Кэрен Бришо - Как бы нам расстаться

• Название: Как бы нам расстаться
• Автор: Кэрен Бришо
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-8189-0404-0

Если в твоей душе звучит музыка, значит, любовь где-то рядом.

Похоже, Уичита, единственная на свете девушка, которая об этом даже не догадывается! Из-за чего попадает в смешные ситуации, страдает и пытается расстаться с тем единственным, что дарован ей судьбой. Ей бы сесть и спокойно во всем разобраться, да разве найдешь свободную минутку! Еще младшая сестренка подкинула проблем: свалилась как снег на голову со своим бойфрендом и растущим животиком. И откуда только берутся глупые женщины?!

Веселая, глубоко лиричная книга Кэрен Бришо придется по душе всем, кто знает толк в хорошей литературе и готов окунуться в мир нежности, любви, свободы.

---

Три часа спустя кто-то стучит в дверь. Я просыпаюсь на диване, закоченевшая и скорченная, но настолько расслабленная, что едва нахожу силы доковылять до двери и открыть ее. Как только мне удается отодвинуть засов и снять цепочку, Джина, как в мелодраме, бросается в мои объятия. Я ловлю ее и притягиваю к себе ее потерявшееся тельце.

— Я беременна, — сообщает она.

Глава 5

Мне было девять лет, когда мама усадила меня на свою кровать и рассказала о мальчиках и об их «штучках», которые они хотят в меня засунуть. К тому времени о сексе я знала уже… Ну, точно не скажу… Года два или три. И разговор с мамой был неловким и неприятным. Я ерзала, сидя на розовом шерстяном одеяле, и старалась думать о чем-нибудь другом, но мама схватила меня за плечи и встряхнула.

— Ты слушаешь меня? — спросила она. — Лучше слушай, потому что мне в доме не нужен ребенок, у которого появится свой ребенок. А учитывая то, что ты со своими дружками мотаешься по всему городу…

И затем этот разговор превратился в сцену, напоминавшую игру Джимми Хендрикса на гитаре: одни завывания и скрежет зубовный. И почему я не могу быть как другие маленькие девочки, милые и хорошие, играющие с Барби? Почему я болтаюсь с этим мальчишкой, как будущая шлюха? Разве я не знаю, что мальчишкам от девочек нужно только одно? Девочка никогда не сможет просто дружить с мальчиком: он обведет ее вокруг пальца, засунет ей свою «штуку и бросит ее.

В этой части разговора я уже не ежилась от неловкости. Я закатила глаза за маминой спиной — осторожно, чтобы она не увидела меня в огромном квадратном зеркале над комодом (предварительно я как можно сильнее нагнулась, чтобы убедиться, что она не увидит) — и подождала, пока она не выплеснет из себя все подходящие для данного случая клише. И когда мы вернулись к «…и почему ты не играешь с Барби?», я уже знала, что мы прошли полный цикл и на горизонте замаячила свобода.

Свобода означала возможность убежать за несколько кварталов — туда, где я и столкнулась с Джоной.

— Ты что так долго? — спросил он в тот день, когда мне исполнилось девять и когда я выслушала лекцию по теме «половое воспитание».

Я уперла руки в боки и неотрывно уставилась на него, изо всех сил подражая маме.

— Я слушала о твоей «штучке».

Широко открыв рот, Джонз воззрился на меня.

— Что?

Театральным жестом я показала ему куда-то между ног.

Он покраснел.

— Ничего себе.

— Да? В том-то и дело, что «чего». Так мама говорит.

Его румянец побледнел.

— Вот оно что. Мама разговаривала с тобой о сексе…

Мы уселись на кромку тротуара. Я взяла палочку и стала тыкать ею в лист, но потом поняла, что делаю, и отбросила ее.

— Она сказала, что хотела бы, чтобы я играла с Барби, — сказала я, вытирая запылившуюся руку о брюки.

Джонз и это переварил.

— Ей бы на Джолин посмотреть, — сказал он.

Я рассмеялась. И втайне пожелала, чтобы мама и в самом деле смогла увидеть, что Джолин заставляет делать Барби и Кена, играя с ними в мужа и жену.

Я просыпаюсь, потому что совсем замерзла. После того, как Джина объявила мне свою новость, и после того, как я поняла, что остается всего полтора часа до звонка моего будильника, уже глупо было стелить двум молодым любовникам на полу. И мне ничего больше не оставалось, как лечь на диван, опять принять позу эмбриона и удивляться, как я могла впутаться в эту историю, к которой никакого отношения не имею. Но в какой-то момент — вероятно, когда мои ноги занемели от того, что я подтянула их к груди, — я, наверное, все же отключилась, потому что смутно припоминаю свой сон, в котором мальчишки со своими «штучками» гонялись за мной по всему школьному двору.

Я просыпаюсь совершенно заледеневшая и чувствую, что умираю — хочу кофе. Слышу знакомые звуки — Индия плеснула воды в кофеварку — и в душе благословляю ее и ее предков.

— Привет, — говорит она, когда я нетвердой походкой вваливаюсь на кухню и сажусь за стол.

— Привет. — Я уютно укладываю лицо в ладони. Руки у меня холодные, но этот холод, по крайней мере, смягчает жжение в глазах. — Она беременна, — бормочу я, все еще пряча лицо в ладонях.

Молчание.

