал людей в ряды.

Воклер и я обменялись рукопожатиями с товарищами. Мы поздравили друг друга с тем, что остались живыми и невредимыми.

Капитан пересчитал собравшихся. Оказалось налицо всего двести человек. Из Авиньона выступили в поход пятьсот, — неужели триста товарищей пали в борьбе? Нет, к счастью, не все еще собрались… Вот еще несколько человек подходят. Многие федераты конвоировали пленных в Национальное собрание. Другие отнесли туда же драгоценности, найденные во дворце — на полу, на коврах, в ящиках столов… Воклер тоже возвращался оттуда, когда мы встретились в саду: он сдал в казначейство полный золота кошелек, который нашел на полу в королевской спальне.

Мы горячо обнимали каждого нового товарища, возвращавшегося в строй.

Барабаны федератов продолжали бить сбор, перекликаясь с барабанами патриотов из округов Славы и Сен-Марсо, которые собирались на площади Карусель и в дворцовом саду. Но больше никто уже не подходил на их призыв. Прождав еще несколько минут, капитан Гарнье сделал барабанщикам знак умолкнуть и приступил к перекличке.

Он взял в руки список федератов и стал читать. Если никто не откликался на вызов, барабаны коротко били дробь, и это значило: «Умер за свободу!»

После переклички выяснилось, что выбыли из строя двести человек, из них двадцать убиты, а сто восемьдесят ранены.

В то время как мы подводили эти печальные итоги, национальные гвардейцы занялись переноской трупов, во множестве валявшихся во дворах, в садах, на лестницах и в залах дворца.

Когда очередь дошла до бедного Сама́, труп которого я утром оттащил в уголок, весь батальон без команды взял на-караул.

В рядах послышались сначала всхлипывания, потом горькие рыдания, и, сломав строй, мы все окружили тело павшего товарища… Мы целовали его похолодевшие руки, свисавшие с носилок, руки, которые, как знамя, пронесли за триста лье гордый текст «Декларации прав человека и гражданина»…

Затем мы снова стали в ряды и быстрым шагом удалились от дворца, не оглядываясь назад. Только тогда я вдруг почувствовал резкую боль в руке. Оказывается, у меня был отстрелен сустав мизинца, и теплая кровь стекала по каплям на землю. Вот странно! Когда же меня ранили? Я никак не мог вспомнить.

Обращаясь к товарищам, я радостно крикнул:

— Глядите-ка! И я тоже ранен! Мне отстрелили палец! — И от восторга я запрыгал на одной ноге. — Да здравствует нация! Я тоже ранен!

Товарищи хохотали, видя мою радость, и поздравляли меня с тем, что я пролил свою кровь за революцию.

Но вместе с гордостью приходит и страдание: рана жгла меня, как огнем. Засунув палец в рот, чтобы хоть немного успокоить боль, я стал на свое место в рядах и пошел вместе со всем батальоном.

Товарищи запели святую песнь свободы:

Вперед, вперед, сыны отчизны!
Для нас день славы настает!

Мне тоже хотелось петь, но петь и одновременно держать палец во рту невозможно. Я очень огорчился, но делать было нечего.

Батальон вышел на улицу Сент-Оноре. Здесь прошлой ночью нас обстреливали из каждого окна, бросали нам на голову черепицы с крыш. Но то было накануне. А сейчас все изменилось. Улица была запружена празднично разодетой толпой; мужчины, женщины, дети кричали: «Да здравствуют марсельцы!»

Толстые лавочники обнажали головы, когда мы проходили, и аплодировали нам, в то время как маляры закрашивали на вывесках магазинов эмблему Бурбонов — белые лилии — и вместо лозунгов: «Да здравствует король! К черту нацию!» выводили яркими красками новые лозунги: «Да здравствуют марсельцы! К черту тирана! Да здравствует нация!»