Кристиана Барош - Маленькие радости Элоизы. Маленький трактат о дурном поведении

• Название: Маленькие радости Элоизы. Маленький трактат о дурном поведении
• Автор: Кристиана Барош
• Издательство: Слово/Slovo
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-85050-816-3

В дилогии известной французской писательницы Кристианы Барош с юмором и нежностью рассказана история женской судьбы, в которой, как и в любой другой, есть любовь и страдания, радости и потери.

---

Папа не стал тратить времени и сил на раздумья — протянул чек: «Купишь, что захочется». То, что таким образом покупается, редко бывает из области излишеств. Но сегодня Элоизе хотелось бы, чтобы папа все-таки придумал какое-никакое «излишество»… Ах, да что говорить! Папу не переделаешь, равно как и Ритона, равно как и Камиллу… Хотя — кого переделаешь? Пустой номер…

Мама, она — не как все, она — обычное дело — проницательна, ну, чудо из чудес да и только! Неделями потихоньку выпытывала, виду не подавая, и в результате надарила!.. Тут тебе и юбка из темной тафты с бледно-бледно-голубой блузкой, тут тебе и красная роза в волосы, тут тебе и босоножки на высоких каблуках, и даже бальная сумочка! Через несколько дней большой прием в Высшей педагогической школе, куда Элоиза только что запросто поступила, вот там она и покажется в своих обновках — Господи, красота-то какая!

Опускался вечер, и Элоиза пошла проводить кузена до машины, держа на руках спящего Людовика. Флоранс уже ждала их у ворот с остатками пирогов и салатницей, полной клубники. Рядом на специально вынесенных стульях сидели старики, Морис и Соланж, ноги уже не держали их.

— А помнишь, Пьер, как я была в тебя влюблена?

Он улыбнулся. Она ответила улыбкой. Теперь у нее был низкий голос, и голос этот с недавних пор чуть вибрировал — с тех пор, как ее научили правильно говорить и верно петь, — может быть, чтобы лучше получалось преподавать?

— Мне хотелось бы объяснить, почему я тогда сбежала, и потом…

Он кивнул — конечно, он не забыл.

— Было слишком трудно. И чем дальше, тем труднее объяснить — потому так долго собиралась… Но вот теперь… Понимаешь, в том возрасте, в каком я тогда была, мое восприятие лагерей смерти было совершенно оторванным от реальности, слишком умозрительным — что неудивительно для маленькой девочки, которая не могла их помнить. Но кузина Тереза оказывала первую помощь выжившим… мне только-только исполнилось пять лет, когда она потащила меня с собой в «Лютецию», чтобы ухаживать за бывшими узниками. Она сказала маме, что я помогу ей щипать корпию, видимо, представляя себя еще сестрой милосердия в полевых госпиталях Первой мировой… Ни она, ни мама не подумали о том, какое впечатление произведет на меня вид этих живых мертвецов, они никогда и не узнали об этом. Тереза не отличалась повышенной чувствительностью, она была человеком действия. Что до мамы, то она все еще верила, что бывают «грязные» и «чистые» войны! И ни та, ни другая не сбежала бы, знаешь? Мне кажется, нужно в мире побольше таких людей, как они, такие куда полезнее жалостливых.

Элоиза просунула Людовика в машину, усадила его в креслице на заднем сиденье. Он так и не открыл глазки. А она все говорила:

— Наверное, у меня было слишком развито воображение. Я слышала разговоры о «живых трупах», слышала, что — поскольку так проще, поскольку так быстрее, их же так много! — сначала выкликали номер, выколотый у них на запястье, и только потом называли по имени. И вот тогда я просто будто увидела, КАК это на самом деле, и не смогла этого вынести. Понимаешь, будто и ты вдруг лишился имени, стал никем… И у меня просто сердце разбилось вдребезги, можно так сказать? И мне потребовалось очень много времени, прежде чем я осмелилась снова прийти к вам…

— Почти год.

— Да я сколько раз пыталась, но…

Она отвернулась, она плакала:

— Нет, я все еще не могу этого вынести, это невозможно — любить номер… Невозможно, Пьер, когда тебе четырнадцать лет и даже когда тебе восемнадцать…

— Почему именно сегодня ты…

— Не знаю. Нет, знаю. Я влюблена, ну, так, совсем немножко, честное слово, немножко — в одного парня. И знаешь, это, оказывается, совсем не смешно, когда тебя вдруг перестают «любить» из-за того, что надо слушаться родителей, и еще из-за того, что у тебя нет приданого.

— Господи, Элоиза! Такого теперь не бывает!

— Думаешь? Еще как бывает. Люди довольно быстро забывают свои решения — примерно так же, как и ужасы, пережитые ими во времена пресловутой классовой борьбы, которая нынче не имеет никакого смысла, да и причин для нее нет. Да? И классы отныне сблизились, так? Ага, сблизились, но не смешались! А эти типы, ко всему, еще и антисемиты. В общем, я послала его, моего мальчика, куда подальше, но жить от этого приятнее не стало. — Элоиза улыбнулась: — Слушай, давай расстанемся, зачем дожидаться, пока папа, с присущим ему тактом, заорет: «А чем эта сладкая парочка там занимается?!»