Я смотрю сквозь щелку между пальцами.

Индия в середине процесса приготовления кофе. Она не отрывает глаз от мерной ложечки.

— Сколько я положила, одну или три?

— Я не смотрела.

— Тогда дальше придется на глаз. — Она подсыпает еще несколько ложечек и включает кофеварку.

— Просто не знаю, что делать, — говорю я, наблюдая, как она убирает мешочек с кофе и вытаскивает пакет с хлопьями.

— Дать тебе тоже чашку?

— Да. Устрою себе сахарную передозировку, хоть кровь разогреется.

— Зачем тебе что-то делать? — спрашивает Индия, ставя на стол молоко и передавая мне чашку и ложку. — Беременна-то ведь она. Тебя это никаким боком не касается. Если только в плане жилья…

Я от души насыпаю себе в чашку хлопья, высший сорт «Кэп'н Кранч». Касается ли это меня?

— Наверное, затем, что мама ничего сделать не сможет, я-то знаю, — говорю я. — А Джине нужен кто-то. Она приехала ко мне, поэтому это меня касается.

Индия кивает головой.

— Хорошо. Но как быть с этим парнем, который с ней?

Я отрываю взгляд от молока и смотрю вверх.

— Ты его уже видела?

— Наткнулась, выходя из ванной. Это он отец ребенка?

— Хороший вопрос. Я не спросила. Если и он, то все равно он отцом быть не может.

Индия смеется.

— Ты только послушай, что ты говоришь. Можно вырваться из провинции, но устаревшие взгляды из головы не выветриваются. — Совершенно не реагируя на мой пристальный взгляд, она на пробу берет в рот ложку молока. — Ну есть у него несколько татуировок и колечки в сосках. Это совсем не значит, что он не сумеет быть отцом.

Она права.

Я проснулась с мыслями о матери, а сейчас сама говорю, как она.

Я роняю голову на стол, не обращая внимания на молоко, выплеснувшееся из чашки с хлопьями.

— Я превращаюсь в свою мать, — говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Индия опять смеется.

— Да нет же. Судя по тому, что ты о ней рассказывала, она не умеет смеяться. А ты, — тычет она мне в макушку своей ложкой, — ты любишь похохотать.

— Спасибо за комплимент.

— Всегда к вашим услугам. — Она задвигает стул. — Мне надо идти, а то опоздаю.

— Индия, — говорю я, останавливая ее, пока она не вышла из кухни.

— Что?

— Спасибо тебе. За то, что разрешила им остаться. Я понимаю, какая это обуза и все такое…

— Не за что, — прерывает она меня. Она уже выходит, но потом просовывается в дверь. — Но только на несколько дней, пока они не найдут себе другое жилье.

Я выбрасываю остатки хлопьев в мусорное ведро, затем проскальзываю в свою комнату, чтобы взять одежду. В комнате темно. Я обычно не закрываю занавески, чтобы просыпаться с первыми серыми бликами рассвета, но Джина и Дилен задернули шторы до полной герметичности. В комнате темно, и в ней пахнет немытыми телами подростков и сигаретным дымом. Этот запах меня раздражает. Когда я сама курю, то открываю окно и высовываюсь на морозный воздух, потому что мне не нравится, когда от меня потом весь день разит сигаретным перегаром. К тому же, по дороге к стенному шкафу я натыкаюсь на пару ботинок, лежащих поверх кучи одежды, и опрокидываю сумку.

Плевать мне на радушие и гостеприимство. Я раздвигаю занавески.

Джина отворачивается.

— Погаси свет, — говорит она и натягивает одеяло на голову. — Мы пытаемся заснуть.

Она, конечно, этого не знает, но, если бы я не видела, как Дилен во сне притянул к себе это жалкое, жалующееся существо, я дала бы ей в руки коробку из-под сигар и показала ту улицу.

Будь они неладны, эти родственные узы.

— А вот и твоя маленькая сестренка, — сказала мне мама в палате для рожениц городской больницы Хоува.

Отец сжал мне плечо и наклонился к моему уху:

— В том розовом одеяльце не мартышка, хотя выглядит она именно так.

Ни мне, ни маме смешным это не показалось.

Мне захотелось быть в этот момент вместе с классом под мостом. Собирать мусор в это субботнее утро было бы гораздо приятнее, чем стоять здесь, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Ну давай, — потребовала мама, не обращая внимания на замечание отца, — скажи «здравствуй» нашей маленькой Джине.

— Уродское имя, — ответила я. В тринадцать лет я знала об именах все. — Все решат, что ты назвала ее в честь той актрисы.

— Ее зовут Джина, — произнесла мама сквозь растянувшиеся в улыбке губы. — И она твоя сестра.

Будь они неладны, эти родственные узы!

Я выхожу из автобуса на квартал раньше в надежде, что мартовский ветер выдует запах дыма из моих волос и одежды. Глупо, конечно. Я добираюсь до музея, уже заледенев до костей. Ветер проносит меня через стеклянные двери, вдувая вслед обрывки бумаги и последние осенние листья, запрыгавшие по всепогодному ковру и дальше, по покрытому плиткой полу вестибюля. Но стоит двери закрыться, как музей обволакивает меня знакомым запахом мастики для пола и ветхих льняных тканей с ручной вышивкой. Здесь всегда пахнет чопорностью, старостью и воспоминаниями.