Владимир Мавродин - Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)

• Название: Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
• Автор: Владимир Мавродин
• Издательство: «Наука»
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-02-026834-8

Данная работа преследует своей целью обрисовать историю одной из частей Украины, а именно Днепровского Левобережья, с древнейших времен и до второй половины XIV в., т. е. до захвата Левобережной Украины Литвой.

… я попытался поставить и в какой-то мере подойти к разрешению ряда вопросов (например, о древнейшем населении Днепровского Левобережья и о его связи со славянами, об этногенезе славян, о разложении первобытнообщинного строя и развитии феодализма, о роли Хазарского каганата и тюрко-яфетических племен лесостепной полосы и степей Причерноморья в жизни и быте населения Левобережья, о формировании украинской народности на территории древней Северской земли, о наиболее слабо изученном времени татарского владычества на Украине и др.), не затронутых или неправильно разрешенных моими предшественниками: П. Голубовским, Д. Багалеем, В. Ляскоронским, М. Грушевским, Р. Зотовым и др.

---

Перейдем к «Слову о полку Игореве». Как мы уже отметили, в «Слове о полку Игореве» основная мысль — объединить русских князей для борьбы с кочевниками. Маркс по этому поводу замечает: «Смысл поэмы — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов».[998]

«Слово» резко осуждает усобицы, ослабляющие русскую землю и разоряющие русский народ, простых пахарей, смердов. Оно порицает Олега Святославича, инициатора первых крупных межкняжеских усобиц. Автор «Слова» призывает князей к объединению в борьбе с половцами, с «погаными», опустошающими русскую землю. «Крамолы» княжеские разоряют население, ослабляют Русь и способствуют успеху «поганых». «Слово» отражает тенденцию осознающих свое единство народных масс отдельных областей и княжеств к объединению Руси.

Трудно определить, был ли автор «Слава» киевлянином или северянином. И те и другие черты налицо в его произведении, но политическая идея его заставляет предположить, скорее, о киевских, нежели о северских его симпатиях. Это или киевлянин по своим политическим симпатиям, хорошо знающий Северскую землю и с ней тесно связанный, пытающийся соединить русские земли под главенством Киева, или северянин, тяготеющий к Киеву и стремившийся реставрировать его политическое прошлое как города, который может постоять за всю «землю русскую», в частности, и за Северскую.[999]

«Вся песнь, — как замечает Маркс, — носит христиански-героический характер, хотя языческие элементы выступают еще весьма заметно».[1000]

Автор считает своим предшественником Бояна, «словутного певца» древней Руси, слагавшего песни про русских князей и их дружинников.[1001] «Слово» — памятник народного творчества, хотя автор его мог быть дружинником. В период создания «Слова», обычно датируемого 1187 годом,[1002] существовала уже устная песенная традиция, зародившаяся еще в языческие и раннехристианские времена, использованная автором. Былинный народный эпос, использованный автором «Слова о полку Игореве»,[1003] наложил свой отпечаток на все произведение, придав ему исключительную силу, реализм и оптимизм. Художественно-историческое значение рассматриваемого нами памятника таково, что ставит его наряду с крупнейшими мировыми литературными памятниками подобного рода.[1004]

Еще одно замечание по поводу политической тенденции автора «Слова» и его настроений. Автор «Слова о полку Игореве» — патриот своей страны, своей отчизны. Он поет «старые времена», вспоминает сильных князей, героев древних времен, былые битвы и успехи русских. Он осуждает княжеские «крамолы» и самих князей, говоря, что они прекратили борьбу с «погаными», забросили это великое дело, занялись мелкими спорами и ссорами между собой, перераставшими в усобицы, осуждает их стремление друг у друга отобрать земли («се мое, а то мое же»).