Они расхохотались — преувеличенно громко. Какая она стала красивая, Элоиза, как она хороша в этом белом платье, уже чуть-чуть измятом… Она прошептала:

— Забудь! Как говорит Дядюшка Кюре, жизнь слишком коротка, и не стоит разбазаривать ее на то, чтобы ворошить старье!

Элоиза с мамой мыли посуду. Папа, как следует набравшийся марочного «бордо», похрапывал под липой. Дедуля курил трубку, гуляя вдоль кустов жимолости. Он смотрел, как бегает туда-сюда внучка, сквозь прозрачную тюлевую антимоскитную занавеску было хорошо ее видно. С недавнего времени он почти постоянно наблюдал за ней — знал, что недолго ему осталось ею любоваться.

Как она выросла, стала совсем взрослой… На руке Элоизы сверкает кольцо Полины… Почему одни умирают в двадцать лет, а другие так поздно, будто судьба и думать о них забыла?

Бабуля Камилла заснула.

Что до Ритона, то он вытащил свою «финансовую тетрадь» — тоже, придумал название! Хотя… Он записывал туда котировки, биржевые курсы, обменные… Ритон хотел стать валютным брокером, зашибать большие деньга. В семейке Дестардов не принято хорошо зарабатывать, и это было ему не по вкусу. Как можно не думать о деньгах в наше-то время? Папа, правда, думал, только… Но, может быть, он будет более ловким и хитрым, чем папа?

Интересно, что крутилось в голове у Пьера на обратном пути? Элоиза вздохнула.

Мама улыбнулась:

— Решилась?

— Да. Пусть лучше знает.

— Но, детка, он ведь все давно понял…

— Конечно, понял. Но некоторые вещи лучше обозначить словами, разве нет? Только вот не знаю, дает ли это настоящее избавление. Да ладно!

Они молча продолжали уборку. И вдруг Элоиза разрыдалась, бросилась к матери, прижалась к ней:

— Какая она жестокая, эта жизнь, мам, какая жестокая!

Так что ж, спите спокойно, счастливые люди, все хорошо, все хорошо в этом лучшем из миров…

12 Оплеуха и подушка

Элоиза склонилась к уху соседки по парте:

— Джо!

— Чего тебе?

— Твои предки часто ссорятся?

Джо пожала плечами — она так же скептична, как все остальные…

Но как было ждать ответа? Вместо Джо откликнулась — да еще так, будто гром прогрохотал, — преподавательница французского:

— Элоиза, прошу вас не беспокоить своих товарищей, у нас сейчас контрольная работа, вы не забыли, дорогая?..

Мадемуазель Опино — красненькое райское яблочко на белой колбаске-шее (ноги-то у нее не колбаски — колбасищи!) — ограничивалась замечанием там, где другие стали бы придумывать наказание. Славная, в сущности, тетка, старомодная такая, но она и сама признает, что ошиблась веком при рождении. Впрочем, невозможно, чтобы все вокруг были современными!

«Четвертная» катилась себе дальше ни шатко ни валко. Элоиза, поставив последнюю точку, томилась скукой:

— Господи, как же еще долго до звонка-то!

Джо, высунув кончик языка, старательно нанизывала строчки.

— Слушай, а лосось, он в середине с двумя «с» или с одним? — вдруг прошептала она.

— Смотря какой: с тремя — если в масле, с четырьмя — если в уксусе!

— Идиотка! — Джо тихонько захихикала.

А Элоиза, покрутив пальцем у виска, вполголоса пропела: «Как живете, лососи? Ничего себе, мерси…»

Тут Джо не выдержала и фыркнула на весь класс.

Опино погрозила пальцем:

— Девушки, я сейчас рассержусь!

Время текло невыносимо медленно. Большая синяя муха влетела в открытую форточку и с жужжанием стала биться о стекло. Все-таки в апреле уже здорово пахнет весной. На самом деле лучше подумать о наступающих каникулах, чем об этой «четвертной», которая никак не закончится…

Звонок! Прямо скажем, не торопились его дать… Опино собрала листочки с контрольной:

— Результаты после Пасхи, барышни. Советую вам позаниматься языком во время каникул — некоторым в конце учебного года получать аттестат… — И так далее и тому подобное… Класс опустел, а она все еще что-то бормотала.

Бетонная лестница с грохотом завибрировала — не хуже взбесившейся центрифуги маминой стиральной машины, когда она в прошлом году оторвалась (центрифуга, а не мама!). И потом сама по себе кружилась по комнате, и ей (маме, а не центрифуге!) пришлось вскочить на табуретку: а вдруг нападет… Нет, наверное, Опино права, надо все-таки разобраться с этими местоимениями, куда и как их ставить, личные они или какие там…