Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

• Название: Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие
• Автор: Владимир Илюшенко
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2010
• ISBN: 978–5-7380–0348–6

Александр Мень — одна из самых ярких, самых значительных и трагических фигур XX столетия. Владимир Илюшенко, близко знавший о. Александра, создал живой портрет этого религиозного гения, посвятившего каждое мгновение своей жизни служению Богу и людям. В книге помещены также письма, другие не издававшиеся ранее тексты самого Александра Меня и около 50 его фотографий из архива автора.

---

Для Ахматовой чрезвычайно важен размер, для о. Александра — мера и ритм, т. е. опять‑таки нечто гармонически упорядоченное. Только у Ахматовой гармонию вносит душа, а у отца Александра — дух.

29.03.91

Мы воспринимаем мир неадекватно, и в этом всё дело. Мы, как правило, игнорируем, недооцениваем или извращаем духовную реальность. В этом смысле мы, мягко говоря, вовсе не реалисты. Реалистом был о. Александр.

Сергей Каледин: «Мне… кажется, что убили о. Александра те, кого смущали его прекрасная репутация и огромный авторитет, его воздействие на умы. Ведь всего за несколько лет своей легальной деятельности он успел стать кумиром интеллигенции. Ему прочили чин ректора Духовной академии и телепроповедника. Представляете, какая была бы у него аудитория? И, конечно, человек такого ума и такого обаяния произвел бы переворот в сознании людей» («Союз», март 1991, №13, с.10).

Не знаю, как насчет «чина» ректора и телепроповедника, но всё остальное точно. Я тоже об этом говорил. Неточно только слово «смущали». Не смущали их его репутация, авторитет и воздействие на умы, а пугали. Те, кто вдохновил и организовал убийство, — люди неглупые. Они отдавали себе отчет, кем был о. Александр и какова была его потенциальная взрывчатая (для них) сила.

19.04.91

Там я буду… Кем?.. Кем‑то или никем? Тем же или другим? А главное, я ли это буду или кто‑то совсем чужой выберется из этого тела и будет зваться мною?

От этой мысли становится зябко, и я обращаюсь к отцу: «Там я буду — кем?» И слышу голос, теплый, ободряющий, и чувствую улыбку: «Собой. Только собой».

«…От мысленного волка звероуловлен буду» (молитва св. Иоанна Златоуста). Сказано гениально. Только великий поэт мог родить такую метафору. И главное, когда слушаешь, кажется, что это не моление (пронеси чашу сию!), а утверждение: буду звероуловлен, буду! никуда мне не деться!

Такие здесь глубины разверзаются, такие бездны, и всё это пережито, прочувствовано, всё испытано на личном опыте.

Был ли «звероуловлен» отец?.. Не знаю. Не думаю. Наверное, не был, а если был (у великих праведников великие искушения), то выскользнул из этих лап — звериные объятия разжались. Потому что он из святых, «от века Тебе благоугодивших».

Мысленный волк вынужден был искать другую жертву.

20.04.91

Уже появились воспоминатели, выдавшие на–гора сочинения, которые можно было бы объединить под шапкой: «Я и отец Александр». Или: «Я в жизни отца Александра». Чего и следовало ожидать. Ни целомудрия, ни такта, ни чувства меры.

Это как раз тот эгоцентризм, та зацикленность на себе, та самость, которые отец искоренял в нас годами. Ан нет, жив курилка.

Единственно допустимая тональность воспоминаний — «Отец Александр в моей жизни». Помнить, кто он, сознавать счастье, которое было даровано нам на краткое время (и на всю оставшуюся жизнь). Помнить о своем недостоинстве.

21.04.91

Вся жизнь — самоотдача.

22.04.91

Говорить о том, что мы были вровень с ним, — все равно как если бы кто‑нибудь из апостолов сказал, что Христос действует под его влиянием.

28.04.91

О. Александр: глубоко продуманная, глубоко пережитая мысль. И мысль именно религиозная.

01.05.91

Я всё думаю: чего не хватает нашей Церкви? И вот к чему прихожу: почти всегда, почти везде — в ней нет Христа. Хотя поминают Его — бессчетно. Нет Христа — значит нет любви.

А в Новой Деревне Он был. Отец Александр явил Его нам. И всегда дух Христов витал в этом убогом храме.

Исторический грех РПЦ не изжит, не преодолен — он длится. Потому‑то болезнь духа за церковной оградой приняла такой затяжной, такой мучительный характер.

