Алексей Лебедев - Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г.

• Название: Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г.
• Автор: Алексей Лебедев
• Издательство: «Алетейя»
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1998

Эта книга проф. А. П. Лебедева является логическим продолжением его труда по истории Византийской церкви в ΙΧ–ΧΙ вв. Следуя тому же плану, что и в предыдущей книге, автор ставит целью осветить религиозную жизнь византийского общества на протяжении четырех веков. Это был очень сложный период в истории Византии. С одной стороны, происходит упадок ее политического значения и уровня государственной жизни, а с другой стороны — это период подъема византийской культуры и образования (так называемые «комниновское» и «палеологовское» возрождение). А. П. Лебедев рассматривает внутреннюю жизнь Византийской церкви во всех ее аспектах — отношения между Церковью и государством в теории и на практике, нравственное состояние общества в данный период, состояние византийского образования, материальное и нравственное положение клира. Яркие характеристики императоров и константинопольских патриархов значительно оживляют исследование.

Это труд, как и все произведения А. П. Лебедева, имеет под собой солидную научную основу в виде русских и зарубежных исследований, и основан на серьезном анализе разных источников. Он написан живым научным языком и будет интересен как специалистам по истории Византии и Византийской церкви, так и широкому кругу читателей.

Издание снабжено указателями и новейшей литературой по предмету исследования.

---

В византийском обществе любителей просвещения читались рефераты, трактаты, поучения и рассуждения самого разнообразного характера. Здесь можно было слышать речи о истории как науке,[1176] — истории, которая тогда была, по ее основным идеям и методу обработки, родной сестрой церковной истории; об астрономии, к которой древние питали почти благоговейные чувства.[1177] Здесь читались обстоятельные рефераты, в которых с тщательностью и полным знанием дела описывались важнейшие памятники христианской архитектуры, тотчас по их возникновении. Так, Павел Силенциарий, современник Юстиниана, когда построен был знаменитый Софийский храм, описал его в двух рефератах, изложенных стихами, из которых в одном, прочитанном во дворце, Павел в подробности изобразил самый храм с его красотами, а в другом, произнесенном в патриарших палатах, описал все величие и изящество Софийского амвона, представлявшего собой тогда особое небольшое здание, находившееся в здании храма. Труды Павла Силенциария сохранили полную цену и до нашего времени, без Павла мы почти ничего не знали бы о внутреннем убранстве великолепнейшего из храмов.[1178] То же самое сделал Евсевий Кесарийский, описавший в речи, произнесенной в константинопольском дворце, в присутствии Константина, построенный в это царствование, по приказанию самого царя, храм Иерусалимский на месте открытия гроба Господня. К сожалению, этот реферат Евсевия не дошел до нас. Здесь, в изучаемом нами обществе, далее произносились панегирики в честь императоров по случаю каких‑либо юбилеев их царствования,[1179] или по случаю их кончины,[1180] а равно ученые ораторы платили речью императору, в случае, если он являл и какие‑либо знаки своих милостей;[1181] или же читались речи в память каких‑либо почивших лиц, оказавших услуги отечеству.[1182] Здесь можно было слушать речи или трактаты религиознопрактического характера, например, здесь обличались нравственные недостатки и пороки общества,[1183] разъяснялся вопрос, полезно ли спорить с латинянами по поводу их разногласий с православными;[1184] ставился и решался вопрос об исправлении юлианского календаря в связи с вопросом о пасхальном круге.[1185] Здесь же, наконец, читались рассуждения богословского содержания и религиозные поучения. С течением времени, кажется, не стало богословского вопроса, который не проходил бы через это горнило испытания, прежде чем он был решен положительно. Какие же поучения произносились на этих собраниях, об этом может дать ясное представление перечень поучений, сказанных в царских чертогах императором Львом Мудрым.[1186] От Льва сохранилось до нас менее двадцати речей на самые разнообразные случаи — по нескольку речей в честь Богородицы, на Преображение Господня, в честь апостола Фомы, и по одной речи — на вознесение Господне, на воздвижение Креста, в честь Св. Духа, апостола Павла, пророка Илии, в праздник Ваий, на Великую Субботу и т. д. Замечательно, у Льва есть похвальное слово св. Иоанну Златоусту, которое занимает в одном греческом издании с лишком 60 больших страниц, и которое, следовательно, потребовало для его прочтения не один час, а речь того же Льва в честь св. Климента Анкирского изложена в стихах.[1187] Следует упомянуть, кстати, что обыкновение составлять и читать богословского содержания речи в торжественных собраниях, в присутствии государя и образованнейших вельмож некогда начало было прививаться и у нас на Руси. Знаменитое поучение «О законе и благодати» русского митрополита Илариона XI в., современника Ярославова, по суждению специалистов, есть не что иное, как торжественная речь, произнесенная в публичном собрании, на котором заседали Ярослав и боярский синклит.[1188] К сожалению, это был первый и последний пример заседания русского Общества Любителей Духовного Просвещения при такой же обстановке, как это было в Византии.