Симпатии автора «Слова о полку Игореве» на стороне «старых князей», последних «каганов» Руси, совершавших славные походы и покорявших соседние племена и земли. Боян не может помириться с усобицами, «нестроением», с разорением русских земель, с тем, что князья своей враждой превратили Русь в объект нападений половцев. В. Ржига отмечает, что автор «Слова» «не может отрешиться от прошлого: он во власти старых отживающих идей о том, что право владения всей русской землей принадлежит единому княжескому роду в целом, возглавляемому старейшим в роде, и о том, что порядок владения отдельными областями определяется очередью старшинства. Он идеализирует давно минувшие времена Владимира Мономаха (противопоставляя ему Олега Святославича, типичного князя времен феодальной раздробленности, начавшего «крамолы» — борьбу за уделы, которого он осуждает. В. М.), когда успешно преодолевали сепаратизм отдельных княжеских выступлений, и горько жалеет, что Мономаха нельзя было «пригвоздить» к горам Киевским. Устами старейшего в роде великого князя Святослава Всеволодовича он пламенно зовет всех современных ему русских князей объединиться для борьбы с общим врагом — половцами, но его горячие призывы не находят отклика, и он с горечью должен признать, что преемники Владимира Мономаха действуют врозь».[1005] То обстоятельство, что автор «Слова» поет «старые времена» и «старых» князей, отнюдь не указывает на консервативность его взглядов. Наоборот, певец «Слова» — искренний поборник великой, сильной, единой Руси, и другим, как истый патриот, он не мог быть. Взоры его обращены в прошлое по вполне понятным обстоятельствам — только в прошлом он видел те времена, когда на Руси была сильная власть «старых» князей, и неразделенная единая Русь успешно отражала врагов и расширяла свои границы. Чувствуя всю опасность кочевой степи, автор «Слова» призывает князей к единению, оперируя известными ему примерами из прошлого и взывая к авторитету «старых» князей. Но автор «Слова» чужд уныния и пессимизма. «Старое» для него хорошо только потому, что в нем он видит героическое прошлое. Он призывает не к смерти, а к жизни, не к пассивности, а к активности, к борьбе. Он верит в силы своего народа, в свою родину.[1006]

Межкняжеская позиция Бояна объясняется именно подобными политическими симпатиями «певца старого времени», избравшего ныне темой своей «христианско-героической песни» «новые времена», поход своего современника Игоря Святославича. Если трудно определить, кто автор «Слова»: черниговец, как это думает Барсов,[1007] киевлянин, дружинник Святослава Всеволодовича,[1008] или галичанин,[1009] то нельзя не остановиться на интересной мысли В. А. Келтуяла о возможном инициаторе написания «Слова» — Святославе Всеволодовиче. Нам известен один документ, написанный, по-видимому, по его предложению, а именно «Слово о князех». П. В. Голубовский и В. А. Келтуяла считают, что «Слово о князех» было записанной позднее речью, с которой в день празднования памяти Бориса и Глеба, 2 мая 1175 г., выступил в черниговском Спасском соборе епископ или кто-либо другой из черниговского духовенства. Смысл проповеди сводился к требованию подчинения младших князей старшим. В эти годы на черниговский стол претендовал Олег, собираясь занять его в обход имеющего на то большее право по старшинству новгород-северского князя Святослава Всеволодовича. По-видимому, проповедь была произнесена по совету или даже по просьбе Святослава. Она возымела свое действие, настроив паству против Олега, и последний вынужден был отказаться от притязания на черниговский стол, который и занимает по старшинству Святослав Всеволодович. В. А. Келтуяла делает вывод, что Святослав два раза обращается к помощи литературных произведений, ибо оба «Слова» написаны по его инициативе.[1010]

«Лествичное восхождение», характерное для Чернигово-Северской земли, отнюдь не было системой, свойственной только княжеской линии. Этот архаический порядок престолонаследия, выросший на основе княжеско-дружинной, еще полуродовой, организации древних времен, уходящей корнями своими в варварство, столь ярко представленной у кочевых тюркских и монгольских племен,[1011] коренился в общественной жизни, и боярство, городская знать, «земля», духовенство внимательно следили за сохранением всей системы «лествичного восхождения», вмешиваясь каждый раз, когда налицо имелся факт отступления от него. Поэтому нельзя считать, что «паства», т. е. прежде всего боярская верхушка, была лишь статистами во всей этой межкняжеской розни! «Слово о князех» пало на благодатную почву. Святослав мог быть инициатором проповеди, но политическая мысль, изложенная в ней, разделялась черниговским духовенством и боярством. Нельзя забывать и того, что в случае успеха Олега пострадал бы прежде всего Святослав, с другой же стороны, началась бы усобица, от которой пострадала бы «земля». Отсюда единство действия и политической платформы Святослава и «земской» верхушки. Так как Святослав был деятельным, энергичным князем, возможно согласиться с Келтуялой, что он во всем этом играл главную роль. В «Слове о полку Игореве» проводится та же мысль — подчинение младших князей старшему и единство их действий под гегемонией киевского князя Святослава. Устанавливается, таким образом, некая цепочка, связывающая, с одной стороны, чаяния Святослава, с другой — оба литературно-исторических памятника.