Отец Александр утверждал не только абсолютную ценность трансцендентной Истины, но и высочайшую ценность мира дольнего, из которого душа призвана унести в вечность всё лучшее. И, парадоксальным образом, это лучшее — проросшие в мире (проросшие в душе) семена Царства Божия. Этот мир соединяет в себе черты ада, чистилища и рая. Душа сама выбирает (вбирает) то, что ей более сродно.

Кенозис[7] отца Александра для меня несомненен. Вот пример преображения души и урок маловерным.

09.05.91

У него был такой опыт любви, которого не было ни у кого из нас.

10.05.91

Лицо пророка и мудреца. Вдохновение и величие. Воистину человек, отмеченный Богом.

12.05.91

О. Александр не хотел быть мучеником, но стал им, хотя и не по своей воле. Однако он и не воспротивился этому, не уклонился.

Полная самореализация — вопреки всему.

13.05.91

Необыкновенная «сгущенность» мысли при кажущейся простоте и прозрачности слов характерна не только для Библии (прежде всего для Евангелия), но и для всего, что писал и говорил отец Александр.

16.05.91

Однажды (это было в июле 1988 г.) он позвонил мне и спросил, хочу ли я пойти с ним на празднование 1000–летия крещения Руси. Разумеется, хочу. «Тогда берите с собой Машу (моя жена. — В. И.) и приезжайте». Где это будет? В Колонном зале. Выходить надо было сразу.

Мы встретились у входа. Там уже собралась небольшая толпа. Люди останавливались, пораженные обилием черных ряс. Внутри их было еще больше. Казалось, сюда съехалось все московское и подмосковное священство, все епископы и митрополиты.

Когда мы вошли в зал, он был почти заполнен. Мы сели сбоку, недалеко от сцены. Основной доклад был выдержан в осторожных, дипломатичных тонах — о зверствах режима по отношению к Церкви тогда еще не решались говорить открыто. Но здесь и до разрешенных пределов было далеко: ни слова критики в адрес государства, ни слова покаяния от лица Церкви. Я смотрел на сцену, потом в зал, узнавал некоторых священников в лицо. Они были со знаками отличия, с панагиями и наперсными крестами, иногда в сопровождении жен. Был и настоятель новодеревенской церкви о. Иоанн Клименко со своей пышнотелой матушкой.

Неожиданно я ощутил какое‑то беспокойство. Я оглянулся вокруг, потом взглянул на сцену. Сидевший за столом президиума импозантный и осанистый почитатель Иосифа Волоцкого смотрел на нас. Но как смотрел! Никогда в жизни я не видел взгляда, исполненного такой прочувствованной, такой сосредоточенной, такой испепеляющей ненависти. Он обладал как бы физической тяжестью. Разумеется, он предназначался не мне, а отцу Александру. Для него это, конечно, не было в новинку, но я содрогнулся. Это была ненависть Сальери к Моцарту.

Вельможный пан заметил, что его сигнал принят, но взгляда не отвел — по–прежнему холодно, давяще, мрачно он сверлил отца своими оловянными глазами. Это были антиподы, живое воплощение света и тьмы.

Я наклонился к отцу и сказал вполголоса: «Старик Державин нас заметил». Он кивнул.

20.05.91

Некоторые полагают, что на отца можно было легко воздействовать, что он во всём был мягок и благодушен. Нет, у него была стальная воля, сбить его с пути было невозможно — ни мирянам, ни иерархам. Его пластичность вовсе не исключала несгибаемости и твердости в следовании тому, что он считал главным. А главным были верность Христу, любовь к Богу и людям, служение им. Никакими силами нельзя было заставить его изменить своему призванию.

Во всём, даже в мелочах, он следовал Евангелию, духу Христову. Он смог стать великим наставником, потому что исповедовал своей жизнью великое смирение, был слугою всем нам и тем самым — образцом для всех нас.

Скромность, смирение, простота и непритязательность, присущие, по словам о. Александра, великим святым (напр., Феодосию Печерскому и Сергию Радонежскому), были в высшей степени свойственны ему самому.

Никакой сентиментальности, расслабленности, дряблости духа, никакого святочного добродушия. Нет, трезвость.

Возрождал дух народа после многих десятилетий насилия и одичания.

Харизма духовного водительства, наставничества.

Просто смешно читать о якобы литературной неумелости о. Александра. Всякий, кто читал и слышал его, знает, что он был богословом–художником, замечательным стилистом, мастером слова. Каждая его проповедь, книга, статья — произведение искусства.

22.05.91

Сейчас особенно ясно, что весь этот поток новостей, стихия политических страстей, политическая суета, калейдоскопическая смена фигур на сцене политического театра — всё это пена, селевый поток, сметающий на своем пути многие жизни, но оставляющий лишь горечь, разочарование и опустошенность.