Для большей ясности представления о характере и свойствах этих самых речей познакомимся хотя бы вкратце с содержанием некоторых из них, причем — где позволят то источники, укажем и те ближайшие обстоятельства, которыми сопровождалось произнесение их. По обыкновению — начнем с Константина Великого. От него сохранилась до нас большая речь, известная под именем «Речь к обществу святых», т. е. христиан.[1189] Приведем некоторые черты из этой речи для ее характеристики. Здесь Константин между прочим подвергает критике языческую ученость и литературу (которыми, к унижению христиан, превозносились язычники, но эта критика Константина чужда была пристрастия и односторонности. Рассуждая о языческой философии, Константин признавал значение Платона и говорил, что «Платон был наилучшим между философами», но христианский критик видел и недостатки этой философской системы, он с проницательностью отличает все главнейшие заблуждения, показывавшие, что философия Платона совершенно меркнет при сравнении с христианской истиной. Столь же правильных взглядов держится оратор и по отношению к языческим поэтам. Он не разделяет восторгов тех язычников, которые слишком высоко ставили своих поэтов. По его суждению, поэты древности не могут считаться учителями религиозной истины, которыми считали их язычники, потому что в их творениях он находил много очевидной лжи, не свойственной тому, кто возвещает действительную истину о божественной природе.[1190] Из языческих поэтов Константин отдавал решительное предпочтение Вергилию. Этого римского поэта он называл «мудрейшим из поэтов» и пользовался его произведениями для доказательства христианского учения о приготовлении всего рода человеческого к принятию Искупителя.[1191] С не меньшим усердием император занимается в своей речи разрешением различных вопросов, имеющих еще более близкое отношение к христианскому богословию. Вот, например, какие вопросы занимали его богословствующий ум и на какие он давал посильные ответы: возможно ли было для Бога сделать человеческую волю лучшей и более кроткой, — как это допускали мнимые философы его времени; в чем состоит рождение Сына Божия, когда Бог только один и чужд всякого изменения? Или еще: есть ли хоть тень основательности в том мнении, которое высказывалось некоторыми нечестивцами, что Христос был осужден справедливо, и что Виновник жизни на законном основании лишен был жизни?[1192] Конечно, нужно было иметь очень пытливый богословский ум, чтобы обращать внимание на такие вопросы, как сейчас приведенные. В рассматриваемой речи Константин показывает стремление изучать Св. Писание возможно серьезным образом. Здесь его занимали вопросы об исполнении ветхозаветных пророчеств. Его разъяснения этих вопросов приобретают особый интерес в том отношении, что он пользуется, как средством к уяснению ветхозаветных пророчеств, личным опытом и наблюдениями. Так, читая пророчество Иеремии, что Мемфис и Вавилон опустеют и с отечественными своими богами останутся необитаемы (Иер., 46, 19), царь находил, что это пророчество сбылось во всей точности. «И это говорю я не по слуху, — замечает венценосный оратор, — но утверждаю, как самовидец: я сам был свидетелем—очевидцем жалкой участи тех городов».[1193]

Современник Константина и друг его, Евсевий Кесарийский в своих собственных сочинениях сохранил для нас сведения о тех публичных речах, которые говорил он сам во дворце в присутствии первого христианского императора. Более любопытной представляется речь о гробе Спасителя. К сожалению, эта речь Евсевия утрачена, и мы имеем о ней лишь краткие известия. Но во всяком случае, мы знаем, что она посвящена была история открытия в Иерусалиме пещеры гроба Господня, во дни Константина, и заключала описание великолепной базилики, построенной здесь по приказанию того же императора. Евсевий в своей речи объяснял, какова была та спасительная пещера, которая открыта в Иерусалиме, каков был тот храм, который только что построен на этом месте, как велика была щедрость царя по этому случаю, выразившаяся во многочисленных его приношениях — золотом, серебром и драгоценными камнями.[1194] Заслуживает упоминания одно обстоятельство, отмеченное самим Евсевием и касающееся произнесения рассматриваемой речи. На предложение Евсевия выслушать речь, Константин отвечал согласием и созвал многочисленное собрание. Предвидя возможность утомления при не кратковременном слушании речи, Евсевий предложил царю сесть на находившийся тут же троне и слушать сидя, но царь отказался от этого предложения. Затем в некоторых случаях Константин прерывал оратора и со своей стороны делал замечания, направленные к подтверждению христианской истины, если это мог сделать царь на основании собственного опыта. Речь оказалась очень длинной. Прошло уже много времени, и Евсевий хотел было прекратить речь, не окончив ее. Но Константин не позволил этого сделать; когда же просили его хоть присесть, он снова отказался, выразив мысль, что подобного характера речь приличнее выслушивать стоя.[1195]