С 1187 г. борьба с половцами разгорается с новой силой. Поход, предпринятый князьями в степи в 1187 г., не удался из-за отказа Ярослава Всеволодовича Черниговского. В 1191 г. князья произвели налет на половцев, а затем последовал большой поход целой коалиции князей во главе с Игорем Святославичем, в которую вошли, кроме него, Всеволод Святославич, Всеволод, Мстислав и Владимир Святославичи, сыновья Святослава Всеволодовича, Ростислав Ярославич, сын Ярослава Всеволодовича, и сын Олега Святославича, Давид. И этот поход был неудачен, так как половцы отошли от Оскола, а в степях их скопилось такое множество, что князья, опасаясь повторения Каялы, повернули обратно.[1012] Половцы Кончака в эти же годы совершают набеги на Черниговскую и Рязанскую окраины. Хотя в 1187 г. умирает переяславльский князь Владимир Глебович и до 1194 г. Переяславль не имеет своего князя и управляется Святославом Всеволодовичем, тем не менее последнему удается сосредоточить здесь большие силы, и половцы на время прекращают свои набеги на Переяславльскую землю. В 1187 г. умирает галицкий князь Ярослав Осмомысл. Усиление боярской олигархии приводит к ослаблению внешнего политического положения Галича. Началась совместная война Галича и Волыни, где сидел князем Ростислав, с венгерским королем. Ослабление княжеской власти в Галиче, падение политической роли княжества вообще в силу хозяйничанья и своеволия боярской верхушки, начинавшей уже в те времена рассматривать Галицкую землю как сумму своих вотчин, которыми они, бояре, могут распоряжаться как угодно и служить любому иностранному верховному сюзерену, сказались на военных действиях. Когда на сцену выступила Волынь, где княжеская власть была сильнее и боярство не было столь могучим и своевольным, как в Галиче, и не играло в жизни княжества решающей роли, дела стали клониться не в пользу венгерского короля. Святослав Всеволодович в осуществление старой политики чернигово-северских князей, стремившихся для борьбы с растущей мощью Ростово-Суздальского княжества (которое в конечном счете могло если не поглотить, то во всяком случае подчинить себе их владения) овладеть Галичем, заключает еще ранее договор с венгерским королем о разделе Галицкого княжества.[1013] Терпевший поражения король теперь потребовал реализации их договора, суля Святославу все, что было обещано ранее. Святослав посылает к нему своего сына Глеба. О переговорах Святослава с королем стало известно Рюрику Ростиславичу, который потребовал у Святослава объяснений, и в ответ получил малоубедительный ответ о каких-то личных делах Святослава с венгерским королем. Галич в это время оказался захваченным венграми. Причина успеха венгров лежала в боярском самовластии, в спорах бояр между собой и в княжеских усобицах, ослабивших землю. К. Маркс, говоря о распаде «варварской империи Рюриковичей», замечает, что она «была раздираема феодальными войнами и теряла целые области вследствие интервенции соседних народов».[1014] Захват Галича венграми вызвал протест духовенства, в среде которого вообще были сильны централизационные, объединительные тенденции.[1015] Рюрик и Святослав собирались было в поход на венгров, но не договорились о дележе добычи, и поход не состоялся. В Галиче стали хозяйничать интервенты: венгры и поляки. Наконец вмешался германский император, взявший под свое покровительство Владимира Ярославича Галицкого. Последний просит помощи у суздальского князя Всеволода, и его вмешательство прекратило споры между князьями о Галиче. На некоторое время Галич был потерян для северских князей и захвачен Всеволодом, тем самым суздальским князем, для борьбы с которым северские князья и собирались захватить Галич. Святослав, овладев киевским столом, думал спасти этим Северскую землю от нападений со стороны суздальского князя, но Киев его времени уже потерял свое былое значение. Со Святославом перестают считаться. Хотя он и князь киевский, тем не менее его авторитет признают лишь князья левобережных земель, и, например, спор со смоленскими князьями за пограничные волости окончился для Святослава ничем. Подобного же рода спор с рязанскими князьями, державшимися суздальской ориентации, также шел впустую. На Карачевском съезде («снеме») северских князей в 1194 г. решено было силой вернуть принадлежащие им ранее Рязанские окраины. Но, боясь вызвать гнев Всеволода, Святослав отправляет послов к суздальскому князю и просит у него разрешения напасть на Рязань. Всеволод отказал, и поход не состоялся. Как видим, «великий» князь киевский Святослав не мог предпринять ни одного решительного шага без санкции Всеволода, того самого суздальского князя, для одоления которого в конечном счете и осуществлял Святослав ряд своих политических комбинаций. Авторитет Всеволода довлел над ним. Старый спор — юг или север, Киев или Владимир — был уже решен в пользу северо-восточной окраины древней Руси. Вскоре после Карачевскогр «снема» Святослав Всеволодович умер.[1016] Ярослав Всеволодович остался в Чернигове, а Киев достался Рюрику Ростиславичу.